ЮРИЙ ДИНАБУРГ.
ФАЙЛ « Я»
«Накину плащ в пурпурный коймах
И шляпу набекрень надев,
Пойду опять путём знакомых
Не оправдавшихся надежд..»
Ю.Динабург, Члябинск, 1945.
Когда впадаете вы в гипноцид
То ангелы влетают в сновиденья
А с ними гамлеты вам снятся, черти
А кроме Мефистофеля и Демон
Идейный вождь бесовствующих всяких
Бессовестных бабёнок, вроде Фигнер
Нисходят в сновиденья вам и там
Скандируют баллады – что-то вроде
Как ворон к ворону летит крича
Про кворум воронского воровского
Воинственного слета. Он с налета
Кричит восторженно о теле человека
Совсем готового им к ужину: накрыто
Все поле белое как пиршественный стол
Накрыт /ей-ей/ с державинским размахом
Весь стол заставлен яствами зверью
Не часто столько достается им.
Снег вместо скатерти – и скорчившись сидишь
Хозяином всего застолья – ты
Зачинщик битвы отшумевшей здесь
Идейный демон, дух изгнанья, с визгом
Возглавленных тобой бесовских толп
Уже ты свыкся.
***
Итак, приветствую тебя как Геркулес
Должно быть привечал согласно протоколу
Дипломатическому Авгия – царя
Царей Аккада и Шумера и Египта
Приветствую твоих скотов и жен
И евнухов смотрителей гарема
Хранителей твоих библиотек
А заодно приветствую и книги
И все архивные их накопленья
С нагромождением в них нечистот
Документированных измышлений
Развратной психики многовековой
Язык и чувства извращающей в тебе
Привет, опять, коням и колесницам
Итог заочного общения царей
Египетских и вавилонских – эта
Риторика – поэзия, игра
Искусства в составленье протокольных
Любезностей, внушений
Для обновленья – освежения сознанья
Языкового – психотерапия
В истории культуры – создает
Поэзию – искусство испытанья
Мышления на прочность и на связность
Как несомненную возможность видеть
События поверх превратных зрелищ
Величий царственных и церемоний
В которых раболепие плодится
Самовнушеньями корыстными, расчетом
На то что льстиво прославляемый владыка
Небесным уподобится царям
В их щедрости к усердным мастерам
В риториках поднаторевшим. Щедрость к ним
По их внушеньям будто бы проявит
Во всем, о чем попросят
Но я не нахожу другого слова
Не нахожу пусть знатоки простят
Пусть извлекут его из кущ черновиков
***
Как утро в наледи на окнах заблестит
Погасишь свет, окончив чтенье-бденье
И в комнату вступает привиденье
Прямоугольник тихого окна
В пеленах легких завесей оконных
Пролом в твоей реальности домашней
Да, привидение, дыра, пролом
В реальности предметной, вещевой
Дыра в реальности, проем окна
За всеми окнами один и тот же день
При всех различиях в пейзажах за стенами
При всех возможных разницах в пейзажах
Доступных городу
***
Погасишь свет, окончив чтенье-бденье
Какое чудо видишь за окном?
День новорожденный тебе подносят
Расти его теперь как знаешь и как можешь
Ах, в самом деле, рассвело совсем
А между тем я всё с тобой вкушаю
Сон полководца на заре сраженья
Со мною армия моя – замри на вечность
Ты, армия моя
***
Мгновенье – это слово в среднем роде
Слезинка на обманутой минутке
И травестийны формы в среднем роде
На слове словно травестийные наряды
Чуть выпирают из мужских раскроев
Густая пена времени – мгновенья
Пузырики как маленькие глазки
Вздуваются и отражают небо
И лопаются. Волны на бегу
Искринки времени мгновения полодят
Остановись мгновенье на минутку
На день, на час! На год или на вечность
Остановись – мы вместе гениальны
Мое мимобегущее мгновенье
Желанье просто Время отрицать
И жить в неистощимом настоящем
***
В струе вина и в потаенной мысли
Восславим семиотику комфорта
Здесь жалуются сущности вещей
Заржавленными голосами жести
Блиставшей некогда на крышах жизни
Дождливых слез по ним стекают струи
Невнятно непогода говорит
На языках своих сюрреализмов
***
Не плохо б обойтись без тавтологий
Без тривиальностей, без тех банальных
Без монотонных повторений фраз
В ушах у нас навязших как цитаты
***
За горизонтами три ангела гуляют
Как это подсмотрел Андрей Рублев
В триадах ангельских сопоставлений
Уравновешен мир, на шар похожий
В триадах ангелических систем
В триадах ангельских соположений
Метафизическая техника судьбы
В их композиции иконописной
Триангелическое сочетанье
***
Мне лица разных островов и стран
Гримасы строили различные на картах
Фигуры разных территорий в синих венах
По них текущих рек и синяках
Озер глубоких и широких
***
Душа охотится за прихотями тела
И бегает со смертью на свиданье
В глубокий сон, в ту неизвестную страну
Откуда к нам еще никто не возвращался
Не выпив основательно из Леты
Во избежанье переноса тайн
Тайн государственных – потусторонней нам
Державы Смерти. Заржавели все
У жизни отношения со Смертью
И скрип стоит по всем границам между ними
Смертолюбивы души нашей жизни
У каждой жизни собственная смерть
Душелюбивая смотрительница тайн
Ревнующая душу к смертной плоти
Ревнующая к радостям телесным
А ужас смерти – это только ревность плоти
В ее недолговечном единении с душой
В то время мы гостили на Земле
И Смерть для нас имела вид абстракций
Среди других метафорических существ
Была зима и мы гостили на земле
Как говорится, праздник молодой
Шумел в огнях и розами венчался
Да, в те поры земля была прекрасна
А это значило, что мы прекрасны – были
Была пора – наш праздник молодой
У нас в подругах были только приключенья
Мед – по усам и всякое такое
Я начал странное теперь существованье
В изрядном отдалении от тела
Мне до сих пор служившего исправно
Как будто кто-то запросто оттяпал
Мне голову от остального тела
И вот веду существованье персонажа
Литературного как только на бумаге
Фиксироваться можно человеку
Не чувствуя уже ничуть иных эмоций
Помимо раз и навсегда когда-то
Прочувствованных – и как говорится –
Остановись, мгновенье – ты прекрасно!
***
Мне юность продлена была безмерно
Я что ни день, то умоляю Бога
О ниспосланье нового наитья
Искателю метафор да рифмовок
Уж эта нам высокая забава
Уметь играть чужим воображеньем
Ему навязывая доброе партнерство
Оживший зверь воображенья бродит
Ночами по обыденным предметам
Как привиденье или просто кошка
Воображение – ночная птица
При солнце слепнет – ищет полумрака
Сова Минервы вылетает в полночь
Ночная хищница-воображенье
У всех предметов отнимает очевидность
На взгляд на мой условность персонажа
Литературного – ничуть не выше чем
Условность бытия читателя
Читатель тоже должен быть домышлен
Отнюдь не сам собой, а режиссером
Сводящим воедино персонажей
Друг другу до того неведомых: одни
Известны только самому Творцу
И Вседержителю литературной вещи
Тому, что автором зовется
***
О, вертоград моей шальной судьбы
Кто положил в премудрости глубокой
Благословить тебя, мой странный вертоград,
Щедротами таинственных наград ?
Тюрьма тогда – другой мой вертоград
В глуши лесов Мордовии приучен
Физических страданий не бояться
Стыдиться собственного красноречья
В начале жизни кто не прихвастнет
Бросаясь в будущее как с разбегу
Играем будто бы с судьбой, не зная что
Могло бы значить это словосочетанье
Среди бесчисленных случайностей и чуши
Напишешь и подумаешь: как славно
Сегодня, кажется, я снова гениален
От ветра свежего веселье волосам
***
Позвольте словом Я обозначать
Не то, что вам известно обо мне
Позвольте словно куклу обезличить
То представленье обо мне, которым
Вы издавна привыкли забавляться
Лицо ж мое верните сердцевине
Того, с чем вы привыкли вытворять
Свои досужие эксперименты пониманья
Я тот, с изнанки ваших представлений
***
Наш однодневный образ унося
От нас самих – наш мимолетный оттиск
Куда-то в бесконечность, черт их знает
Времяхранилищ – в мировых пространствах
Могильников времен пережитых
Нам с ним уже не встретиться никак
Иначе кроме парадоксов тех разве что
В Космологических, где можно повстречать
Нам незнакомых наших близнецов
Из жизни, не начавшихся еще
И повторение эпохи целой
Уже не памятной ни в коей мере нам
Когда из всех отдушин тишины
Выходят неприкаянные души
***
И так забывчиво так беззаботно
Способно образами заполняться
Не связанными с прежними никак –
Лишь поверни поверхность зеркала – и связь
Оно совсем утратит с содержаньями
Его глубины заполнявшими мгновенья
Пред тем – всего одно мгновенье. В том и разность
Оригинала с отражением что вещи
Не обладают никогда такой
Пластичностью протеевской чтоб внешность
Свою менять без всякой связи – если это
Не огненной субстанции предметы
В огне наитекучая стихия
У обитательниц моей превратной жизни
У обитательниц и обитальцев
Инопространственных образований
***
Вопрос: да стоят ли имперские соблазны
Того чтоб ради них мы пачкали себя
Критерием беря нерасчленимость
Нередуцируемость к сумме конструктивных
Распределяемых пространственно – частей
***
Так значит здравствуй, море неба моего!
О маринованный кусочек синевы
То ощущенье превращает в чудо небо
Что опрокинулось чуть ни на плечи нам
Когда герой похищен был к богам
Он удивлялся, что повсюду небо
Там небо тоже оказалось морем
С эмалевым покрытием полусфера
На берега воображенье босиком
Из бреда выбредет воображенье
На берега, на брег пустой, песчаный
Из бреда на подобье диплодока
Архиоптерикса на тонких ножках
Палеозойской образности чудо
Из бреда на подобье тех, кто в море
Был брошен, спасся и глядит назад, а там
Друг друга перехлестывают волны
Из бреда брошенный , глядит и отползает
От линии прибоя человек
Недавно уцелевший в потасовках
От самой Трои и до острова Цирцеи
Потом другой такой же Гулливер
Гулявший долго по различным берегам
Он отползает прочь от линии прибоя
Стремясь хотя бы не надолго, от судьбы
От непосильной роли отдохнуть
Побыть самим собой наедине
От спора с бурей отдышаться от удушья
Надула буря в уши мне песку
И вот почти бессильным Одиссей
Простерся на песке и засыпает
Его осилила весёлая стихия
Он видит в снах себя разгульным Гулливером
Садко, хвастливым гостем
А тот становится во снах своих Улиссом
А после был разбужен Робинзоном,избежав
Того, что смертью окончательной могло быть
И ризы влажные сушить на солнце
Под скалою
***
Мне жить бы где-нибудь в аборигенах
У белоснежных бездн воображенья
Где снег не тает никогда.И мне бы
Обогревать самим собой избу
В глуши провинциальной, повиниться
Перед историей
Попасть в берестяную чистоту
В берестяную белизну снегов
Аборигенная абракадабра
Гремит в умах. Вот мне бы забежать
Потом в Абрамцево к друзьям своим старинным
К реаниматорам аксаковских писаний
Как там зима у них в пурге перегорает
Во время перелета легких мыслей
***
А в образах рыжеволосых искр летят к нам
Летянки резвые
Как в небе осенью метеориты
С метеоритками играют в прятки
Летят на нас прекрасные мгновенья
Рыжеволосая искро-мгновенье
Как шаровая молния, которой
Я был еще младенцем восхищен
Похищен в боги, как и Ганимед
В глухую полночь – утверждают немцы
Философические мистофоры
Пересекают ночью небосклон
И склевывает с небосвода звезды
Та шаровая молния в грозу
Меня отметившая в колыбели
***
Как некогда в Египте Птолемеев
По-прежнему коровы вхожи в сны
Первоперсон в системе государства
Попеременно тощие и тучные скоты
Толкутся-топчутся у главного подъезда
К большим домам, у врат вельможных снов
А там всегда хозяйские заботы
И в сновиденьях и в докладах на конгрессах
Всех прогрессивных сиволапых сил
***
В трагедии необозримой нами в целом
Как Муций Сцевола, за целостность спектакля
Я жертвую собой: не только руку
Огню протягиваю, но и все
Что называют телом и душой
В нем запечатанной – от испаренья
И распыленья в пространстве простиранья
Я не намерен самоутверждаться
В оптических иллюзиях толпы
Соблазн для многих – длиться в бестелесном
В существовании – в словесном, например.
В покое каменном пирамидальном
***
Среди кувшинок – лебеди-кувшины
С одной изящной змеевидной ручкой
Непотопляемые детские игрушки
Сии сосуды из породы амфор
Кувшины и ковши, плавучие поверх
Зеркальных парковых прудов
Плывут два лебедя поверх стоячих вод
У них мимикрия под белые цветы
Кувшин и ковшик для черпания амброзий
Черпать из озера амброзии – молчанье
Воды недвижимой, из тишины летейской
Так забывают только о недавнем
Забвение обид одна дарует Лета
По камышевым клавишам бежит перстами ветер
Ладонь, одетая в перчатку ветра
Лицо твое на ощупь познает
Везде видна божественная длань
***
Противогуссерлевский принцип мой
МЫшленье – все, что делаем как «Мы»
А не как Я, - затем и обращаться
Почтительно привыкли мы на Вы друг к другу
К любой персоне мыслящей
Мы поощряем этим самым навык мыкать
И сознавать свое многообразье
И надобность в общении друг с другом
Никак не из потребностей мышленья
В нас развита, - из умноженья воли
Из аддитивности аффектов и страстей
Поскольку истина неаддитивна
Не функция от суммы разных мнений
А расхожденье мнений – как феномен
Их вероятностного содержанья
Той чистовероятностной оценки
Которой только и достойны наши мненья
***
И все домысливанье внутреннего мы
Как неделимого ни в коем смысле Я
Как нечленимого субъекта
Идет от сократических уловок
Доказывать бессмертие души
Неразложимостью ее субстрата
Меж тем при неспособности члениться
И реагировать на ход материальных
Событий – атомарная душа
Должна была бы оказаться мертвой
Неотличимой от неразрушимых
Частиц материальных Демокрита
И Эпикура
На этой твердости и простоте
Вполне уместно строить только Бытие
И протяженности в пространстве
Но уж никак не творческие игры
Воображения, на твердой простоте
Промоделировать никак нельзя
Нет ничего отличней от мышленья
Чем пребыванье в самотождестве
Мумифицирующих мысли знаков
Как воплощенье непреклонной воли
Ножа отточенного остро и стрелы
Нет ничего отличней от игры
Воображенья и предположений
Чем твердость воли и неразрушимость
Гипотетических элементарных
Частиц материи – корпускул атомарных
В мыслительном субстрате тождество
Потребно только в целом, не в частях –
Предел мыслительных возможностей – граница
Пластичности в субстрате, на котором
Мышленье моделирует себя.
Итак, мышленье – это то, что «Мы»
В нас составляет – в оболочке «Я»
С единством справимся! Съедим единство.
И сила духа в том, чтоб избежать
Впадения в шизофрению как прямое
Признание победы тех процессов
***
За окуляром микроскопа – глаза
В который смотрит микроорганизм
И над собою видит пристальное небо
Над микроскопом голубеет небо – глаз
Сверхчеловеческого исполина – это Кронос
Сей экспериментатор исполин
Так богу надо было что-то нами передать
Себе на будущее. Мы – полунамеки
В его рассказе самому себе
Как это в детстве мне случалось развлекаться
В рассказыванье самому себе
(При сокрушенных взглядах посторонних
Меня считавших мальчиком безумным)
***
Лишь человеку не существовать
Уже при жизни удается, если он
Перестает что-либо понимать
Перестает осмысливать что-либо
О чем ни в коей мере не жалеет
Не существует в целом человек
Но лишь отдельные его поступки
Его репрезентируют так грубо
Как если б он замысливал их четко
Общаясь с нами, обсуждая нас
Нас вовлекая в них, как мы иные вещи
Как инструменты вовлекаем в дело
В пространстве времени.
Его существование – маска без лица
Возобновляющий себя феномен жизни
Систему соответствий продолжает
Для человека же существовать
Предполагает «отражаться в чем-то»
И это отражение свое
В себе опять-таки отображать
Как собственное, как единственно свое
В его проекции на что-нибудь другое
В системе всяческих соотражений
Как неподвластное ничьей сторонней воле
В подобном смысле в каждом есть Нарцисс
***
а я, однако, мог бы
Троякодышащим воображеньем
Охватывать различные стихии
Вбирать в себя истолкованья бытия
Воображением в себя вбирая
Опробовать иное бытие
В каким-нибудь восточном оккультизме
***
Будучи именно тем многоопытным мужем, который за длинным рублем не гоняясь, не мог тем не менее долго удерживать сердце
Много женился, скитался и разных людей города посетил
Много женитьб и раздоров с друзьями успел пережить
Многожды дерзость имел и жениться и жен отпускать на свободу
***
Я в лунатические сны
Перехожу. Мой мир раздвоен
Объятья жаркие тесны
Как бы пожатия десницы
В перчатках каменных темниц
В пожатьях рока командора
***
В затылке мыслями скребя
Изобретает сам себя
***
На облака полагаясь и облокотясь
Я наклоненный к земле на коленях стою
Обволокло меня облако грусти
За окоемом моим как бы за океаном
Околевает во мне или чья-то душа или общая наша тоска
Или чья-то тоска притащилась ко мне издыхать в моем сердце
Уволокла меня в клавиши
В мерно линованном белом пространстве по лестнице нотной
Пальцы мои суетятся, бегут то сюда, то туда, беспокойно
Сердцу становится в танце их
***
Всяк человек – ходячий черновик
Я перечеркиваю всячески себя
Перебеляю наново страницы
Задуманные некогда
Я от себя хочу оставить только малость
Мы вроде пузырей воображенья
Себя воображающего над
Поверхностью стремительной стихии
Мимотекущей временем как руслом
Всемирного потока
***
Ты сам себе поверхностно знаком
Но двойника и близнеца в потустороннем
Литературном зазеркалье узнаешь
Без колебаний, безошибочно легко
***
Пока ты спишь, распятый на грехах
Твоих воображаемых, блуждает
Душа, презренный призрак в современной
Общественности вещной
Она бежит по снегу босиком
***
Тогда под старость наступает синтез
Воспоминаний и твоих ролей
Всего, что не сживалось – только снилось
Тогда под старость синтезируешь себя
Из элементов, по годам распределенных
Из организмов, вызревавших розно
В различных возрастах твоих, капризно
Не уживавшихся друг с другом, по ролям
Себя распределявших своевольно
Теперь из них ты строишь симбиоз
Ты весь в ценозе разных возрастов
Внезапно обретающих единство
Четырехмерного чудовища
***
Для всех вокруг мое живое Я телесно
Но это только лишь местоименье
Для третьего, никак не первого лица
Я – это ощущенье жизни, то есть
Небезразличие сплошное ко всему
Что предъявляют обстоятельства мои
И труп, лежащий в полном равнодушье
К тому, что делают могильщики и близкие
Его оплакивая и кляня
Бездушный, а не равнодушный труп
Свидетельствует, что собою душу
Я называл и только душу мог
Иметь в виду при мысли о себе
А не о том, что называть своим
Имел возможности
Я мог иметь своим и мир и тело
И все что может быть разделено
Как протяженные пространства или вещи
Счислимы, - но только не себя.
Тут только точечное я непротяженно,
Не расчленимо и не рефлексивно
Ни для чего не составляя части
Не рефлексивно, не принадлежа
Ни телу своему, ни самому себе
***
Игра пера, опробованье мыслей
В местоименном прошлом твоего
Так называемого Я – бессмертным
Предполагающего быть в себе самом
Бессмертие ценой беспамятства дано
Местоименному существованью
В котором личность помнится себе
Диалогическим самоназваньем «Я-мое-мне»
И всем тому подобным
***
Скелеты всадников, деревья черной кости
Ороговевшее воображенье
С самим собой бодается фехтует
Ветвятся образы высокой речи
Ороговевшие тела воображенья
И это называется мышленьем
Художественным: прорастают мысли
Высоко в небо – и метут как метлы
Густую непогоду с облаками
И мусором из всполошенных птиц
Ворон, кричащих «караул! украли!»
***
А надо мной совсем иное небо
В иных созвездиях. И черным солнцем
Оно высвечивает рыжим звездам
Высокий путь по зелени заката
Как это (или что-то в этом роде)
Я видел на полотнах у Ван Гога
***
Мы призваны в поэзию кромешной
Тоски по новому существованью
Из допризывников презренной прозы
Мы вызваны в поэзию игры
В воображаемом подземном царстве
Меня анатомирует тоска
Как будто я позирую Рембрандту
***
Я обитаю в отдаленных средах
И здешние мои поступки – только тени
Проекции потусторонних действий
Моих в истории. На потускневшей
Поверхности судьбы моей
Я предпочел бы говорить об этом
Аспекте моего существованья
Вокруг меня абстракции летают
Так изо рта у них вертясь летят слова
***
Я уважал любое дело жизни
Но жил, как будто мне устроен обыск
И чувствовал себя как волк на псарне
Как раб из притчи о талантах
Принявший жизнь, как звонкий дар и злата горсть
Превозносился над тревогой жизни
Эпохи паровозно-самолетной
Меня травили ваши пустяки
Я не раскаянный, а занят собираньем
Пренебреженных памятью казённой
Все было обыском: образованье
В котором весь порядок представлений
Традиционных, составлявших ритм и строй культуры
Систематически смешенью подвергался
Все аккуратно приводилось в хаос
И этим играм сочинялись прославления
Эклоги хаосу.
Ведь рифма превратилась тоже в средство
И повод перемешивать понятья
И мнимой связью спутывать идеи
Шизофренических ассоциаций
Полна поэзия начала века
***
В постелях стольких муз
Я растерял свои черновики
Как олимпийцы оставляли брачным ложам
Подкидышей Гераклов или Вакхов
Скандальной репутацией гордясь
***
Я сам себя когда-то сочинил
Ребенком будучи, когда высоко в небе месяц
Гулял по небу, где вы не бывали
Я на поляне снежной протоптал
Шагами весь свой жизненный проект
Воображенье выбегает мне навстречу
В припрыжку – верный пес
***
В пустынной комнате любой предмет
Способен реплику подать.
Высокий шкаф пустую болтовню заводит
Ночная тишь в сплошных метаморфозах
Скрипучих половиц.
Здесь каждый стул – подсказчик и суфлер
Жискар д’Эстен с газетного листа
Глядит как привиденье
Стеллаж в академическом величье
Сверкает золотом вставных зубов
Обрезов старых фолиантов
И в монотонном бормотанье многотомных
Собраний сочинений – многотонный
Старинный бред
Как в лабиринте здесь томятся минотавры
Как будто антисимметричный сам себе
Ты обитаешь где-то в Антимире
Для каждой мысли антисимметрично
Ее структуре возникает дубликат
В котором замкнут наш многозеркальный
Мир, не дающий отличить оригинал
От бесконечных воспроизведений
***
Любезный друг! Благодарите Бога
Что Вы еще во внешнем круге, в Лимбе
Где нет ни слез, ни славословий
Всеобязательных у ангелов
И бывших смертных, навсегда воскресших!
Старинный друг, благодарите Бога
Что Вы еще покамест вне кругов
Всех по спирали уводящих к антиподам
Диалектически чрез нисхожденье к антиподам
Ведущих нисхожденьем к антиподам
Где нисхожденье к антиподам – восхожденье
Per aspera ad astram К небесам
Как это изобрел когда-то Данте
Отважный Друг! Преуготовьте сердце
К схожденью дальше Лимба, в те глубины
«Где стон и плач и исступленный крик
В беззвездной мгле смешались так ужасно»
***
Разрастаются тут у меня на лице безымянные маски
О, снимите с меня эту скорбную мину поэта
Вместо лиц у меня имена или местоименья
Только местоименья в саду языка – это скучная зелень
Смысловые окраски имеют одни имена
Одинокий Динабург в капкане как зверь извернуться не может
Извернуться уже не способный, не мог бы уже избежать
На щите пронесли пораженное в сердце вчерашнее солнце
***
Поэзия дарует беззаботность
Беспечным видом каждой формы речи
Беспечность интонаций, сверх того
И выбор слов для выраженья чувств
Беспечный, - в описаньях ситуаций
Беспечный тоже, - вот важнейшая идея
Эстетики моей. Потребность наша
Бежать от озабоченности, всюду
Внушаемой нам каждой обстановкой
Нас учит озабоченностям Проза
Прозябшие, как зерна в повседневной
Борьбе или строительной горячке
Мы только от поэзии одной
Имеем радость не заботиться о правде
И справедливости всего что говорим
Свободу слова получаем даже
По отношенью к логике: эклоги
Элегии, сонеты или оды
Не суть ни матрицы риторики, ни даже
К аксиоматикам и теоремам
Не обнаруживают никакого
Касательства, ни отношения
Ни отрицания, ни подтвержденья
Логических зависимостей здесь
Искать не стоит: поиск бесконечен
Здесь озабоченность неуследима –
Она касается всего, что в языке
Случайным оказалось и таит
Неизъяснимые услады для ума
И сердца смертного в иллюзии, что кто-то
Язык устроил изначально так
Чтобы в конце концов найти
Важнейшую из истин
***
Так станет человек подобен дому
Где привидения хозяйничают смело
Днем ты блуждаешь в мире привидений
Ночами проникающих в тебя
И если днем ты одинокий странник
В стране фантоматических существ
То по ночам ты черное пространство
Наполненное ими изнутри
И сумрачные существа твоей дневной
Реальности переполняют изнутри
Твое ночное бессознанье
Оно подобно тем заброшенным строеньям
Где по традиции готических романов
Преступный мир самосознанья твоего
Там отбывает отчуждение от света
***
Что знает обо мне двойник с изнанки жизни
Сей изначальный незнакомец сей зловещий
И если образом трехмерным я себя
Согласен ограничивать на деле
По Фуксу Гиппенрейтеру, Фоменке
То сколько разных скажем так изнанок
Во многомерных обобщениях пространств
Когда все видимое нами составляет
Лишь разновидные проекции, аспекты
И тени целостного бытия
Там разум наш ползет как многоножка
На четвереньках озираясь как в Бедламе
По скользкой глади зеркала
Чтобы единым представляться существом
***
Что знают наши двойники о нас
Там на изнанке Бытия, в альтернативном
Своем существовании
Не знают нас они однако где-нибудь
Пропорото пространство до изнанки
А Бытие по существу система
Разъединений противостоящих
Друг другу сущих антитезой сутей
И пребыванье в бытии понятно только
Как противостояние чему-то
Что тоже пребывает в Бытии
С обратным знаком, симметрично нам
Друг другу событийствующим братьям
***
я с образом души своей играю
Как Пушкин с мыслями о грациях и нимфах
Лаисах или Хлоях, Душа в заветной лире
Душа, нырявшая на дно фиала
Душа, плескавшаяся на волнах
Возлюбленного моря. О душа
Шуршащая как ветер в камышах
Как дуновенье шепота в ушах
***
Однажды спрошенный об этом Будда
«- Вы Буддой будете?» - ответил «Да!
Я Буддой был и буду – навсегда»
***
Одна из од на восхожденье духа
Мои прогулки в гулком поднебесье
Открытом всем ветрам воображенья
К нам только ласточки перелетают Лету
Рок раковиной нам замкнул пространство
По Канту открывает створки неба
И воркованье ангелов навстречу
Звучит – подобно горлицам Рембо
Заря выводит из-за горизонта
Застенчивое солнце по утру
***
Эффект чрезмерного употребленья
Воды Летейской – был давно известен
Гиперлечение водой летейской
Дает обратный результат – как все
Другие злоупотребления. Вода
В чрезмерных дозах вызывает в нас
Возврат воспоминаний – и чрезмерность
В отчетливости их. Гипертрофию
Излишней памяти и злобной
Итак, потопленные в водах Леты
Являются опять на этом свете
Не в жалком виде призраков прозрачных
Но в роли очень твердых стойких гипермнезов
Припоминателей, навязчивых и ловких
Любителей припоминать и побуждать
К припоминанию и того что даже
Вы не видали никогда
Гипермнемоника, новейшая наука
Им помогает здесь укореняться
И связывать свои припоминанья
С текущим ходом дел на этом свете
В холодном льду действительно дневной
Поверхности живого бытия
Скрывающего под собою бездны
В комизме находящего спасенье
От осознания трагизма бытия
***
Мне доводилось слышать, как в своем
Раздвоенном воображенье спорил
С самим собою рыжий диалектик
Став симбиозом двух различных Я
Как будет вашим личествам угодно
В таком количестве различных личеств
Приличествует мне существовать
В завистливых и вздорных болтунах
В метафизической перископии
Мимоглядения поверх событий
Привычкой эмпирические вещи
Брать только в качествах осколков от зеркал
Всю эмпирию принимая за скопленья
Осколков зеркала, разбитого грехом
И разновиденья как плюрализма
С заглядываньем за углы эпох
Куда-то поворачивает век
***
Как иногда в тяжелых темных водах
Желток луны отлавливая взглядом
Мы долго провожали время ночи
Ничуть не думая о смерти неминучей
Куда заплыли мы – в тяжелых водах
Желток луны унылой перед нами
***
***
Ты станешь очернителем пробелов в Бытии
И заполнителем пустот в существованье
Ты испещришь в своих пещерах стены
Рисунками, узорами, зверями
Поэты – заполнители пустот
В событиях, в пробелах Бытия
Поэт рисует в полусне фигурки
***
В пустыне мира отсидевши полувечность
Хоть ты и демон, но никак еще не гений
Кому дается сложность бытия приумножать во след Творцу
В пустых пространствах, вне каких-либо стеснений
На пустынных полях асфоделий в лугах Персефоны
Персонально просыпав себя, как песок из горсти между пальцев
***
Прости мне все, что я не полюбил
И все, что недолюбливал – забудь
Остролюбивое мое воображенье
Не досказало – и не надо больше
Там дребезжит фальшивая струна
Гитарный стон и комариный звон
Стоит всю ночь до горизонта он
Простудно все у нас, как в датском королевстве
Куда ни сунься, всюду сквозняки…
***
Не оборачивайся – не окаменеешь
Как Лотова жена. Не станешь солью
И не сольются снова формы Бытия
В недомоганиях не станешь ты прозрачней
Исчезнешь как бедняжка Эвридика
Орфеева жена
***
Татуировано моральным кодом
Мое воображенье
***
И не оставила ли одаренность
Тебя внезапно неимущим
Не улетела ли с плеча она как птица
Не отлетит ли гениальность от тебя как голубь
По всем приметам все сложилось у тебя
Мать родила тебя в сорочке
По крайней мере означавшей счастье
Но это счастье тоже ты растратил
На всем следы невероятной спешки
Всю жизнь спешил он, - а куда, бедняжка
В своей стране бесстыдной и бессудной
***
Как в тексте растворяется эпиграф –
Жемчужина в вине у Клеопатры
И на пиру у датских королей
(Шекспировских) – последуют такому
Примеру Клеопатры – растворять
Свои жемчужины в вине – во здравье
***
Я принимаю собственную совесть
За осовелое от писка комарье
Корми его изволь своею кровью
Заесть способна человека совесть
А Смерть легка повсюду на помине
***
Умру за военные игры
Уже пережитые в детстве
Наверно не мною одним
За звонко-зеленые иглы
На соснах в весеннем лесу
За звонкие иглы мороза
За беглые страхи зимы
***
А в ушах моих колокольный звон
Колокольный звон – из иных времен
***
Он дожигает свой бесценный дар
Полученный случайно – не в награду
Трудов прилежных, самоотверженья
Как выяснилось, можно быть великим
И даже гениальным человеком
Имея множества достоинств всяких
Но при одном невинном упущении
В том, что уже не числишься в живых
Твое присутствие теперь уже повсюду
Неуязвимое теперь существованье
Дела с воспоминаньями о них
***
Вращение вещей вокруг души
Облюбовавшей по законам тяготенья
Все, что ей близким оказалось в детстве
Душа вмещает сущности вещей
И сообщает сущностям вращенье
Подобное движению планет
***
Способность детская к тому, чтобы читать
Значенье слова оставляя как бы в скобках
Когда-нибудь, мол, уточним, что значит
На слух и вкус во рту (в произнесенье)
Истолкованью подпадающее слово
Во рту вертелись странные слова
(О слава-слава Минджекевон
Кричали старцы-воины, когда он
Принес священный вампум, возвратясь
Из дальних странствий.) В странствиях все странно
Будь это просто дальняя прогулка
По переулкам с бабушкой. Заборы
Точней, калитки с надписями про
Собак свирепых – будьте осторожны –
Предупреждали нас
Иваном Буниным привит был мне с пеленок
Особый пафос белого стиха
Привито почитанье белых ямбов
Поздней у Пушкина и у Шекспира
Мне белый стих , лишенный рифменных прикрас
Намного благородней всех других
Систем веденья речи
Тем благородней чем белее и свободней
От рифменных прикрас
Не к почитанию хорея детских виршей
А к благородным ямбам из трагедий
Построенных у Пушкина на ритмах
Типично разговорных – это ямбы
С enjembement Шекспировских шедевров
Подобным образом читалось очень долго
И «Слово о полку». Об Игоревом ясно
Без выяснения значенья странных слов
Возникших зачастую может быть
По недопониманию уже писцов
По-своему перебелявших
Как черновик первоначальный текст
Поэмы вызвавшей так много разных споров
Впоследствии среди высокоумных знатоков
Литературы древнерусской и всего
Летописанья нашего
***
И чем опять хлопочет снегопад
***
Повсюду ходит Невидимка
И расставляет по местам
Предметы высшего порядка
А нам досталась мелкота
Сухая всяческая мелочь
И всяческие пустяки
Горит восток зарею новой
А люди молятся усердно
Чтоб не случилось ничего
Такая уж у них судьба
Давай, валяй себе, Митек
Вставай проклятьем заклейменный
Весь мир таких, сяких и прочих
Весь мир рабочих и пахучих
И завсегдатаев Земли
***
Ты опоздал. И твой порыв обуздан
К бездомной жизни к звездам
И солнце львиным зевом в облаках
Огромный зев горячего цветка
***
О сколько было
влито в эту Лету
Коньячных тайн, очарований черных
Семизарядная неделя – о семи
Одних и тех же пятницах распялит
Себя на ложе и залижет
Воспоминания как оспины на коже
Мы пьем опять растроганно раствор
Пока тебе колени растворяют
Не слишком широко, кошачьего прищура
Глубокая в тебе зияет лунка
У ней имеется особый третий глаз
В стрельчатой арке, в капители ног
Упоминать недопустимо всуе
***
Пока короче делается кожа
Шагреневая – мера нашей жизни
Холодный ужас душу до стандарта
Растягивает как Прокруст. Искусство
Холодным страхом обдает идея красоты
С которой будешь разлучен ты вскоре
Бесплодно умиляться торопливо
С Алешей Карамазовым. Толстой
Испытывал всю жизнь необоримый ужас смерти
По смежности с восторгом бытия
На голубое небо стоит глянуть
Ночное небо не внушает этой
Отчаянной тоски. Особенно когда
Ясна погода и повсюду звезды
***
О ты, мельчайший из временышей, мгновенье
Временыш мимолетный, погоди
Не надо прыгать на одной ноге
Так суетиться и сменять друг друга !
В Как-бы-Небытии забыться, быть забытым
Не кем-нибудь, не кем-то, а собой
Самим собой как в ужасе ребенок
Ему не нужно завтрашнего дня
Он как Макбет способен завопить
«Все завтра, да все завтра, да все завтра
Меж тем как именно вчера нам светит вслед
И нашу тень высвечивает нам
На фоне будущего прохожденья
Тлетворную! Так догорай, огарок!
Не надо вовсе завтрашнего дня»
Остановись мгновенье! Ты прекрасно
Остановись сегодняшнее утро
А из вчера путь освещает в смерть
Тлетворную как этот твой огарок
Чадящий в темном коридоре замка
Не надо вовсе завтрашнего дня
Меж тем как день вчерашний через плечи
Подсвечивает будущее нам
Ознобным ветром , догорай, огарок
Почти неугасимой купиной
Себя почувствовавший на мгновенье
***
Конечно, умирать нехорошо
Неблагородно, даже неприлично,
Тем более открыто так, публично
Особенно в присутствии детей
Когда другие силятся себя
Удостоверить в том, что смерти нет –
Как бога нет, допустим. Ну-ка, детки
Скажите, смерти нет – и все в порядке
По крайней мере с Вами
Я дам конфетку Вам за это дам, будите дядю
Он жизнь проводит в ожиданье Дамы
Прекрасной Дамы – Смерти sans merci et sans souci
Когда не можешь ты картинно умереть,
Как учит нас классический театр
Не можешь соблюсти декорум умиранья?
Тогда живи пожалуй все же как-нибудь
Ищи возможности исчезнуть незаметно
Живи, аннигилируясь слегка
И неприметно исчезая
***
Как плеск печальный в берег дальний. Волны
Ритмически спешат друг другу вслед
Спешат друг другу вслед ритмично так, что плеск
И умирает и тотчас же тот же самый
В мир возвращается, как неумолчный голос
Как о своем бессмертье
Как что-то призрачное говорит нам
Издалека, от берегов отчизны дальней
Здесь начисто забытой
***
Хвала Творцу за то, что этот ад
Не столь однообразен по своим
Садистским развлеченьям, мог бы быть
И впрямь как Свидригайловская баня
Задвинутый куда-нибудь
Не будем жаловаться на Творца
Признаем даже ад прекрасным местом
Поскольку устроитель в день седьмой
По завершении всего творенья
Окинув взором результат, нашел прекрасным
Все в целом совершенное в шесть дней
***
Дальнейшие комментарии можно найти у Хайдеггера
***
В каком-то веке был и я таким
***
Я голос твой беру издалека
По телефону – словно из постели
Внезапное мельканье наготы
В моем распоряженье обладанье
Радиоволны вопли испускают
Как видно, в них купаясь, нереиды
Ныряют иногда на глубину
Холодную, внушающую ужас
Болтушек, бегающих нагишом
Сверкая выпуклыми визгами, томя
Тенями низких нот и обертонов
Шершавой матовостью кожи кое-где
И отираясь сиплым телом страсти
В то радиошуршание, шипенье
***
По истеченье двух десятилетий
Мы празднуем с подругой Пенелопой
Повторный брак – на потаенном ложе
Супружеском – вдвоем воспоминанья
Вдали гостей: поэма как поездка
Двух новобрачных, у себя в дому
И я уже не понимаю, кто ты
Сошлись в тебе все образы поэмы
О женщинах, меня любивших
В таком количестве, что гости
Им ужасаются – и не хватает мест
Мы соберемся как-нибудь в другой раз, скажем, завтра
Вместить в душе воспоминанья дружбы, лишь бы
Их в сердце уместить в горсти, как эти дести
Чтоб сердце удержать в горсти из ребер
В решетке ребер, как в горсти, прости мне это
Гостей на брачный пир мы собираем
На эту церемонию с небес
Мы собираем звезды с небосклона
К нам благосклонные
***
...Чтобы не видеть с кем она
(Смерть – неразборчивая сводня)
С каким чудовищем одна
Наобнималась там сегодня
***
Поэту
Не муза критики нужна
А молчаливая жена
С несуетливостью модели
С которой мне писать теперь
Чернилом, тушью, акварелью
И тайный сон, и таитянку
Ничком лежащую в постели
(Лежащую на животе
Подставив солнечному свету
Пушок блестящий на спине)
Себя не знающей раздетой
С ее покорного лица
С ее померкших глаз и губ
Вдруг помертвевших – пить не воду
А пот как мед и слезы – грезы
И беззаботную свободу
У божества, у вдохновенья
- И грусть, и слезы, и любовь
***
И тихий голос той, которой
Достаточно «ну да, ну нет»
Чтоб целый мир внезапным хором
Запел затрепетал в ответ
Течет холодным серебром он
Холодной северною речкой
***
Уже прижизненно преобразуюсь
В сплошное зеркало мифологем
Нависших над доподлинной своей
Судьбой, недавно только пережитой
Но если боги мне позволят довершить
Припоминанье всей прошедшей жизни
Я снова встречусь с вами вне границ
В пространствах-временах первоначальных наших
Знакомств
Сквозь заросли абстракций остролистых
Мы приближались к небу грозовому
К рассвету розовому
Ориентируясь на горизонт
А не на ближние предметы
Была пора...
***
Прежде жизни – ее ожиданье
***
От мороза кроваво солон
На губах моих ветерок
Я захвачен игрой веселой
В эту сетку ночных дорог
***
О бедная моя заношенная память
Как я из прошлого издалека с презреньем
Смотрю на старика и самозванца
Наследника моих мальчишеских затей
***
Философически коммуникоз
Болезнь от пресыщения общеньем
Искореняет искренние чувства
Но будем искренни – Вы любите не все
***
Прозрачнейший фантом литературный
Моим приятелем новейшего созыва
На чашку чая забежит, на огонек
Он убегает к нам из переплетов
От чистых нег стоянья в толстых томах
Он все же по читателю скучает
И ты уже не можешь растеряться
Когда к тебе фантом литературный
Знакомый прежде только книжно забежит
Как говорилось прежде – шапочный знакомый
Ты сам давно живешь среди литературных
Фантомов, уже почти прозрачным силуэтом
Среди таких же невидимок, как и ты
Сумевших удержаться невредимо
В сознанье общества
***
Возможность сызнова всадить себя как нож
В среду незнаемого поколенья
И вжиться множеством корней в такой среде
Которой сам изобрести не мог бы
Возможность заново всю жизнь прожить
Возжечь себя...
***
Пусть светит солнце, жизнь дарует счастье
Щекочут жилы-вены пузырьки
Шампанского – я зарекаться вовсе
Не собираюсь от весны и всех
Ее очарований
Пусть светит солнце прямо в сердце – ночь темна
Торчит душа в ночном неприбранном театре
Блужданья одинокие в ночи
Вся жизнь моя – уж так она сложилась
Такая тишина. Молчит спектакль
Безмолвие – торжественный спектакль
***
ЮРИЙ ДИНАБУРГ.
1980-е- 2005 – 2007. С.Петербург.
