Юрий Динабург. МЕМУАРЫ.

Третья глава.

 

 

 

Е.Ты просил у меня анекдотов. Вот один, ключевой, вероятно, рассказанный Гоголем. Он читал Пушкину что-то из своих повестей, привыкнув считать, что наборщики в типографии хохочут над его рукописями. Когда он дочитал, кажется, повесть о Федоре Шпоньке, он посмотрел на Пушкина, ожидая, когда же тот засмеется. А тот вместо этого вздохнул и сказал: лБоже, до чего печальна наша Россия!╗ Вот так же я вздыхаю над всеми воспоминания о Челябинске: лБоже, до чего уныло у нас в России!╗

ааааааааа

ааааааааа Л.Н.Толстой, лВойна и мир╗, соч. гр. Толстого, часть восьмая, т.1У-1897 г., стр.137-163:

ааааааааа лВпоследствии и во всю свою жизнь Пьер думал и говорил об этом месяце плена, о невозвратимых сильных и радостных ощущениях, о внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.

ааааааааа Рано утром на заре увидал сначала темные купола, кресты Новодевичьего, морозную росу на пыльной траве, увидал холм Воробьевых гор и летевших из Москвы через поле галок и брызнуло светом и торжественно выплыл край солнца и все заиграло в радостном свете,- почувствовал новое, неиспытанное чувство крепости жизни.

ааааааааа Готовность на все, подобранность поддерживалось высоким мнением, которое установилось о нем.

ааааааааа Способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам таинственным и высшим существомЕ сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность Ц здесь давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал егоЕ

ааааааааа Нескончаемый бивак затихал, огни костров бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Пьер взглянул в небо, вглубь играющих звезд. лИ все это мое, и все это во мне, и все это я!╗Е

ааааааааа Стремления в отдельном человеке увеличиваются в толпеЕ

ааааааааа Земля Обетованная мне будет подброшена с лопат могильщиков╗.

***

ааааааааа

***

ОСВОБОЖДЕНИЕа принесло радость от простой возможности двигаться по городу, проходить большие расстояния среди совершенно чужих людей, не носящих на одежде личных номеров, принятых в Дубравлаге (мой № Ж-28); судя по этой нумерации, нас там было около 30 тысяч. У людей вокруг не было никаких лпроблем╗, только мелкие заботы: лгде дают?╗, как и где взять? Об остальном пусть начальство думаетЕ или лошадь: у нее голова большая. Я чувствовал себя лошадью из лЧетвертого путешествия Гулливера╗. Лошадью среди йеху. Внутренне я чувствовал себя свободней в Дубравлаге. Но там очень мала свобода передвижения. И не было свободы в выборе работы. Но была малость времени для работы над собой: всегда можно было чему-нибудь и как-нибудь учиться. На воле учиться приходилось только самостоятельно. Правда, я стал студентом, то есть мое

самообразование получило преподавательскую поддержку, да еще появилась возможность воспитывать в себе понимание нового поколения, молодежи, для меня совершенно новой с ее песнями об электричестве:

лНам электричество любой заменит труд Ц

Не будет мам, не будет докторов.

Нажал на кнопку: чик-чирик

И человек готов!╗

Сами мои однокурсники считали, что они Ц просто лнормальные╗, такие, какими люди были и будут всегда. Но это было вопиющей глупостью. За десяток лет подросло поколение удивительно рассеянное, изнеженное и апатичное. лРассеянность╗ была в невнимании друг к другу. Дружба настоящая в новой моей среде наблюдалась крайне редко. Все непонятное вызывало отвращение: оно было не нашим плохим. Это распространялось даже на знания, которыми нас питали-воспитывали как бы лс ложечки╗, мелкими дозами. На все неожиданное откликались злобно: лНе понимаю!╗.

Мои друзья, отбыв свои 5-летние сроки, попали на поселение в глушь Сибири и Казахстана, а настоящую лсвободу╗ получили одновременно со мной, недосидевшим свои 10 лет по приговору. Верховный Суд РСФСР вдруг вспомнил, что за политические действия по малолетству мы вообще неподсудны. Таков был когда-то принятый и неотмененный, а просто забытый закон. Помнить Ц не обязанность, а только право нашей власти. Она вспоминает свободно Ц когда и что захочет. А помнить все зараз Ц это дело лошади: у нее голова большая, она может все. Такова свобода государства и народа, высмеянная и Марксом в лКритике Готской программы╗. А наша традиционная свобода Ц это произвол государства (или толпы) по отношению к личности, т.е. одиночки, тут тоже все переименовывалось.

ааааааааа Историки и вообще бюрократы умеют как-то мыслить без сослагательного наклонения, так что из этой безусловности и возникает вера в абсолютные истины как бы от Абсолютного Духа Гегеля и злоупотребления императивами Ц формами повелительного наклонения, категоричность безъюморного пафоса.

ааааааааа Я не историк и не бюрократ, поэтому меня занимает ситуация как раз гипотетическая: что если бы я пробыл в ГУЛАГе еще 40 лет и вдруг

Я ба вышел из таверны рано утром

Над городом озлобленным и хитрым

Шли ба только тучи, собранные ветром

И загибались медленно в НичтоЕ

По улицам ходили б девы - девки

Все одинаково полураздеты

Аха как мне было бы обидно,

Что столько лет я этого не видел

И не участвовал в обмене даже взглядомЕ

А чертенята спереди и сзади

Вели себя меж них как господаЕ

лКакие там девчонки, какие кабакиЕ
ааааааааа Лакеи носят вина, а воры носят фраки.Ф

***

ааааааааа Еще раньше моей реабилитации мама получила повестку - её извещали о реабилитации мужа Ц 16 лет спустя после ареста Ц чуть ли не как у Дюма Ц лДвадцать лет спустя╗ - почти. Таково наше правосудие Ц беззастенчивое и расторопное. Суд скорый и справедливый остался далеким идеалом прошлых веков.

лЭх, товарищи, коровы и быки,

До чего ж вас довели большевики╗,-

писал полвека тому последний из сыновей Есенина Вольпин, в конце концов уехавший в Бостон. Во всяком случае по части юмора отстали.

***

( Вспомнюа о судьбе Михеля Плисецкого, ближайшего друга моего отца, расстрелянного в том же году. Его дочка, великая балерина Майя в те годы играла со мной. И я сейчас еще помню, как она рассказывала мне о своем любимом романе лОвод╗ Войнич.а Она на три года меня старше.а Мама Майи Плисецкой ехала через Челябинск в Чимкент, в ссылку и останавливалась в нашем доме на Чегресе. Так мы в последний раз виделись чуть не в начале войны.

Через год Ирма Федоровна, увидев меня с другой девочкой, погрозила мне пальцем и сказала: лНе забывай, что у тебя есть еще невеста длинноногая!╗ А я ответил: лЯ у нее только Овод-повод╗.)

 

За 9 лет моего вынужденного отсутствия, в мире, с которым мне пришлось знакомиться заново, произошли огромные перемены абсурдного характера, как это тогда определили на Западе. Прежде всего утрачено было чувство стыда. У них была прекрасная эпоха, как определил этоа впоследствии Эдик Лимонов, якобы поэт и романист. Появилось в качестве знати маньячество, даже титулованное: вместо графов Ц графоманы, вместо хамов - проханы и профаны. И никакого смущения при обнаружении тупости и невежества. На все люди могли отвечать гневным лне понимаю╗. Право не понимать и не интересоваться составляло суть всех свобод и прав Нашего Человека.

ааааааааа

 

В РАЗГАРа ЛЕТАа 1954а ГОДА, когда я понесся возвратно на восток, в Челябинск из Потьмы из Зубово-Полянского района, где милиция выдала мне новый паспорт, я видел за окнами поезда страну как радостный сон, потому что за спиной я не чувствовал конвоя, хотя помнил о нем и постоянно оглядывался. Со мною в вагоне была девочка, одна из двух сестер, с которой я не мог расстаться, которую я не мог выпустить из рук как ошалелый. Было жарко, тесно и душно, и мы выскакивали при первой же возможности на площадку в тамбур. И так около двух суток, ибо это продолжалось и в Челябинске, где, побывав несколько часов в доме у матери, я снова сбежал к назначенному углу близь вокзала, где оставил обеих сестер. Ошалело начиналась жизнь на свободе, я испытывал свою способность ходить по городу, не натыкаясь на забор и колючую проволоку, хотя мне мерещилось, что в глубине улицы из марева возникнет колючая сетка и часовой Ц лвертухай╗. Ходил и оглядывался: где конвой? И снова искал взглядом впереди: не зайду ли сослепу (я близорук) опять в запретную зону. Так я исходил километры, чтобы осязательно удостовериться в том, что свобода возможна и в советской стране, которой все кругом гордились и выглядели поэтому в моих глазах забавно. Может быть, они действительно свободны и мне надо быть деликатным по отношению к этим окружающим миллионам, не оскорбляя их попусту. Ведь они все-таки свершили немалое: они победили фашизм, сыграли, как могли, героические роли в этой победе, в значительной мере жертвенную роль, и вот их доставляли на бойню, и они шли с большой вероятностью погибнуть. И вот уцелевшая часть, непогибшая, теперь принимала и несла с собой трофеи победы, трофеи войны, которыми могла гордиться, но еще каким-то образом даже пыталась прокормиться и обустроиться на отвоеванных и защищенных территориях. Однако успели они попасть в тупик Ц приходилось обустраиваться в основном разработкой новых видов вооружений Ц ракетных и атомных, и уже в этом преуспели. Когда-то в своей организации из трех человек я промолчал по поводу необходимости развивать производство атомного оружия, про себя ужаснувшись тем, каких расходов потребует это производство. И сама подготовка к нему (инфраструктура, как теперь говорят), то есть

создание условий, в которых можно было бы начинать производство атомного, а потом и термоядерного водородного оружия.

ааааааааа Могут спросить, как я мог оценивать масштабы той дороговизны, тех расходов, которые грозят стране? Да очень просто: достаточно было представить себе, насколько трудоемко было извлечение из руд урановых и прочих радиоактивных элементов, их экстракция и концентрация. То, что было безумно дорого в лабораторных условиях, не могло быть в промышленных условиях существенно экономичней. Мы знали, что радий дороже платины, а золота Ц тем более. И об этом говорил когда-то Маяковский Ц гораздо раньше, чем можно было подумать всерьез о таком оружии, уже все мы слышали эти строки: лПоэзия Ц это добыча радия, грамм добычи Ц год труда╗,- это было на слуху каждого нашего школьника. А теперь радий не радий, а еще более дорогие элементы, более трудоемкие работы по добыче урана, тория и тому подобных материалов трансурановых требовались для нужд разрушения, ибо в то время ни о чем, кроме разрушения, нельзя было говорить в связи с целями этих производств: радиоактивных материалов.

ааааааааа В этих перспективах мы и встречали конец сорок пятого года в канун наших арестов

 

ТЕПЕРЬ НАа СВОБОДЕ, зная, что эта цель Ц создание термоядерной и атомной бомбы Ц достигнута вот этими несчастными полуголодными людьми, можно было испытывать перед ними на этой условной свободе лишь неловкое чувство умиления, растроганностью доходящей до легкой смешливости. Смешновато было смотреть, как гордые и убогие люди противопоставили себя остальному миру. Будучи лишь одной шестой частью его, поверхности Земли, принадлежащей этому государству, и лишь одной восемнадцатой или одной двадцатой частью человечества по численности наших душ. В том числе наших мертвых душ. Это было величественно и убого. И надо было на этой сцене, сцене, о которой говорят: лРодину не выбирают, народ не выбирают╗; на этой сцене надо было вести себя хотя бы деликатно и не прикасаться к душевным ранам окружающих людей, всего населения. Не говорить, что мы окажемся наверняка неправы, если доведем свое противостояние до противостолкновения во всем мировом масштабе, в своих застарелых и уже надоевших, на самом деле уже не упоминавшихся, расчетах на мировую революцию

ааааааааа И вот теперь спутник, который сияет и прославляет мать его КССС и еще раньше в сложившейся песне на джазовые мотивы, на маршевые мотивы, известные тогда всем, проходившим военное учение в бывших учебных заведениях, на воинских сборах и военных играх, где вдруг прорывалась совершенно неожиданная, казалось бы, ирония по поводу наших геополитических видов. Геополитическая ирония, которой не знал даже Жириновский. Ирония добрежневской эпохи, ирония по отношению к Хрущеву и ко всей нашей всероссийской военщине. Да, пели маршевую песню:

аааааааааааааааааа ааааааааа лШагом, братцы, шагом

По долинам, рощам и оврагам

Мы дойдем до города Чикаги

Через реки, рощи и овраги

Господа из этих самых Штатов

Не боятся наших автоматов

Шагом, братцы, шагом

По долинам, рекам и оврагам╗

ааааааааа Или песня, в которой лирический герой оказывается даже шпионом в компании таких же, пересекавших Советскую границу:

лМы идем дорогой очень узкой

КГБ нас не поймать,

Хер Антоньо, как это по-русски?

Так твоя мать!╗

Или что там еще было? А!

лРакета трансконтинентальная

Лети в Америку, лети,

Многоступенчатая дальняя,

Ах, мать-ети!╗

Мать, оказывается, упоминалась на каждом шагу. Ибо именно мать оказывалась виноватой во всем. В том, что она неудачного отца к себе допустила, выбрала своим детям Ц такого папашу. А что ей было делать? Мужчин в стране здоровых и нормальных так мало осталось после войны, зато столько травмированных, изувеченных Ц от кого же еще было заводить детей? Кого еще было делить между собой и подрастающими сверстницами. Мать, которая, родив поколение с сомнительной наследственностью, не могла дать в воспитании своим детям ничего, кроме стереотипа своей истерии, стереотипов своей трусливой злобы. Это неа все матери, но те самые матери, которых на каждом шагу вспоминали. Которые, наверно, составляли большинство в матерях.

ааааааааа

ааааааааа МОЁа ПОГРУЖЕНИЕ из окружения стариков, с которыми я наскоро, торопливо и черство только что простился, выходя из лагеря, погружение в среду преимущественно девушек под сенью того состояния, которое приравнивало прелесть моих сокурсниц в институте с прелестью прустовских героинь романа лПод сенью девушек в цвету╗. Примерно такие же как Андре и Альбертина, были девочки, с которыми я как бы за парту снова сел, и несколько молодых людей, юношей, которые тоже почему-то выбрали малоперспективную профессию преподавателей русской литературы и русского языка и вообще филологию, науку неопределенную. Все они просто любили читать и сравнительно много читали; то есть мало увлекались спортом, как правило. И это определило их ориентацию. Не испытывали никакой тяги к медицине, ни к точным наукам: к химии или математике. На математическом факультете чуть не преобладали юноши, а здесь была чисто женская среда. И мои рассказы из прочитанного когда-то производили очень сильное впечатление на них; хотя бы потому, что мы прежде всего не учебные занятия начали, а полевые работы, совершая в каждую осень как бы диалектологическую экскурсию в глубины Челябинской области, на юг Урала, в зону, которая когда-то называлась землей войска казачьего Ц Уральского казачьего войска, на границы открывшихся год-два тому назад целинных земель, лежавших уже дальше на восток, в Казахстане.

ааааааааа И вот на станции Погудино, с которой утром нас повезли в деревню, мы заночевали без сна Ц мы просидели, разговаривая. Деревня Погудино была населена на первый взгляд странным образом исключительно немцами, переведенными сюда во время войны из Поволжья. Немцами, среди которых не было взрослых мужчин, были только мальчики Ц и ни одного русского. Население этой деревеньки, приводившей своим нищенским видом в крайнее смущение девочек нашего курса (все русское население давно уже сбежало куда-то). А одинокие немки погудинские зачинали детей только от прохожего молодца, от парней, по-видимому, забредавших в эту деревню откуда-то издалека, ибо поблизости никаких деревень мы не замечали. Мы жили в полуразвалившейся избушке, служившей погудинским немкам не то яслями, не то школьным зданием, в котором, по-видимому, некому было учиться, а в остальных домишках пол был как правило земляной и окна были занавешаны чем-то напоминающим рогожки.

ааааааааааа Я очень быстро превратился для сотни студентов в своего рода акына или рапсода. Я пересказывал сюжеты той классики, которой всем предстояло заниматься уже аналитически, а не читательски. Я рассказывал сюжеты, фабулы романов, трагедий, поэм, и меня слушали с разинутыми ртами. Через сутки мне пришлось объясниться: когда я успел так много прочесть, как им казалось. Я мог бы уклониться от прямого объяснения, не сказать ничего о моем возрасте, я выглядел совсем юным. Но я признался к смущению всех, что отбыл почти девять лет за колючей проволокой. Все что-то слышали о подобных людях, и тут я увидел еще через сутки раскол в своем девичьем окружении. Одна часть, примерно половина, решили просто не придавать никакого значения моему прошлому, а остальные стали постоянно проявлять бдительность, отчужденность, дистанцированность. Но они дистанцировались на многие месяцы, пока не привыкли, пока не размагнитилось их классовое чутье, воспитанное в среде привилегированной, советской, образовентской бюрократической.

ааааааааа Другие, происходившие из простецких слоев Ц рабоче-крестьянских Ц выбросили из головы всякие претензии ко мне. Среди этих девочек была одна необычайно красивая Ц Кира со странной смешной такой фамилией Коноплясова, наверно, казачьей или цыганской, хотя цыганского в ней не было ничего. У нее были изумительно пепельные волосы, длинные и мягкие по тону, и необычайно правильные черты, какие чаще всего можно встретить в наше время у прибалтиек, латышек или литвинок,- или как их теперь называют? А так называл их Лермонтов, может быть, литовок? Когда-то такими были еще черты англичанок или эллинок, молодых эллинок, с которых Фидии моделировали, ваяли прекрасных женщин афинянок и коринфянок, своих афродит, немножко тяжеловатых. Прекрасная Кира была очень легка и стройна и поэтому далеко превосходила классические античные образцы. Разве что какая-нибудь танцующая египтянка, танагрская какая-нибудь статуэтка, изображающая девочку 12-13 лет Ц разве такая фигурка могла быть изящней, стройнее и милее.

ааааааааа Но когда я осмелился проводить свою Киру к порогу ее дома, я обнаружил, что она живет все в том же городке НКВД Ц как в городе называли этот квартал, и в этом городке, который наводил на меня ужас. И я отшатнулся от Киры, и на первый план вышло не впечатление от ее спокойного лица, а впечатление ее предельной наивности, которая казалась тогда на первых порах некоторой туповатостью.

ааааааааа Десяток, почти десяток лет спустя, когда у нас давно уже были дипломы, и я работал в техническом издательстве редактором, Кира пришла ко мне по наущению своих подруг, напомнивших ей, по-видимому, с каким восхищением я не сводил с нее глаз. И теперь она пришла ко мне на работу и призналась в желании бросить школу, преподавание и стать редактором, мне подобным. И я, конечно, немедленно уговорил взять ее на работу, уговорил своего непосредственного начальника. И она стала последние пару лет моей жизни на Урале, в Челябинске, стала работать за соседним со мной столом и рассказывать мне, как злосчастно сложилась ее судьба. Она была дочерью обкомовского работника, не из КГБ, получившего квартиру напротив двери, за которой рос мальчик из семьи КГБистов, и сам ставший КГБистом. Он стал преследовать Киру вплоть до момента, когда она согласилась выйти за него замуж. Будучи ее мужем, он оказался вдруг отвратительным скрягой, отвратительным во многих, видимо, отношениях, раз она снизошла до жалоб мне на свою судьбу. Но у них был уже ребенок, а у меня была моя первая жена, с которой было не очень легко, а потом и совсем невыносимо. Но мы, в общем, просто увидели, как совершенно иначе могла бы сложиться когда-то наша с Кирой судьба.

ааааааааа

ЭТА ЧАСТЬ ВОСПОМИНАНИЙ Ц лишь материал для того фона, на котором я должен рассказать, как протекала моя студенческая жизнь во второй половине пятидесятых годов, точнее, к тысяча девятьсот пятьдесят шестому году, когда произошло так много важных событий, прервавших мою обычную концентрированность на исторической грамматике, которую так занятно было изучать, на старославянском языке, диалектологии и английском языке, к которому я теперь перешел от немецкого и прочему и прочему.

ааааааааа В один прекрасный вечер в Публичной библиотеке я зачитывался статьей Александра Блока о Катилине, когда в огромном зале вдруг прогремели особенно тяжелые, бесцеремонные шаги: с грохотом кто-то топал по залу, и у меня сразу возникло ощущение, что пришли за мной. Идут меня забирать на глазах у всего зала. Я не смел поднять лица, я продлевал секунды свободы, ожидая, что эти сапоги, как поет Окуджава: лВы слышите, грохочут сапоги?╗ - вот так они и грохотали. И вдруг остановились у меня за спиной. Я считал секунды, стояло молчание. Окружающие старались не смотреть в сторону происходящего Ц это было принято по великой традиции в России. Никто не будет протестовать, никто даже не будет об этом рассказывать за пределами очень узкого семейного круга. А скорее всего и в семье никто не заикнется, не посмеет.

ааааааааа Но это был не арест. Это меня разыскивали только что прибывшие в город позже меня мои школьные друзья-однодельцы: Юра Ченчик и Женя Бондарев, Гений Бондарев, как его назвал отец. Они протопали, едва прибыв в город, в Публичную библиотеку и застали меня над Катилиной Ц над проблемой катилинизма и большевизма, совершенно четко проступавшей в рассуждениях Александра Блока.

ааааааааа Наконец, они, кажется, решились тронуть меня за плечо и я с гримасой такого заостренного презрительного упорства встал и обернулся к ним так, что они опешили. А потом мы обнялись. И пошли по городу в сторону того же городка НКВД, напротив простирался парк, который, наверно, и сейчас называется Алым Полем, где на одном углу была Первая образцовая школа им.Энгельса, наша школа. Я там учился во втором классе и потом десятый кончал. А в другом углу стояла знаменитая на Урале скульптура Орленок, пластическое представление песенного образа гражданской войны: лОрленок, Орленок, взлети выше солнцаЕ╗.

И вот мы снова вместе и фактически организация наша тотчас же воссоздалась. Шли размышления, не столько друг с другом, сколько над книгами, глотаемыми в эти ближайшие два года Ц с 54 по весну 56. Размышления о судьбах нашей культуры. Не о том, кто в политике был правее, левее, справедливее, симпатичнее Ц Бог с ними! И Бог им судья или дьявол Ц не до них в конце концов! Не до Ленина и Колчака, а вот каково-то нашей культуре? Каково-то в наших представлениях, в нашей памяти Пушкину или Петру Великому. И о поэтах, артистах начала ХХ века, судьбы которых вдруг резко переломились как хворост об колено Ц в 14, 17 и 21 годах, когда народ впал в массовую одержимость и столько поэтов, например, погибло. А кто из нас в юности не побывал в самосознании поэта и переживании своей интимной близости к нашим поэтам, кто в России? Во Франции, может быть, давно уже, в Германии где-нибудь амплуа поэта или, как выразился Пастернак, лвакансия поэта - она опасна, если не пуста╗ - это в России. Во Франции, Германии, даже в Америке Ц это частное дело, бизнес среди слабых и явно неспособных делать миллионы денег. А это у нас в России демоны Ц не черные демоны, не дьяволы, а светские, так сказать, духи, непричастные ни Богу, ни сатане,- демоны-поэты, общением с которыми живет наша русская молодежь.

ааааааааа

ИТАК, ВЕСНОЙ 56 мы вдруг встрепенулись, когда прошел ХХ съезд партии со знаменитым докладом Хрущева. И хотя мне не положено было присутствовать на комсомольских собраниях, на которых зачитывали тексты съезда, текст всего доклада я узнал тотчас же по слухам, получил массу информации, гораздо больше информации, чем те, кто выслушали внимательно лот и до╗, от начала и до конца содержание этого документа. Для меня уже в этом тексте не было ничего особенно внезапного Ц я давно имел то представление о Сталине и о нашей верхушке, и которое вдруг развернул перед глазами страны Ц сам дорогой Никита Сергеевич. Я не строил иллюзий о Сталине, но и не имел к нему личных претензий.а Ибо мой отец погиб, конечно, не по указанию Политбюро и Сталина, а как жертва массового мероприятия с участием всего народа; как, скажем, родственного массовому жертвоприношению поклонников Сталина на Трубной площади - вроде москвичей, участников торжества на Ходынке в 1896. Типичнейшие карикатуры не демократического, но народного волеизъявления.

ааааааааа Гуляния на коронации и на похоронах Ц самые яркие проявления ментальности того активного слоя населения, который обычно зовется у нас народом. Это не все население, это не дети, маленькие мальчишки, и не старики и не все хозяйственно активное население Ц а это те, из кого активность рвется наружу, хлещет через край, и кто тем самым фиксирует на себе внимание. Это те, кто неизменно ходит голосовать, а раньше, по праздникам Ц на демонстрации ходили и развлекались самосозерцанием толпы, вместе с толпой созерцали себя празднующими что-то, неважно что.

ааааааааа Все лето прожито было в лихорадке наблюдения того, как партия-правительство (они назывались через дефис) изумляются своему грязному и преступному прошлому, которое теперь они пытались смыть с себя на голову одного Сталина и Берии, еще ранее расстрелянного.

аааааааа Вскоре после окончания каникул вернулись из Москвы молодые преподаватели института, устроили конференцию, на которой, по-видимому, между собой затеяли турнир по поводу воззрений на советскую литературу и историю советской литературы и как ее теперь преподавать в высшей школе. Следует ли продолжать культ Горького, тоже своего рода культ личности? Или культ Фадеева, только что застрелившегося, с его романом лМолодая гвардия╗ - продолжать его или надо несколько расширить представления о русской литературе не только советской эпохи, но всего ХХ века, а может быть, даже и конца Х1Х века? Может быть, надо больше внимания уделять Достоевскому, Блоку, еще каким-то поэтам начала века и прочее, и прочее. Были такие среди наших преподавателей вольнодумцы, которые были подготовлены к принятию такого вот расширенного диапазона взгляда на нашу литературу и культуру, на ее вершину.

ааааааааа Только дай палец черту Ц и он отхватит всю руку, и начнется лруковождение╗, к которому мы не подготовлены.

ааааааааа И препирательства перед большой аудиторией привели в замешательство моих однокурсниц и однокурсников, и уже не только наш третий курс, но и старшие даже филологи дергали меня в толпе, спрашивая: что? что? что ты об этом думаешь? Я завихрялся Ц тем более, что рядом стояла моя невеста, волнуемая еще и заботой о том, как бы со мной ничего не случилось после надвигавшегося на меня выступления. Когда кончились выступления, преподаватели студентов спросили вежливо: не хотим ли и мы высказаться? Наступило смущение, но все лица обернулись ко мне и я вдруг сорвался с места, взошел на кафедру и произнес речь, за которую я потом и был вытеснен из стационарного в заочное отделение нашего филологического факультета. Я сорвался совершенно неподготовленно, ну, как на лыжах понесся, набирая темп речи, хотя и куда-то под уклон. А в перспективе этого луклона╗, как называли тогда Ц в прямое обличение всей нашей истории ХХ века. Я заговорил что-то о том, что мало нам синодика, вроде написанного Герценом. Герцен перечислил когда-то жертвы литературные и общекультурные в царствование Николая 1: Рылеев повешен и так далееЕ Пушкин застрелен, Лермонтов застрелен, Полежаев, кто-то там еще-еще, Грибоедов погиб. И вот под уклон меня и понесло произносить то, что по тем временам казалось почти явным преступлением при произнесении публичном, на массу людей. Мало с нас еще более густых жертв, еще более тяжелых в 21 году, когда у нас не стало не только Блока и Гумилева, но еще и ряда других поэтов: кто покончил с собой, кто умер с голоду, как Хлебников, а кто-то вынужден был бежать за границу. Такие же жертвы мы понесли и в других областях культуры: от музыки и театра и до философии. Но что винить правительство и партию, в основном не они были виновны в происходившем, а то массовое народное движение, которое тогда же привело к созданию нашего государства. Но мало этого: мы пережили 37 год, о котором достаточно сказал уже Н.С.Хрущев, то есть наше партийное руководство. И мы пережили нечто более тяжелое Ц программу изучения в высшей школе истории нашей литературы, составленную не наукой, а цензурой, которая выстригла из нашей памяти не только имена крупнейших поэтов или свела их места в нашем культурном сознании к минимуму. Мы очень мало знаем о Достоевском, одном из величайших писателей мировой литературы, очень ограниченно понимаем Блока, очень странно привыкли смотреть на Ахматову, хотя лирика ее юности была изумительной. Женщины наши в поэзии проявили себя как нигде и никто в других странах, великих культурах. Может быть, я здесь в этом и заблуждался и, наверно, даже не только в этом Ц не имел понятия еще о древне японской литературе, в которой женщины играли долгое время едва ли не большую роль, чем мужчины, едва ли не большее место занимали в японской классике. Но оставим это.

ааааааааа Я стал говорить и о том, что много мы потеряли в своих контактах с литературным прошлым страны, и я кончил тем резюме, что мы оказались духовно ограблены, и в этом виноват никто-то по злому умыслу, а виновата сама наша манера относиться к литературе как к служанке политического многословия. Мы создали из абстрактных понятий мифические какие-то образы якобы научных абстракций и из интерпретаций классиков марксизма мы создали некое языческое богословие. И все конкретные науки превратились у нас в служанок этого богословия. Жертвы, принесенные систематизации мировой культуры, обошлись нам необычайно дорого. Мы оказались ворами, обворовавшими себя и грабителями, себя самих ограбившими и спрятавшими от самих себя все свои сокровища. Последнее поколение уже не знает, где собака зарыта и где зарыты наши сокровища и наша ответственность, в какой почве, в какую глубину запрятаны наши духовные ресурсы.

ааааааааа Речь эта привела зал в оцепенение. Потом (как писалось тогда) разразились бурные аплодисменты. Полемики же не последовало, никто не взял слова, самые осторожные, рассудительные и классовочуткие испугались, что их будут привлекать потом давать показания и постарались представиться в нетях, отсутствующими. Все предпочли молчать Ц не делать сенсации. Мои однокурсники вдвоем-втроем продолжали вспоминать о происшедшем, они очень много сделали в это время для меня. Они выхлопотали мне место в общежитии, потому что дома у мамы жить мне давно было невыносимо Ц там было страшно тесно (с женатым братом, с ребенком его, недавно родившимся). Я скитался по приятелям, студентам и ночевал в общежитии часто нелегально. Девочки выхлопотали мне место. А еще через несколько месяцев я женился, снял комнату поблизости в маленькой избушке как бы на курьих ножках, стоявшей на месте намечавшейся огромной стройки. И никто меня не потащил в КГБ, наверно, не модно было и не хотели в КГБ слушать новые доносы. А мне просто только намекнули на целесообразность ухода на заочное отделение. Я перешел. Мне не нужно было теперь торопиться со сдачей экзаменов, я мог работать, зарабатывать и строить семью. Я ускользнул на этот раз колобком, укатившимся от бабки и от дедки, и от лисы, и от всех волков, зверей и медведей.

ааааааааа Страх на меня нагоняли окружающие, плакавшие; и каждый день Люся, будущая моя жена, плакала в страхе, что меня должны опять лпосадить╗. И моя мама плакала над извещением о реабилитации отца и над известиями о событиях венгерской революции. В обкоме Гронин, преподаватель политэкономии социализма, пожаловался на то, что я на семинарах слишком активен и как бы саботирую занятия, злоупотребляя своим знанием классиков. Теперь я был уже начитан не только в Марксе и Энгельсе, чтение которых когда-то доставляло мне эстетическое удовольствие, в отличие от работ Ленина, которые я читал с большим трудом, преодолевая отвращение к его злобному пафосу, напоминавшему желчное сквернословие Ницше с нападками на Штрауса и других немецких философов Х1Х века. Ничего специфически российского в Ленине не было.

 

В ТЕ ЖЕ САМЫЕ ПОСЛЕДНИЕ пятидесятые годы века на полях совхозов Южного Урала, куда посылали каждую осень из института или из учреждений, в которых я начал работать,- на полях совхозов, в общежитиях на студенческих попойках и праздниках я успел набраться впечатлений от того, как в глубине души, в заумных пространствах своей души в паранойяльных состояниях люди обнаруживают, на что опиралась их воля. Появился спутник в небе и запели песенку:

лСпутник, спутник, ты мерцаешь

Словно звездочка с небес

И повсюду прославляешь

Мать твою КПСС╗

Не было в пятидесятых годах в нашем народе ничего подобного тому тупому самолюбованию, той эйфории (после полетов Стрелки, Белки, Гагарина и Титова), в которой воспитали последние поколения советской молодежи, молодежи семидесятых и восьмидесятых годов. Было очень глубокое понимание маразма, который составляет советский образ жизни. А непонимание этого маразма, как бы он себя ни реформировал Ц это непонимание было искусно разработано в позитивное (самовоспроизводящееся) мировоззрение при Брежневе, в эпохе застоя, когда возобладала лирическая вера человека, что без него и солнце не сияло б, когда бы не было его. Мы все делаем ракеты и перекрыли Енисей. И мы вместе Ц и ты, наследник африканский, и я, наладчик Иванов.

Уже шестидесятые годы были сплошным декадансом советского человека в сотнях миллионов, сколько их было и сколько их успело умереть естественной смертью, к счастью. В пятидесятых, в начале шестидесятых советскийа человек в интимной обстановке распевал песенки о советской трансконтинентальной ракете, которая летит в Америку, о предстоящей атомной войне. И опять-таки о других народах, например, о прекрасной стране Китае, лкитайцы кругом хиляют, пьют ароматный чай, китайские буги лобают. В почете там суп из червей, акулий плавник, уха, еда не для белых людей, Алёха, китайскую мать твою так!╗.

***

 

ОДНАЖДЫ, НАКАНУНЕа ХХ11 СЪЕЗДАа ПАРТИИ, т.е. в 1962 году осенью, я, отлучившись в Челябинск с юга области, накупил в киоске испаноязычных газет Ц с Фиделем Кастро и с огромными толпами полуголых по нашим понятиям кубинок, пляшущих и сверкающих ляжками. И привез эту кипу газет туда, в совхоз, где мы сидели в туристических палатках, изнывая от жары в ожидании уборочной страды, на которую были высланы туда к границе с Казахстаном.

ааааааааа Принес эти газеты и ушел бродить по окрестностям, и вернувшись до заката, я увидел что-то страшное: нечто вроде митинга, стихийно возникшего, ибо среди сотрудников по информационно-научному бюро Совнархоза обнаружился человек, который знал испанский язык и ему навязали комментирование изображенной в газете кубинской фиесты. Народная масса вынесла его на какую-то бочку из-под солярки Ц на трибуну. И он стоял, демонстрируя под ауканье и агуканье толпы крупные фотографии из кубинской газеты и зачитывая тексты, подписи под ними. Все это описывало не будничную жизнь Кубы, а фиесту, праздничный какой-то осенний разгул с плясками, песнями и полураздеваниями девиц на площадях. И все переспрашивали бедного моего Аветика. Он, оказавшись в Америке беженцем из комКитая, вернулся к отцу, вышедшему из ГУЛАГа на просторы родины широкой. И вот его заводила толпа, онаа вырыдала недоумение: как можно быть таким глупцом Ц чтобы из Латинской Америки возвратиться в Россию, хотя бы и ради свидания с родным отцом, в советскую Россию?

Через месяц начальник по редакторской моей работе вдруг необычайно помрачнел на целую неделю, за которой последовал ХХ11 съезд партии: он получил приказание придраться в моей работе к какому-нибудь недостатку, чтобы меня уволить; а затем материал на меня будет передан в КГБ. И предполагалось, что мне предстоит арест за то, что я спровоцировал этот митинг.

ааааааааа Распоряжение о моем увольнении из аппарата челябинского Совнархоза дал только что удаленный из аппарата Свердловского обкома КПСС тов. Русак, которого по своей работе мог знать Борис Николаевич Ельцин, в то время тоже еще совсем молодой человек.

Вот товарищ Русак, раскритикованный Хрущевым и немедленно удаленный из секретарей Свердловского обкома, оказался в Челябинске как номенклатурный персонаж. Его очень воодушевило известие, что он сможет сдать в КГБ готовый такой лфрукт-деликатес╗, каким выглядел я ему, хотя он со мной никогда не разговаривал, а просто поглядывал на меня издали иногда. Он был высоким моим начальником Ц он заведовал Центральным научно-информационным бюро Совнархоза. Поскольку образование у него было среднее техническое, а не высшее (и это-то возмутило прежде всего Хрущева, когда Хрущев почувствовал невежество этого персонажа на каком-то региональном совещании в Свердловске). Хрущев спросил о дипломе и вознегодовал, как может в такой области, которая дает четверть продукции металлургии страны, секретарем обкома по промышленности быть человек без высшего образования, то есть без настоящего рвения в карьере, ибо нужно было просто проявить только настойчивость, чтобы добыть себе диплом в местном политехническом институте.

***

ааааааааа В те времена вошло в моду праздничное облачение серьезных книг в веселые суперобложки, которыми я разукрасил в 62 году полученную комнату в коммунальной квартире. Я очень тщательно размещал эти кубистические листки под самыми различными наклонениями к горизонту, так что при желании моем они образовывали образы осеннего листопада, вертограда в бурю, ангело-чертов офорта и прочих эсхатологических зрелищ. Все это усиливало дома и без того веселую обстановку послевоенной середины века. Антипартийная наша веселость выражалась в салонной игре с сочинением блеф-анекдотов о том, как мой сосед по квартире мою манеру выражаться и поведения моих гостей, которые, впрочем, сходились на rendez-vous для занятия французским языком. Крупнейший специалист по Т.Мору И.Н.Осиновский упрямо rendez-vous произносил как рандецвоус. Коту любимцу тоже приписывалось печатание на меня доносов на моей же машинке в течение всех моих отлучек из дому.

***

 

 

 

МАТВЕЙа АЛЕКСАНДРОВИЧа ГУКОВСКИЙ, знакомя со мной, говорил: лВот мы сидели за слова, аа этот за дело. Задумал создать организацию Ц за это и сидел. Но это уже Ц задумать что-нибудь Ц это уже дело╗. Вот так он шутил. Этоа звучало острой шуткой по тем временам; сейчас уже выветрилось это Ц нет такого острого запаха по тем временам всеобщего страха.

ааааааааа Вот пример того, как я знакомился с людьми. Впоследствии у Гуковского я встретил Льва Николаевича Гумилева, автора очень многих книг на евразийскую тему о том, что собой представляют степные народы.а И в этой части эти книги преодолевали предрассудок о том, что у степных народов не было своей культуры, своей истории, что они были дикие или варварские. Гумилев очень хорошо использовал эту тему для того, чтобы в этой части наивные представления о степных народах: о казахах, их предках и предках татар, монголов, вплоть до гунну Ц он эти ходячие предрассудки преодолевал. Он доказывал, что мы по гроб жизни обязаны протомонголам изобретением себе штанов, а коням Ц седел.

аИ поскольку эти предрассудки сложились еще в Средние века в Западной Европе, они, конечно, были ненаучны в наше время. Но наука в значительной степени им следовала. Гумилев в этой части своей научной работы был очень прогрессивен и разумен. Между нами были отношения, дружеские в той мере, в какой это возможно при разности в возрасте в 15 лет. Есть какие-то сложности, которые мешают фамильярности в таких отношениях.

ааааааааа А остальные мои учителя и воспитатели были еще старше его намного, как, например, Петр Николаевич Савицкий, которому, кстати, Гумилев ездил в гости в Прагу, где наслышался обо мне от Савицкого. Сначала полушутя я говаривал Гумилеву, что все мы чем-нибудь обязаны всем.а Восточным славянам мы обязаны матершиной и деревянным зодчеством и чем-то еще. Но больше всего радости для современного человечества в том, что нашлись когда-то какие-то эллины и загнали каких-то илотов в пески и болота, чтобы коз пасли и молоком да мясом кормили спартиатов. А теперь вот по той же стратегеме российские дворяне загонялиа мужика в кусты и буераки, а потом большевики загоняли и казака и кулака и на Урал и даже дальше. Но большая польза от этого была только самим эллинам, а не римлянам, польза была и возрожденческой Европе тысячи лет спустя. Но патриоты наши этого терпеть не могут, потому что приучили себя рифмовать Европу с попой, а это уже опасно и т.д.

ааааааааа А потом пошли валом книги Гумилева. Но в этих книгах много было совершенно вздорного, что придумал сам Гумилев уже в глубокой старости. Когда я с ним встречался в 50-60-ых годах, мне было чрезвычайно интересно и лестно, что он ко мне хорошо относится, и я даже тогда удивлялся: почему ко мне относятся с таким пониманием и доверием? Был Револьт Иванович Пименов, когда-то высланный из Ленинграда в город Сыктывкар за свою политическую деятельность Ц теперь не сажали в тюрьму, а высылали в глухие города, в места не столь отдаленные. Он там провел полтора десятка лет. Когда началась перестройка, его освободили, у него установилась дружба с Д.И.Сахаровым. Д.И. Сахаров его поддерживал в избирательной компании, его избрали в Верховный СоветЕ

ааааааааа Везде в России, где люди вообще живут лицом к Европе, по самим лицам (особенно женским) виден опыт самозащиты красотой, т.е. ясное понимание того, что красота Ц лучшая защита своего личного достоинства, почти гарантия безопасности женщины. Если бы Г.В.Старовойтова лучше сохранила свой юный облик, она была бы больше защищена даже в наше время. Но о ней я выскажусь в своем порядке позже. Вряд ли красивых и молодых у нас убивают с целью ограбления и вряд ли серьезно звучит такая версия.

ааааааааа Чем дальше отъезжаешь на восток, тем ясней становится, что спиной к Европе (лицом к востокам Ц в виду имея все, не считая Японии) у нас все труднее защитить вообще красоту, личное достоинство и жизнь. На Урале все, кто хотели, знали и помнили о взрыве под Кыштымом в лСороковке╗ на Русской Тече (сразу все узнали и почти все постарались забыть). Все были в состоянии холодной войны, а на войне как на войне, не считаясь с потерями-жертвами.

ааааааааа Пора России понять, что в лисходе к Востоку╗ (и евразийскую фразеологию) лица своего никак не сохранить. Но если нам нужна еще одна победа в очередной раз мы ценой за лицом не постоим. Мы готовы жить с размазанным лицом, за тем не постоим. Впрочем, боюсь, что современный читатель начисто забыл об лисходе╗ и Б.Окуджаве.

ааааааааа Можно быть уверенным, что и для Достоевского Россия и Красота были сестрами, синонимами, словами, трудно различимыми по смыслу. Если говорить не о человеческих типах и нравах, а о красоте пространства в целом, о пейзаже, каким среди знаменитых художников располагал до нас только Брейгель. Мы все повседневностью воспитаны в том,а во что раньше умел вглядеться впервые именно он у себя в Нидерландах именно он, Брейгель. Как наш Петр Великий сумел проникнуться особыми чувствами к Нидерландам. Из лДневника писателя╗, работающего в Германии Достоевский, впрочем, высказывает нам не чувства к пейзажам, а тревогу за людские нравы.

ааааааааа Западной Европе с Х1Х немного недостает единства колорита, даваемого России устойчивостью ее снежных покровов и густотой туманов. На Западе больше солнца, т.е. колористически Запад веселее и пестрее, так что только у голландцев и фламандцев (от Брейгеля и Рембрандта) можно найти ту сдержанность красок, культуру колорита, какая у наших художников видна с конца Х1Х. Даже у непрославленных мастеров, будь то Суриков или Бенуа, Сомов, самые разные мирискусники или лбубновые валеты╗. И эта красота страны поддерживает любовь к ней, несмотря на весь стыд, какой испытывать приходится за многие массы ее современных жителей, ничего не имеющих, кроме претензий представлять ее народЕ

 

 

ааааааааа

ааааааааа

***

ааааааааа

ааааааааа ИВАНа ДЕНИСОВИЧа ВЗВОЛНОВАЛа МОИХа ДРУЗЕЙ Ц снежновинцев и младших членов кружка Гершовича-Полякова (теперь он Воронель) и множество теперь взволнованных знакомых, вернувшихся почти одновременно со мной из лагерей, знакомых по 1945-46 годам. Я смотрел озадаченно Ц спросили бы меня. Пусть не так убедительно, но еще подробнее Ц обстоятельнее я рассказал бы им об этих мужиках, так щедро выручавших меня на самых мне непосильных работах Ц никогда им этого не забуду. Но что за потомство росло у них, что за детиЕс чем за душой? Не инвалиды ли по воспитанию Ц эта спятившая от легкой жизни шпана (ширмачи, как говорили у нас в 30 годы. Из-за каких только ширм они теперь не выскакивают!).

ааааааааа Приношу извинения за лирические отступления от основной темы,- читателю пусть будет веселее видеть в авторе не просто педанта правозащиты, какими представляют теперь даже самых известных людей 60-ых годов,- мы будто бы наивно упирались в главный принцип А.С.Есенина-Вольпина: прежде всего заставить их соблюдать их собственные законы.

- Да плевать им на все законы, свои и чужие, это для них Ц чужой этикет, чужие церемонии (правопорядок),- возражал я. Ц Они сами себе законодатели. Дураку закон не писан.

- А это и неважно!

- Да так и вся наша жизнь пройдет в неважных церемониях Ц и у нас, не только у чиновников судебных ведомств.

- Что ж поделаешь, результаты будут. Что иначе жизнь не пройдет.

- Я бы предпочел ее отдать логическим своим штудиям.

Главным занятием у нас и были эти штудии, в месяцы моих пребываний у А.С.Есенина-Вольпина. Мне нужен был именно такой человек, математик-логик; а ему я нужен был в качестве живого слушателя, перед которым он мог бы устно развивать свои программы построений оснований математики. Хотя казалось мне часто, что он способен рассуждать вслух перед зеркалами или стенами. Магнитофонов тогда практически не было. Слушать устное изложение гипотез и доказательств, переходившее часто в скачку идей, fuga idearum Ц нелегкая это работа Ц как из болота тащить бегемота усталости.

***

И начиналась эпоха подсознательного саботажа и всенародного сопротивления без бунтов,- оппозиция не зэков или новочеркасских сопротивленцев,- начиналось массовое противление трезвости и сытости, протест в форме пьянства, алкоголизма и абсурдистской болтовни. Неэлекторальный протест не против власти и политических фигур, но избирательное сопротивление образу жизни, его укладу. Голосование против системы в целом.

***

ааааааааа Скорее старых большевиков я пожалею антисемитов: они, подобно дон-Кихоту, никогда не видевшему великанов и чародеев, также не видев никаких евреев, кроме особенно изуродованных отчуждением от украинской среды (например, украинской) Ц они испытывают муки случайных общений са отдельными семитами.

***

ааааааааа - А кому же в руки перейти должны заводы и фабрики? Ц возражали мне добрые люди (не доносившие все-таки).

ааааааааа - А плевать,- отвечал я всем.- Плевать на эти железные капиталы, скопления военных ресурсов. Лишь бы не было войны.

аааааааааааааааааа ааааааааа лКогда же гром великий грянет

аааааааааааааааааа ааааааааа Над сворой псов и палачейЕ╗

(не так ли поется?) Ц честные физики-фиглики вместе с лириками и офицерами подыщут себе подостойней занятия, потому что если завтра война, то уже парой Хиросим и Нагасак не отделаться.

аааааааааааааааааа ааааааааа лЕсли завтра война

Если завтра в поход,

Будь сегодня к походу готов!╗

ааааааааа Да пары бомб на Хиросиму и Нагасаки это именно у нас пели про славного пилота Кокинаки, что он

аааааааааааааааааа ааааааааа лПолетит на Нагасаки

И покажет он Араки,

Где и как зимуют раки╗

(у Кузькиной матери) Ц пока не возникнет у нас наряду с Яблоком-Оврагом, Медведки и партии Сукина Сына (защиты зверей) и Кузькиной матери (Всеобщего Стыда).

***

ааааааааа Об атмосфере 50-60 годов нужно еще вписать пример наряду с сенсационной книгой Дудинцева лНе хлебом единым╗ - публикация в лИностранной литературе╗ пьесы Ионеско лНосороги╗ со всеми ее подтекстами, значимыми в особенности для меня, отождествившегоа себя с фигурой человека, доведенного до того, что он срывает со стены ружье в намерении расстреливать в упор носорогов, в которых у него на глазах превращаются люди, даже самые близкие ему недавно. У нас были в то время еще радости от литературы Ц радости даже от самых мрачных книг. В частности, я еще поговорю о книге Грэма Грина лТихий американец╗, но об этом в Четвертой главе. К 64 году у меня в руках оказывается доставленный из-за рубежа лПроцесс╗ Кафки на английском, чтение которого приводит меня почти в мистический ужас ожидания еженощного прихода к моей постели тех самых людей или духов, которые у Кафки и в нашей жизни воплощают незримое и непостижимое судилище, которое вершит уже не одно десятилетие над многими поколениями, судилище, которому причастны все и вся и которое напоминает собой одновременно и политическую партию, какой при Кафке еще не было нигде, и какая вскоре реализовалась и в России, и в Германии, и в Италии уже после смерти Кафки. Кафкианский суд Ц это некий судебный и несудебный эпидемический процесс, который развивается как бы внутри организма самой жертвы и в окружающей его среде. Вроде туберкулеза, рака или спида, вершащего суд по непонятным обвинениям, вершащим суд над главным Героем с большой буквы, над каждым - Образ Судилища Ц болезнь общества, напоминающая внесудебную расправу с риторикой, оформляющей болезнь под судебное разбирательство в организме и обществе. И меня преследовало при чтении романа ощущение, что не мог сам Кафка написать это, а что это я своим опытом непроизвольно вписываю в кафкианский текст свой личный опыт.

***

аааааааааааааааааа

ааааааааа Я жил тогда, в 50-ые годы, в радостях обнаружения новых и новых светов и прояснений; в сером советском небе проступали вдруг как тучи, расщелины, пробоины просветы и они оказывались именами русских поэтесс: Цветаевой, Ахматовой, рядом са обличениями самого Хрущева в адрес Сталина. А это было очень кстати Ц увидеть, как большевичьё, как это КПССье обнажает свое прошлое, задирает подолы свои на своих задних частях, показывая физиономию Сталина. Как потом покажут Ленина в их конкретности и попробуют пошлость своего коллективного разума трансформировать в образ жестокости вождей, которые непонятным образом над хорошими, мудрыми, добрыми палачами оказались во главе и повели этих палачей к новым ошибкам, поражениям, просчетам и бог знает к чему еще. В необходимости умыться именем Сталина, смыть с себя всю грязь из выделяемого всеми порами своего дряхлеющего тела Ц многомиллионной партии Ц смыть с себя грязь именем Сталина, именем Берии, именем примкнувших к ним Шепиловых, Ворошиловых, Молотовых, как раньше Ягод, Ежовых. Как если бы эти имена не были псевдонимами общенародной близости, общенародной глупости и легкомыслия и так далее. Что такое народ, как не нация за вычетом ее элиты? Народ есть нация, за вычетом лэлиты╗, за вычетом всякого уважения к своей исторической наследственности, к своей культурной, духовной верхушке Ц крыши, которая поехала у нас с чердака, возглавления общества, снято было и на место этого возглавления водружен был некий шлем Момбрина (бритвенный тазик), некий макет человеческой головы, мозга, лица в образе Сталина Ц конечно не столь отвратной физиономии, как физиономия Гитлера, но все-таки одной из тех физиономий, которые в человеке второй половины ХХ века вызывали недоумение.

 

А ТЕПЕРЬа ШЛИа 60-е, и прекрасные мгновенья вспыхивали перед глазами образами из не одного Норберта Винера, но Станислава Лема, а вскоре и его последователей братьев Стругацких. У нас была еще литература. Это происходило не каждый год. 56-й был насыщен особенно сильными политическими и литературными впечатлениями. А потом, пожалуй, пиком духовной жизни стареющей России был год 66-й, десять лет спустя.

ааааааааа

 

ааааааааа

ПОРАа ВЕРНУТЬСЯ к 50-60 годам умирающего века, где лпогонят нас на похороны века, кроме страха перед дьяволом и Богом существует нечто выше человека╗.

ааааааааа Время было середина пятидесятых. По смерти великого, величайшего и так далее Сталина. Похоронили его, потоптав на Трубной площади массу людей, гораздо больше, чем за 57 лет до того потоптано было на Ходынской пустоши под Москвой. Расстреляли Берию. И поехали из перенаселенных городов европейской России молодые люди умалять-уменьшать переуплотненность и перенаселенность людьми и клопами в столичные города, столичным городам давать разрядку Ц поднимать Целину с пеньем и гиканьем по главным железным дорогам страны. Вскоре через наши головы полетели баллистические ракеты в предуказанные квадраты акватории Тихого океана. А потом Хрущев и Булганин катались по Индии, там праздновали провозглашение ее независимости или еще суверенитета? Вслед за Белкой, Стрелкой и Гагариным полетели вокруг Земли разного рода спутники уже и не наши, не нашего Бога дети Ц американцы.

ааааааааа И трясло легкой дрожью Землю нашу разоблачение культа Сталина, то есть злодеяния Сталина. И все это без малейшего понимания того, что разоблачаются не скверный характер или патология, болезнь психическая в великом генсеке Ц разоблачаются легковерие и пустомыслие, недомыслие великой руководящей силы современного человечества, прославляемой еще совсем недавно красноречием Молотова Ц Партии, которая якобы воплощает честь, совесть и что-то там еще в современном человечестве и особенно нашем народе. Недомыслие, пустосвятие и просто трусость этой партии и отсутствие в ней каких бы то ни было горизонтальных связей Ц одни сплошные перпендикуляры, восстанавливаемые ко всем точкам нашей земли и якобы сходящихся в некоем фокусе. Ортогоналии Ц векторы односторонней направленности без обратной связи. Потом, сто с лишним лет после Тютчева, будут удивляться, что лумом Россию не понять╗. Не понять, да и все!

ааааааааа А ведь это в пятидесятых в фельетоне Семена Нариньяни отец спрашивает сына: почему он набезобразничал? А сын отвечал: потому что перпендикуляр. Это была гениальная находка русского мальчика ему ответить за свои безобразия, за свое озорство и глупость просто и лень. Почему? Потому что перпендикуляр! О нем уже у Достоевского говорилось Ц дай ему карту звездного неба, он вернет ее исправленной и дополненной.

ааааааааа А что значит русская идея, как не идея перпендикулярности правды по отношению к истине и ко всем очевидностям заодно. Народная правда перпендикулярна к барской аристократической истинности, она перпендикулярна да и все! И русская идея могла быть понятой еще на сто лет с лишним раньше при внимательном чтении лБориса Годунова╗. Из Пушкина можно было уже понять народную идею Ц не национальную, а народную, то есть кому попало угодную идею о перпендикулярности, когда ограниченный в своем воображении француз Маржере в сцене под Кромами знаменитой комедии о Беде Российского государства кричит: лКуда, куда? Пуркуа? Пуркуа?╗. На его лкуа-куа╗ русский мужик отвечает: лЛюбо тебе, нехристь, на русского царевича квакать?╗

ааааааааа Соборность (коллективность во всяком случае, если не всякая соборность) представляет прежде всего готовность отречься от всего интимного и личностного, от самых заветных, как говорили на Руси, в России,- от заветных чувств таких, как нежность и ревность - предаться сублимациям свального греха Ц коллективного единодушия, в безобразия в малодушие и предаться экзальтациям самолюбования, самообожания самозабвением, которое у нас начинается с забвения собственного Бога и Христа нашими христоносцами-ревнителями социальной справедливости, которая состоит в том самом погружении в коллективность, единодушие, в котором нет уже мертвых душ, ибо нет обреченных конечных существ, а есть народ, воображающий себя застрахованным на бессмертие.

ааааааааа И снова почти точно в столетнюю годовщину смерти одного величайшего нашего поэта гибнет следующий из величайших наших поэтов, где-то в 38 году, когда я был совсем еще маленьким мальчиком. В старых каких-то поэтических альманахах, кажется, называвшихся лЧтец-декламатор╗, мне мельком встречался уже Мандельштам, поражавший меня неимоверно. Но я за свежестью его интонаций и его метафорически мыслимых ходов, не мог себе ответить окончательно: достойна ли наивысшего внимания его поэзия или она не столько историческая ценность, сколько памятник для необычайной одаренности именно этого человека? Так, примерно, я смотрел в то время и на Сельвинского, и на Пастернака даже, и на многое другое. Я еще был отрок, подросток, не более того. И только когда мне исполнилось что-то больше 20 лет Ц 22, примерно, 23,- мне Мандельштама подарили мои соузники в Потьме, и прежде всего все тот же Матвей Александрович Гуковский, способный читать Мандельштама страницу за страницей на память by heart, как говорят англичане, par coeurs, как говорят французы,- от сердца вычитывать на память строки Мандельштама Ц в частности, о его ревнивой нежности к Петербургу и нежной ревности к нему же в стихотворении о леди Годиве:

лС миром державным я был лишь ребячески связан

Женщин боялся и на гвардейцев смотрел исподлобьяЕ╗

 

лЯ никогда не забуду,

О, леди ГодиваЕ╗

Вот это стихотворение о величайшей нежности и ревности, пожалуй, превосходит даже одические строки Пушкина в лМедном всаднике╗, хотя, казалось бы, какая леди Годива? И картинка чья-то из прерафаэлитов в каком-то английском журнале. Леди Годива Ц это прелесть прежней жизни Петербурга первых двухсот лет его истории, раздетой теперь, обнаженной, опозоренной, посаженной как бы в насмешку в наготе на лошадь и прогнанной сквозь строй бунтующей питерской черни времен Зиновьева и лпокоренья Крыма╗ (врангелевского, разумеется, теперь).

ааааааааа Речь о сестрах-двойняшках, о нежности и ревности еще что выше Ц о связях Пушкина и Мандельштама. О нежности и ревности добавить здесь остается, что их сестер, с которыми и днюешь и ночуешь, между которых спишь: всуе и одесную как соответственно их надо держать в строгости, иначе их теряешь, иначе разбегутся они от тебя в разные стороны, как это и произошло Ц и с тобой останутся только оттиски их тел на пескеЕ лОдинаковы ваши приметы╗. лЧеловек умирает, песок остывает нагретый и вечернее солнце на черных носилках несут╗ - этого я уже недопонимаю до конца, но ясно, что на остывающем песке нежность и ревность оставляет оттиски, из которых встают уже двойственные комплиментарные силы,- сила зависти Ц вместо ревности,- зависти к тому, что имеет другой при забвении того, чем ты сам одарен. И встает та грубость, оттиск прежней нежности, которой так любит хвастаться перед девками наш молодой человек. Та грубость, прорастающая во всенародное хамство, которым глумился наш человек в 17-18 году, поглумился надо всем, что было у него в его отношениях с Европой, столь слабо ему в массе знакомой, во времена Александра Блока, написавшего блестящую декларацию русского отступничества от всякого Запада - в лСкифах╗, где он пригрозил, что хрустнет лих╗ европейский скелет в горячих наших тяжелых лапах просто в силу нашей любви к запаху плоти в вас, в вашей плоти европейского; ли день придет, не будет и следа от ваших пестумов, быть может╗. А мы отступим на Урал, открывая место бою машин с монгольскою ордою. Вполне в духе позиции, заявленной в те дни Троцким на переговорах в Бресте и задолго до Льва Гумилева. Между тем еще надвигалась поэма лДвенадцать╗ или уже была написана в те дни помрачения, завершившегося на Александре Блоке, поэте о Прекрасной Даме, поэте, начавшем в таком блестящем подражании поэтике западного неоромантизма конца Х1Х века, с поэтикой Метерлинка, с поэтикой belle epoque Ц прекрасной эпохи, когда русский балет, как лучший европейский балет чарует юного Марселя Пруста, который не случайно Сваном и Одеттой назовет (по именам балета Чайковского) героев своей юности в его первых томах знаменитого романа, не случайно.

ааааааааа

ПРЕКРАСНЫЕа МГНОВЕНИЯ, которые вызывали у меня фаустианское желание их остановить на веки; прекрасное мгновенье, которым я был одариваем в течение всей своей жизни так часто Ц если бы я мог их остановить как Фауст, как Гете, одним мановением, одним напряжением воли, если бы я был к тому компетентен, но Ц увы: остается писать этот вялый текст мемуаров, вспоминая по имени эти мгновения, перебирая их порою в длинновато запутанные имена.

ааааааааа Позади было выживаниеЕ

ааааааааа Мой научный шеф Сергей Августович Думлер подстрекнул меня пойти в аспирантуру, написать Ц пока не поздно Ц реферат. И вот я в Ленинграде, начитавшись литературы по кибернетикеЕ

ааааааааа Инерции всей моей жизни возвращают мое внимание от дедекиндевых решеток Цструктур, по терминологии переводов из Бергофа, к интерпретациям этих структур к лингвистическим и психологическим проблемам. Ход такого рода забот и загадок приводил меня к желанию отказаться не от аспирантуры, а от защиты диссертации в конце. Ибо я понимал, что практического применения в России в ближайшее время моей идее, которая у меня намечалась,- практического применения иметь не будут. В лучшем случае распространение этих идей в западной лингво-логической литературе мне ничего, кроме неприятностей от подозрительных наших властей не сулит Ц можно ожидать обвинений в разглашении якобы государственной тайныа в виде моих личных эвристик и находок или в виде разных спекуляций в логике, спекуляций, которые могут быть применены, конечно, и в практических приложениях при компьютеризации всякого рода коммуникаций.

ааааааааа Разумеется, каким будет интернет Ц об этом догадок не было у самого Винера тех времен. Была малость статей, рассказов, новелл Станислава Лема; в частности, после прочтения мной лПроцесса╗ Кафки, для меня начинала существовать Центральная Европа славянского коренного населения с ее литературой. Передо мной обрисовался в 60 годах Станислав Лем с его лСолярисом╗ прежде всего и с циклом тогда же переведенных на русский язык рассказов, среди которых самым интересным оказалась лФормула Лимфатера╗. И вот таким Лимфатером, которому бы лучше затаиться, а не выступать с диссертациями Ц почувствовал себя я сам к середине 60 годов. На меня напала меланхолия.

ааааааааа Меланхолия находила на меня особенно каждую весну у нас в Петербурге, вероятно, меланхолия, сопряженная с авитаминозом. За лето мы здесь отъедаемся, осенью мне хватало сил ехать в Москву, гулять по Москве целый месяц между библиотеками: фундаментальной библиотекой им.Волгина и т.д. и по квартирам моих знакомцев, имевших свою мемориальную, памятливостную укорененность в лагерях ГУЛАГа, как в детских своих садиках, как альма матер своей юности. Москва была для меня лишь мрачным местом жительства.

ааааааааа В развитии моих дружеских отношений с Айхенвальдами, с Есениными-Вольпиными, Ириной Кристи и ее дальним родичем Гришей Подъяпольским и его семьей. Все это так подробно понадобилось для того, чтобы ничего не упустить из виду. Параллельно старые мои потьменские, дубравлаговские друзья: Диодор Дмитриевич Дебольский, что на Плющихеа - в необычайно живописном буераке посреди Москвы

***

Лето и осень 63 года, время моего побега из семейной жизни на свободу, с Урала в Петербург, Ленинград тогдашний, достойны особого рассказа Ц это кульминация счастья для меня в то время. Я попал, как с корабля на бал, на целую серию гастролей Перейского греческого театра, французского лВьей Коломбье╗, американской балетной труппы Баланчина. Все эти праздники, роскошества античных трагедий Ц лМедея╗ Папатанасиу и английский Стратфордский театр шекспировских лКомедий ошибок╗ и лКороля Лира╗.

Осталось кое-что вспомнить об обстоятельствах 64 года, когда произошло свержение Хрущева, через год после убийства Кеннеди, как можно заметить в этой связи между событием, происходящим в Америке, во всем мире и у нас, через год после убийства Кеннеди, прошло снятие Хрущева.

Затем весна 66 и после смерти Ахматовой я оказался в кольце молодежи, охранявшей гроб Анны Андреевны от напора огромной толпы, которая без нас, наверно, опрокинула бы гроб в своем стремлении приложиться устами к лицу отпеваемой.

***

ааааааааа лКто Вы будете Ц островитянин?╗ - спросила меня виртуальная теща при первой встрече. Ее впечатлило мое настойчивое игнорирование тогдашней моды или приличий comme il faut. Я был совсем не комильфотен, но дело было не в обществе Толстого и Неклюдова.

ааааааааа Мода Ц как слово лмодерн╗ - подразумевает современность, но я был несвоевременен, и потому сказал: лЯ постмодернист╗.

ааааааааа Я мог бы заявить в патентное бюро на это изобретение. А что такое этоЕ постмодерн? Вот Пушкин завел себе журнал лСовременник╗. А я ищу себе журнал лНесвоевременник╗ - Непушкин? Очень скромно. А почему Вы ухаживаете за моей дочерью, а не за мной? Ц За Вами? Я слишком стар уже. Прошли времена для нас Ц когда мы молоды. Ц А моя дочьЕ - А я искал как раз такую оригиналку, для которой я резервировал свою юность.

***

ааааааааа (Я Ц Л.Бондаревскому)

ааааааааа Это мне или тебе, Лев, может жисть опостылеть, едва ли цыпленку жареному-пареному: у него на нее особливые привилегии, он же еще недавно вылупился,- даешь дорогу детям и вставай проклятьем Ц даешь дорогу дефективным и богом обиженным. Ох, боюсь, заклюет он если не тебя, то меня еще раньше, чем я от жисти устану и подумаю: лЭ-ладно, пущай-нехай!╗ Особенно если он жареный Ц еще споет Ц долго в цепях нас держали, долго в печах нас томили. И вдруг окажется ему, что он Ц галльский, во колпаке фригийском, а не какой-нибудь русский Петя, что на завалинке протух. И наскочит он как Петух Индийский Ц или ему понравится Владимир МаяковскийЕ

***

ааааааааа (И.Осиновский)

ааааааааа Милый Юра, Юра милый! Очень мне понравилось твое письмо относительно концепции истории России и Петра, как следствие первой; хотел бы я услышать, вкратцеа хотя бы, твою концепцию, авось ты поможешь сформировать и мою. Ведь не в Петре дело, его я готов полюбить хотя бы уже ради тебя, но неохота любить деспота и гения с завязанными глазами, или с глазами, слепыми от гноя невежества, ты помоги мне полюбить его за гений и тем воспрянуть от умственного сна. А пока вот тебе краткоеЕ Абсолютное государство может дать людям богатство, хлеб, власть, войну, может не дать, может дать одним и не дать другим. Но свободу духа абсолютнейшее государство не может дать никому.

ааааааааа (Я: Государство может только распределять и притом лишь то, что хотят брать; хотят ли свободу духа?)

Революция интеллигентов была раздавлена (декабристы), потому что в России интеллигенты отвратительны вековым отвращением народу.

ааааааааа лЗдесь все усердно помогают мне в этой ужасной работе,- пишет усталой рукой Николай 1,- отцы приводят ко мне своих сыновей, все желают показать пример и хотят видеть свои семьи очищенными от подобных личностей и даже от подозрений этого рода╗ (Письмо Великому князю Константину Павловичу. 23 дек. 1824 г.).

***

(Четвертая глава начинается с 63 года, с моего переезда в Петербург)

лКогда судьба по следу шла за нами

Как сумасшедший с бритвою в руке╗ (А.Тарковский)

***

ааааааааа У Марка (Нейшуллера) жизнь проводят в почесывании каждым своей Ахиллесовой пяты.

***

ааааааааа У меня стратегия Растиньяка: в классовом (все еще) обществе побеждает тот, кто успевает наделать как можно больше разноадресных долгов: тогда особенно много заинтересованных в твоей платежеспособности, выживаемости. Вот и лпоэт всегда должник вселенной╗ и т.дЕ

***

ааааааааа Одно из самых сильных впечатлений в моей жизни было возвращение мне целой коллекции моих бумаг после внезапного моего возвращения к обычной жизни в 54 году, после восьми с половиной лет без книг и возможности писать. Не только мать пустяки, сколько даже мой адвокат Ремез не без рисков для себя сберегли мне целые кипы моих бумаг и вернули мне эти сувениры. В эти бумаги заглянуть теперь со стороны Ц взглядом внука их автора, я был как бы дважды уже умер Ц сам себя усыновил и увнучил.

***

ааааааааа (Я - матери:)

ааааааааа В 54 г. у меня не было времени и выбора даже подумать, на каком свете я живу. Не дразни меня суждениями о Ленинграде Ц если бы я и поехал отсюда, то лишь в противоположную сторонуЕ уж поддержи во мне веру, что Ленинград мне нужнее прочих городов Земли Ц лучше здесь сесть за ремонт кастрюль или на углу набивать набойки на

дамские каблуки, чем создавать сложную технику в Перми и Нагасаки-Челябе. Пусть уж лучше Кокинаки полетит на Нагасаки и покажет там в Свердловске Ц как и где зимуют раки.

***

( Стихи Глеба Горбовского Ц это вообще первое мое впечатление от Петербурга. Я почему-то там понравился, и Глеб поймал меня прямо у памятника Екатерины 11 читать мне. )

 

ааааааааа ГЛЕБ ГОРБОВСКИЙ

аааааааааааааааааа аааааааааааааааааа В середине двадцатого века

Возвели на костер человека

И сжигали его и палили,

Чтоб он стал легковеснее пыли.

Чтобы понял, какой он пустяшный

ааааааааа Он стоял бесшабашный и страшный

И стихи в голове человека

Стали таять сугробами снега.

И огонь стихотворные строчки

Загонял ему в сердце и почки.

ааааааааа Пламенея, трещали поленья,

И плясало вокруг поколенье.

Первобытно плясало, пещерно,

И ритмически очень неверно.

А на небе луна догорала,

Что убитаЕ

***

аааааааааааааааааа ааааааааа ааааааааа Боюсь скуки, боюсь скуки!

Я от скуки могу убить.

Я от скуки податливей суки.

Бомбу в руки Ц буду бомбить.

ааааааааа Лом попался Ц рельсу выбью,

Поезд с мясом сброшу с моста.

Я от скуки кровь твою выпью,

Девочка, розовая красота.

ааааааааа Скука, скука, съем человека,

Перережу в квартире свет.

Я итог двадцатого века,

Я садовник его клевет.

Пахарь трупов. Пекарь насилий.

Виночерпий глубоких слез.

Я от скуки делаюсь синим,

Как от газа. Скука Ц наркоз.

ааааааааа Сплю в саду. Мухи жалятся.

Скучно так, что слышно Ц как пение.

Расстреляйте меня, пожалуйста.

Это я прошу Ц поколение.

***

Сначала вымерли бизоны

На островах бизоньей зоны.

Затем подохли бегемоты

От кашля жгучего и рвоты.

Косули пали от цинги.

У мух отнялись две ноги.

Но мухи сразу не кончались.

ааааааааа Дикообразы вдруг легли,

Еще колючие в начале,

Потом обмякли, отошли.

Оцепенела вдруг собака.

Последним умер вирус рака.

ааааааааа Когда скончался человек,

На землю выпал толстый снег

Снег на экваторе искрился,

Снег в океане голубел.

Но минный след не объявился

И санный след не проскрипел

ааааааааа Машины снегом занесло.

Торчали трупы Ц пальцы труб.

Земля утрачивала силы,

Все превращалось в общий труп.

И только между Марсом, правда,

И Еаааааааааааааа землей

Еще курили космонавты

И заедали пастилой

Они неслисьЕ

С землей утратившие связь,

И электрического света

На пульте вздрагивала вязь

***

ааааааааа ЛЕВ БОНДАРЕВСКИЙ

ааааааааа

К ПОРЯДКУ

Один за другим на запад

маршируют

ааааааааа ааааааааа бодрые закаты

Строгий учет ведут

ааааааааа многочисленные календари

Как вахту друг другу сдают аккуратные даты.

Стройными рядами на улицах остолбенели фонари.

Суд творя справедливый и скорый,

Землю снег продолжает начальственно крыть,

И к безмолвному небу вздымают заборы

Как знамена, таблички: лНе сорить! Не курить!╗

***

И я туда ворвался бешеный,

Вооружен куском строки,

Где алкоголики развешаны

На стульях, словно пиджаки.

Но увидав высокий лоб стены

И не сумев смутить ее,

Я позабыл о рифмах собственных,

И где мое и не мое.

Я снова робок и тревожен.

- Ты друга требовал? Изволь!

Вот он, заботливый, как горе,

И верный, как зубная боль.

***

ааааааааа ВЕЧЕР №4

Изловлен, осужден и обезглавлен день.

От крови темнота на западе промокла

И, как остереженье: лбыть беде╗

Глядится в перепуганные стекла.

Тупой жестокости бессмысленный размах

Сообщникам грозит расплатой скорой,-

И вот уж фонари повисли на столбах Ц

Немые жертвы черного террора.

Глядит с небес потертый лик луны

На степь и снег, на сильных и на слабых.

Дорогами, как пьяные слоны,

Автобусы плясали на ухабах.

А в городах налаживался быт.

На улицах толпа веселых и нарядныхЕ

И дым выходит из любой трубы

На помощь темноте, чтоб охранять порядок.

***

ааааааааа

ЮРИЙ АЙХЕНВАЛЬД

аааааааааааааааааа ааааааааа ЕДатский принц удаляется в смутные дебри

Он лежит, умирает на призрачной койке,

Он молчит, с королевским достоинством терпит

И, конечно, заплатит за всю неустойку.

А в квартире кончалось счастливое детство,

Образованный мальчик, из хорошей семьиЕ

И за что ему перешло, как наследство,

Званье датского принца, короля без земли.

***

 

ааааааааа (В.Окунев)

лС утра свалили в доску ночьЕ

Я чту тропические страны,

Откуда отлетают прочь

На полюса меридианы.

Откуда ветры и слова

Мне слаще яблочного сока,

Откуда смотрит голова

Кровавая Востока╗.

 

(И.Осиновский)

ааааааааа А рассуждениями о диалектике, которую Мы все Читали не по Гегелю, ты напомнил Мне богатыря Савелия, который лНемца Фогеля (Гегеля), Христьяна Христианыча Живого закопал╗Е Все Игори (вместе с И.Кузминым) мы будем очень рады город Питер посетить, у Гвидона погостить.

***

ааааааааа (Миля Гилева)

ааааааааа Еанглийское стихотворение неизвестного автора (Элиот?) /Нет, Киплинг!/ заставило меня вспомнить, что именно Юра когда-то вдохнул в меня русскую поэзию ХХ века. Нечто похожее произошло сейчас, я впервые ощутила иррациональную поэтическую суть английских стихов. Мной овладевала англоманская тоска в последнее время нередко, когда я читаю биологические труды, стиль которых сделал бы честь перворазрядному беллетристуЕ

***

ааааааааа лВ Петербурге жить Ц значить спать к гробу╗ (Мандельштам) Ц это сказано о моей жизни за последние 25 лет. Жил я в СПб, днем на стогнах и поприщах, но спать ложился в гроб, как бы его не называли Ц комнатой общежития, угол у друзей или в своей лсемье╗ или просто на вокзальной скамье, когда это было возможно.

***

а(Витя Окунев)

аааааааааааааааааа ааааааааа Вторую ночь, как бьются тополя.

аааааааааааааааааа ааааааааа Вторую ночь шум листьев, свист и шорох.

аааааааааааааааааа ааааааааа Косые звезды словно злая тля,

аааааааааааааааааа ааааааааа Изрешетили зыбкой ночи полог.

аааааааааааааааааа ааааааааа Я выхожу, один и удивлен.

аааааааааааааааааа ааааааааа Бродяга-ветер вышарил карманы.

И это же, конечно, только он

Принес мотив, запутанный и странный.

Я вышел вон, встревожен и здоров.

Остались на столе перо и кепка.

Я вышел вон и ветр больших дорог

Толкнул меня решительно и крепко.

***

(Яа - Л.Бондаревскому)

ааааааааа Суета-сует, производство вещей одноразового пользования, готовность отличает человека труда? Полвека наращивая себе все более сложные планы, я пристрастился беречь время, беречь приходится и все остальное, что в конечном счете мы обмениваем на время.

***

а(И.Осиновский)

ааааааааа Судя по твоему письму, живешь ты интересно, чего никак не могу сказать о себе, запарился Ц перерываю интересные таблицы с промышленными индексамиа то к Чехии ХУ111, то к Литве Х1ХЕ И напрасно ты пытаешься оправдать свой дурной характер Ц тут замешана женщина, а ее, как известно из всех старых и новых хрестоматий, надо лдавить╗ без жалости и скидок на слабость пола. Давить, а не выяснять обстоятельств дела, и точка! Хотя ты прав, даже и лдавя╗, никогда не лишне попридержать язык, о чем я, конечно, не премину напомнить Арлену (Блюму).

***

ааааааааа

ааааааааа (Окунев)

лПосмотрите Ц это что же

Кто-то знал,- и вот лыжня,

Кто-то чем-то был встревожен

И успел вперед меня╗

***

ааааааааа (Люка Динабург, окт. 1964 г.)

ааааааааа Валька (Лепешкин) пьет безбожно, а напившись, начинает орать против всех и вся. Писатель, наконец, отринул. Очень любит тебя. Сначала пьет за революцию, потом Ц за свободу, потом Ц за тебя. Этот тост все бурно поддерживают. Даже непьющие. Жарков прислал открытку Ц покаянную,- ее пересылаю тебе.

ааааааааа Как-то по теле слушала наших поэтов Ц Фооса, Шишова, Рахлиса и прочих подонков, ибо все, что они говорили, могли бы сказать подонки из подонков. Писатель Ц тунеядец, его следовало бы судить вместо Бродского. Валька глухо обрадовался этому мнению и взялся без деликатства передавать его. Зато по радио слышала Вознесенского, он замечательный чтец замечательных стихов, 29 окт. 1964 г.

ааааааааа Жарков, кроме своей жарковщины, привезет тебе второй том Шекспира. Ты так и не помог мне советом, кому подарить Пастернака. Лепешкиным я не продам Ц даже и уже. Не стоят. Ах, как хочется написать как Ахматова. Сегодня видела №6 лНового мира╗, но уже истратила денежку на стиральный порошок. Коричнево-рубашечники тараканы напали на нас толпами. Это тоже маленькая трагедия. Агапыч (кот) их ловит, но они его не боятся. 5 авг. 1965 г.

***

(Л.Бондаревский)

ааааааааа Читаю Пастернака фактически впервые. Трудно хвалить Бога: не дотянуться до плеча, не похлопать. Если ты не обидишься, я хочу поделиться своими восхищениями по поводу твоего стиха, который я впервые прочел у Люси (Динабург),- не помню дословно, но о том, что

лСо словом слово мы сличаем

И смыслы новые свежи.

Приди, внезапный смысл, случаен

И прост и помыслы свежи

Нечаянного смысла вами

Вдруг обретенные слова

Уже не кажутся словами,

Но откровеньем божества╗.

***

ааааааааа (Н.Фельдман)

ааааааааа Эти стихи продолжают целую традицию: у меня когда-то

лДеревья голые стоят,

Ознобный ветер листья гонит

И гордость нищая моя

Идет с протянутой ладонью╗

Затем у Л.М.Д. (Люси Динабург):

алУже предчувствием конца

Все обозначены предметы

И шлет октябрь с того света

Ко мне свирепого гонца╗.

 

лОктябрь в предчувствии конца

Руками мокрыми разводит

И, оставляя боль, уходит,

Коснувшись моего лицаЕ

Любовь октябрьская страшна.

Багряный цвет в костры обрушив

И обнажая свою душу

Не ждет взаимного она.

И счастья медную монету

Не просит у него взамен.

И состраданье, словно кокон,

Приоткрывается во мне╗.

***

ааааааааа (Я Ц матери)

ааааааааа О странности моих отношений с Галей, Наташей. Времена для тебя новее, чем ты сознаешь, страна теперь совсем другая. 40 лет назад можно было еще мыслить себя участником событий, всех освобождающих от всяких пут, не то что от какой-то прописки. А в наших поколениях каждый чувствует себя самое большее зрителем космонавтических вольтжировок, сальто мортале вокруг Луны. Я всю жизнь презирал цирк, а цирк догнал нас всех под именами науки и подвига, и придал новый смысл эпохальному фильму лЦирк╗ - лДиги-диги-ду, я из пушки в небо уйду!╗ Я не полемику тебе навязываю, хочу чтобы ты поняла: поведение совсем неплохих молоденьких женщин. Вместо ожидавшегося лкаждому по труду и достоинству╗ (кто бы все это беспристрастно взвешивал, измерял и оценивал?).

***

ааааааааа (Майя Бондаревская)

ааааааааа Екогда ты уехал, было очень тоскливо, как будто это я расставалась с Челябинском, в котором уютно устроилась. Я по глупости всех решила собрать в следующую субботу. Я позвонила Васе Павлову, он уже забыл, кто я, потому что кроме лне могу╗ спросил рассеянно: лА что случилось?╗ Хотелось бы увидеть тебя живого и веселого. Постарайся не болеть. Возможно у Люки (Динабург) и много недостатков, но она очень натуральный человек. Пиши иногда, не сердись! Ждем к обеду!

***

(Люся Динабург, 1965 г.?)

ааааааааа Твои письма таковы, что на вопросы о тебе мне приходится отвечать лничего╗. О себе ты ничего не писал Ц никогдаЕ а рассказывать, что ты пишешь о твоих заповедях Ц о мой милый проповедник, я не могу, ты уж не обижайся. К чему в каждом письме просить, чтобы я берегла глаза,- я берегу их, Малыш, но ведь я не застрахована, может случиться, я стану близорукойЕ Как же ты мне не простишь этого. Неужели сразу разлюбишь. Не лги, пожалуйста, есть, наверно, во мне какие-нибудь и другие достоинства, например, что я люблю тебя.

ааааааааа Вчера я получила опять бесноватое твое письмо. Ты всегда предъявлял ко мне слишком высокие требования и отказывался брать меня такой, какая я есть. Такая я и сейчас тебе не нужна, и ты пытаешься вымуштровать из меня хотя бы далекое подобие твоего идеала. И злишься, что я муштровке плохо поддаюсь. Я же при самом искреннем желании угодить тебе, все делаю что-то не так. Мне жаль тебя, искренне, но я не знаю, чем тебе помочь.

***

ааааааааа (Миля Гилева, декабрь 1968 г.)

ааааааааа Пожалуйста, не попадай во власть все-таки преходящего гнева, обиды, потрясения. Не могу успокоиться после твоего звонкаЕ Верю, что ты сильнее всей этой неурядицы (развода с Люсей). Можешь ругать меня самыми грубыми словами, в какой-то степени я этого заслужила. Единственное, что могу для тебя сделать Ц выслушать все твои справедливые и несправедливые сетования. Согласись, что за последние годы сделала немало для того, чтобы истерзанная Люся кинулась искать тихой жизни. Неужели же ты не можешь простить какую-то недоговоренность?! Скорее всего от боязни.

***

ааааааааа (Миля Гилева, 27 янв. 1965 г.)

ааааааааа Что-то наша переписка совсем десинхронизировалась. Наташа (Яшпан) озадачена твоим молчанием Ц верни ей свою благосклонность, а то бедную девочку совсем затюкали. Правда, она и сама для того немало сделала. Живи я в Челябинске, я бы с ней давно поссорилась. Я перепечатала для тебя протокол суда над неким товарищем (И.Бродским) Ц и Сереже (Панфилову) тоже. Не сможешь ли снова взять лЕгипетскую марку╗? Я перепечатала бы максимально быстро. Господи, до чего же я смиренная! До чего же я кроткая! Ах, как хотелось бы увидеть тебя в Москве.

***

ааааааааа (Миля Гилева, конец 1966 г.)

ааааааааа Куда же едешь? Ради Христа определенно и незамедлительно напиши. Одновременно пишу Алексеевым и хотела бы узнать от них что-нибудь о тебеЕ но остерегусь, надеясь на сведения из первоисточника. К прочему Ц желание Ц чтобы ты в новом году обрел покой и сознание полной правоты и неизбежности своих поступков. Не сердись и не обижайся Ц я слишком неравнодушна к твоей судьбе.

***

(Г.Подъяпольский, 1967 г.)

ааааааааа Серая жисть в предверии величайшего события века, 50 ВОСР.

Что супротив такой даты

Мелкие наши дела-то?

С этой поганой Венерой

Тоже успех беспримерный.

Только планета, похоже,

Больно для жизни негожа.

Видно, на стареньком шарике

Надо делишки устраивать.

Ох, не простая задачаЕ

***ааа

В общежитии ЧГПИ, 1955 г., Левицкий? Зову его далее к Лине (Копыловой), он отказывается долго, отдаю ему деньги, сам ужинаю у Лины, а он идет в столовую. У Копыловой в гостях Фохт из Москвы с приятелем. К Левицкому пришел и разбудил его в три ночи. С утра 9-го я снова в распоряжении Левицкого: деньги, почта, столовая, редакция, корректорши. С Лидией М.Кутиковой чистим снег возле ее дома. Герта Виленская читала мои детские стихи Ц лЯ проглотил живого пса тоски╗. Случившийся при этом Сорокин вспоминал, что Литкин тоже часто цитировал эти мои стишки.

ааааааааа 12 ноября 1955 г. зверский мороз. Утром ездили на домну (ее строительство Ц брать интервью). Герта потащила меня к Фохту. На занятие литературно-творческого кружка. Первая серьезная встреча с Люсей (Захаровой-Динабург).

Вечером С.А.Якушев затащил меня в ресторан лЗаря╗ - пересказывать обиды на меня и даже на Освальда (Плебейского) Ц за долгое отсутствие, за лнесмелость╗.

Два веселых практических: Режабек смущал Давыдову, называя ее Динабургом. Поужинав, поехали на ЧМЗ, едва нашли доменный цех. Поднимались чуть ли не до колошника. Пытались прорваться в гастроном около 12 часов,- у дверей пьяная женщина просила открыть ей бутылку: лЕсли вы хулиган, откройте, пожалуйста, ножом. Как жаль, что вы не хулиган╗. Испачкал в бетоне бостоновые брюки, каких, если верить маме, никогда не было у отца и у меня больше никогда не будет.

А.Л. рассказывает, как меня воспринимают его соседи-медики: он не сумасшедший? ты понимаешь все, что он говорит? Сколько у него слов, откуда он их берет? Он чокнулся Ц говорит стихами. Меня стали вызывать к доске Ц на каждом практическом. Давыдова демонстративно ковыряет в носу и что-то бормочет. Я от доски рукой в мелу показываю ей лдлинный нос╗.

Час с Анелей Селивон, она завела меня в темный угол (ждала РЧ), тяготясь ее болтовней, разыгрывал одержимость идеей поцеловать ее. Катрин Сырцова. Смотрел лКрасное и черное╗ с Жераром Филиппом и Даниель Даррье в кино лРодина╗.

***

5 августа 1958 г. Ц приходила И.Ф. (мама), 2 августа ездил к Эдику Поплавскому и Володе Бухману. 6-го приходил Коля Ваганов. Письмо от Нели Камчатской. 31-го Битюска вдруг стала собираться в поход, кажется, потребовала у меня карту Тянь-Шаня. С середины июля я дочитывал в читальнях Мережковского и Жида. Партия Ц рантье: живет не на доверие, а на проценты с доверия.

ааааааааа Вторник 17-го Ц первый раз наведался к Люке (Захаровой) в ее пионерский лагерь. Хождение к ней по ночам от нее, через ночное кладбище (Митрофановское).

ааааааааа Сдал Маршукову политэкономию социализма Ц на отл. Молодой, совершенно незнакомый мне преподаватель из обкома.

ааааааааа Май 1958 г. Июль, день удачный. Сдал Кошелевой экзамен по методике преподавания русского языка. В публичке у меня продолжалось знакомство с А.Блюмом. Остаток вечера Ц в читальне на ЧТЗ Ц за Мережковским Ц лЮлиан╗. Я себя чувствую тем же социальным типом.

***

ааааааааа 1957 г. 9 июня ездил воровать Люке (Захаровой) чайные розы, вечером с той же целью пытался сколотить целые экспедиции. Занесли их даже еще Лине (Копыловой). 30 июля Ц гастроли театра Ермоловой, лПушкин╗ Глобы, в главной роли Ц Якут.

ааааааааа Вторник 2 апреля 1957 г. внезапно явился ко мне Освальд (Плебейский) с известием о работе у Эвниной. Я к Люке, затем в институт. В пятницу Ц 5 апреля Ц мы с Люкой ходили в ЗАГС, регистрация по поданным нами заявлениям назначена на 13 апреля.

ааааааааа Наброски замысла автобиографического романа (начинается на Московском вокзале в 1930 г. Ц в воспоминаниях к середине Двадцатых годов). Пересечение судеб нескольких семей.

***

ааааааааа (В.Бокорев)

ааааааааа Да, брат, повлиял ты на мою психологию! Действительно, виноват я. Дела, Юра, - совершеннейшая дрянь. С 3 марта мне еще не удалось ни разу взять глину в руки. Ну, жизнь, Юра! Знал бы, не родился! Я чувствую себя эмигрантом с фальшивым паспортом. Скоро ли настанет время, когда ты меня выкупишь из этого? Или не будет такого? Если тебе вдруг попадется на глаза книга Оскара Нимайера лКак я строил Бразилиа╗, не задумываясь, неси ее на почту и посылай мне. Понял? Береги время и не шляйся по ненужным местам и людям.

***

ааааааааа (Миля Гилева)

ааааааааа лНе забывай меня, казни меняЕ╗ Мысленно я написала тебе добрую сотню писем, но взять бумагу и остаться одной Ц почти невозможно для меня. Сейчас мама в соседней комнате предает меня очередному проклятию. Послезавтра уезжаю в Миассово, можно бы написать тебе оттуда, но по дороге еще Челябинск и на сколько он меня задержит Ц не знаю. Вечность не видела Люсю (Динабург), Бондаревских, Риту (Буковскую), Вальку (Лепешкина), даже Ц Писателя. Туда Ц всей душой: в Свердловске очень грустно. В лаборатории не с кем слова, зав тупица, нет, худшая разновидность идиота. В Обнинске пока нет ставок. Николай Владимирович (Тимофеев-Ресовский) враждует с Лучником и сердится на меня за непочтительность. Он сделает все, чтобы не пустить меня к Лучнику. Все равно буду сматываться отсюда, вероятно, в Гатчину,- там огромный институт выстроен и 160 радиобиологических комнат пустуют. Поэтому меня интересует, каковы твои планы. Разболтались нервы Ц в основном продолжаю свое образование в польском языке и русской поэзии. Еще раз благодарю за стихи Алексеева. Как всегда понимаю их медленно: но Ц дай ему Бог больше жизни и побольше таких стиховЕ Сережа (Панфилов) не враг тебе и достоинств имеет не мало. Где-то в декабре-январе я буду в Ленинграде (отпуск). Неужели тебе придется перебраться к этому времени в Пермь?

***

ааааааааа (Дагмара Боговая)

ааааааааа Вернулась в Урал, явно не климатит. Идут дожди и пасмурно, а жизнь идет вразрез диалектике,- все течет, но ничего не меняется. Отдохнула, Средняя Азия, с огромной силой после чего потянуло на цивилизацию. Поедом ем себя, зачем не съездила в Ленинград. Твори, дерзай и попирай ученье.

***

(А.Жарков)

ааааааааа Юра, чудачок, как ты ласково похлопал меня по щеке, написав, что я стал интересоваться, наконец, тем, что меня не касается. Я встал на тот путь, никогда не свернуть. Я видел его знамя впервые у тебя в комнате, а приложился к нему в Коктебеле. Я сердцем принял Мандельштама: лНам ли, брошенным в пространствоЕ╗ Но ты больше всех приложил сил, чтобы дать мне веру в себя, но много сделал для того, чтобы тень креста упала на мою поэзиюЕ О Лепешкине: от таких друзей подальше: ему ничего не стоит кричать, что был, мол, Динабург, голова, он так говорилЕ и предаст, и будет такой же честный.

ааааааааа Отдыхал я в Кабулетти, где Пастернак написал изумительный цикл лВолны╗ (За сверхестественную зрячесть). Встречи с Джоном, Женей Левиной в Батуми, высокомерие Звегинцевой. Юра, милый! забери меня отсюдова! Два года юности я вбил в 10-часовую работу, понял только тяжесть одиночества, нервного переутомления, вплоть до боязни оглянуться. Боюсь от тебя услышать, что эти два года Ц несравненно больше дали, что перо мое оптимизировалось. Не поверю. Уже первый год крымского рая был шагом назад, правы в Коктебели, поставив под сомнение мои способности. Источники, питавшие мою поэзию, иссякли. Два года я не говорил ни с одной красивой женщиной, ни разу не охватывала дрожь влюбленного мальчикаЕ связи быстро заканчивались, при дневном свете выглядели жалкими, а если прибавить изводящее меня украинское лг╗ и невозможность тайн в маленьком городе. В Челябе серо и тебя нет.

***

(Миля Гилева)

ааааааааа Он (Тимофеев-Ресовский) нас учит, что короче всего писать длинными фразами.

***

ааааааааа (И.Осиновский)

ааааааааа Еобретя чувство юмора, возвращаю некий неясный треп некой Наташи (Яшпан), ожидающей тебя вот уже которую неделю у Сайгона и продолжающей пить ароматный кофе. Гляди, Юра, обопьется девушка Наташа кофеем, будет болеть. А я сейчас люблю почитать историю Российскую Карамзина Ц истинное произведение искусства! Ц такое замечательное ощущение русской старины (это теперь мы тем же аршином уточняем точность сего аршина).

***

ааааааааа Лето 1955 г.

ааааааааа Я всегда Ц с меньшинством. Это надо дать понять Ц навсегда. лМинерва╗ Т.Манна.

ааааааааа Едем в колхоз,- где магазин? Ц Да вот, только его ночью обобрали, теперь закрыт. Рассказывают об эпидемии нелепых убийств и случайных смертей. Один повесился Ц хлеба не хватало. Ночью сосед ловил у нас сбежавшую жену Ц хотел убить, был с топором. Дожди, почти не работаем.

лО Сан-Луи, Лос-Анжелос,

Объединились в один колхоз╗

 

лОзеро Сарыкуль, голубые воды,

Где аборигены водят хороводы╗,-

уральская Швейцария, село Жуликовка. Попойки. Знакомство с Валентиной Николаевной Копыловой. Лина (Копылова) рассказывает о Леве Бурачевском, переносившем памятник отца с кладбища на кладбище. Поход в Картобан. Лина рассказывает об Айхенвальдах. Весть о возвращении О.Ружевского.

***

31 июля 1956 г.: звонил Лине (Копыловой), узнал о женитьбе Фохта на Шулдяковой. Люка (Динабург) позвонила известить о желании уехать к бабушке: что-то во мне поняла и должна что-то обдумать. Я запретил ей. Дамы, слышавшие разговор, обрушились с наставлениями: нельзя так переживать, Вас не надолго хватит, если так, Вы же мужчина. Потом выяснилось, что она просто ревновала меня к Гале (Битюцкой?). Она была очень весела, когда звонила, и кончила тем, что передала трубку Гале,- а та уводила ее в театр,- на какую-то лекцию. Вечером помчался к Плебейским. В десятом там сидел Женя Бондарев. Он поднял меня на высоту своего роста и тотчас спросил о Люке. Потом пришли обе девочки (Женя еще расспрашивал о Г.Б.), Люка была очень весела и лепетала о чем-то с Шабурниковой.

***

ааааааааа (И.Осиновский, 9 июля 1964 г.)

ааааааааа Все, что ты пишешь, художественно убедительно, но историческая достоверность требует чисто исследовательского, вернее, следовательского подхода. Впрочем, хотя я историк, с меня достаточно чисто художественной ясности.

***

ааааааааа 1956 г. С пятнадцатого марта под впечатлением лЗакрытого письма╗. Город обсуждает политические новости Ц мутят лужи, выводят грязь на чистую воду. Самодовольство в восторге от своих речей на собраниях и конференциях, пересказывают их с лестничными исправлениями.

ааааааааа Наше объяснение 15 марта. Кружили возле кафе лЛето╗, хрустел подмерзающий и каждый день тающий снег. Над универмагом месяц как елочное украшение над новогодним базаром. Появлялись из-за поворота какие-нибудь фигуры парами и в одиночку, звенела стеклянная дверь кафе, кричал или пел пьяный голос.

ааааааааа Играя с жизнью в мячик Ц я очень бодрый мальчик. Пол города поняло, что лможно рассуждать╗ о высокой политике. Матери я старался напомнить, что с самого приезда старался уйти от политических дискуссий,- она уверяет: теперь можно. Спасибо: если можно, то и не нужно, не интересно,- значит Ц поздно.

ааааааааа В Публичке не налюбуюсь на томики, ожидающие меня Ц на англ. Ц Хэзлитт, Байрон, де Квинси, Карлейль, Бёрк. Сон Ц маленькая Лю (Люся Динабург), кругом ходят котики, ее ботики.

ааааааааа Обсуждалось на комсомольском собрании мое водворение в общежитие. 28 марта мы с Л.Долиной и Т.Шерминой подыскивали мне комнату в общежитии.

ааааааааа 5 апреля 1956 г. переехал в общежитие,- ночевал же там впервые только восьмого. У матери 4 апреля доклад по закрытому письму и она вернулась домой потрясенная. Утром 6-го заговорила о горе страны, которое надо вместе забыть и переплакать. Чуть не оказалась в роли Тимашук.

ааааааааа Вживаюсь в нравы общежития Ц второй - женский этаж. Девочки зовут друг друга Васьками и Ваньками.

ааааааааа После слухов о закрытом письме бьют отбой. Глупая подвальная статья лПравды╗: лПочему культ личности чужд духу марксизма╗ (хотя кто мог знать, что такое этот культ?) Но не чужд его исторической плоти. Дух же Ц пресловутый призрак, вызываемый из священных могил для запугивания врагов и смущения правоверных.

***

а(Л.Бондаревский, 1968 г.)

ааааааааа Жаль, что я невольно вводил тебя в заблуждение, ничего я не знал и ничего понять не могу и не смогу. Я обыкновенный человек, да и все мы ту, да и Люся (Динабург), пожалуй. Не знал, что сказать тебе по поводу твоих ужасающих писем и этой ситуации. Ты же Ц нет. И единственное, что я могу пожелать тебе Ц это стать таким же обыкновенным человеком. Прости, и не считай оскорблением. Я никогда не пытался понять суть ваших с Люсей отношений, считал их слишком сложными. Тем более не мне делать выбор Ц оба вы равно дороги. И мои глупые лвсе уладится╗ - это вопль обыкновенного человека, надеющегося на какое-то успокоение Ц соломинка утопающему. Дорогой, если сможешь и хочешь, может быть, и в самом деле как-нибудь уладится?

***

1956 г (О поколении, духовно ограбленном). 16 ноября Ц мое выступление на студенческой конференции после доклада Шуваловой, на следующий день объяснялся с ней у нее дома. У меня в комнате появился новый сосед Ц чемпион в беге на стометровку Ц держится как чемпион в хватании звезд с неба.

ааааааааа 24 ноября Ц радио сообщает о забастовке, которую пытался организовать Будапештский рабочий совет.

ааааааааа Плотников: лНекоторые твои предки, вероятно, происходили из Германии? Я нашел в одной книге, что они занимались благородным делом собаководства. Одну из знаменитейших породистых собак так и звали лАльфа фон Динабург╗.

ааааааааа Мать пришла в институт 11 декабря: лЯ пришла тебе сказать, чтоб ты ко мне больше ни ногой, что у тебя нет больше ниЕ╗.

ааааааааа 20 декабря меня вызвали к директору (по поводу моих лотношений с женщинами╗ и по поводу лНе хлебом единым╗).

ааааааааа 3 января 1957 г. обсуждают прошлогодние события в Политехническом институте (Свердловском).

Саранцев поставил мне четверку. А что поставить ему за его лекции? Горчичники. Идут экзамены. Я просиживаю ночи в красном уголке. В конце января Ц опостылевшие мне попойки моих чемпионов.

24-го января в мединституте было партийное собрание, на котором сорвалось выступление матери.

30 января перед последним экзаменом, от самого порога Люку вызвали к директору. Она стала героиней в своей группе.

Настала самая страшная и благородная болезнь. У меня оторвалась подметка, я без денег и без обуви.

Начало июля 1958 г. В Челябинске Ц гастроли Ленинградского БДТ,- в помещении Оперы.

3 июля мы с Люсей на лИдиоте╗ со Смоктуновским.

В ночь на 9 июля читал лФальшивомонетчиков╗ Жида, добытую Сережкой Шепелевым.

Июнь, месяц страшной жары Ц под +40.

1958 г. Гастроли Куйбышевского театра.

***

(Я Ц Люсе Динабург, 1958г.?)

ааааааааа Едля 37 маленьких человечков. Внутренний мир многих из них заведомо богаче, интересней, чем у их родителей. Все время хочется смеяться, то над ними, то вместе с ними над взрослыми, но я обязан орать на них самым повелительным тоном: в категорическом крике и состоит наша работа. Многие коллеги-девушки уже сорвали голоса, я же Ц не заслужу хорошей характеристики по педпрактике, то бишь за любовь этих мальчишек, с утра до вечера лепечущих и кричащих: лЮрий Семенович! Юрий Семенович, а можно?.. дайте, пожалуйстаЕ╗ Даже когда строят мне козни или уклоняются от исполнения приказов, их хитрости так наивны, что залюбуешься.

***

(Я, 60-ые гг.)

ааааааааа Дорогие мои, милые друзья, черт вас побери, почему вы ни разу не попытались ответить мне о стихах Бродского и Алексеева, которые я присылаю,- ответить чем-нибудь более вразумительным, чем всякие лах╗ и лох╗ и благословений на голову их автора и пожеланий ему лдолгая лета╗.

***

1956 г.

ааааааааа Дорога в колхоз. Мимо машина, груженая бочкотарой, ящиками, которые мечутся, прыгая на стоящую у кабины пару Ц те отбиваются как от собак Ц ногами. Первые дни Плотников изливал мне душу Ц все о Кире Коноплясовой. Приезжал Эдик (Поплавский) в наш колхоз лВзад-вперед╗. С прогулки увидели его в окне у девочек. Он дал джазовый концерт Ц после бурной встречи со мной Ц стать читать и петь Уайльда Ц лИ было молчание в чертогах суда╗.

ааааааааа Козел, контролировавший пути девочек на умывание к озеру (я разгонял козла). Квартира Фохта и Копыловых Ц на другом конце деревни. Эдик в моем углу истошно орет арии. Я вожу его к девочкам в роли слепого певца Ц за подаянием. Он, зажмурив глаза, спотыкаясь и сутулясь. лПереведи меня через майдан╗. Ему бросают в берет. Он поет, пока Люся Шокорева не лезет в подвал за бутылкой, которую он распивает тут же из горлышка. Игорь (Осиновский) явился прогуляться, ушли на конец поля, развели костер, пекли картошку, он жаловался на банальность Фохта, вспоминал что-то из Есенина. Намекал на то, что я не пойму. Он под впечатлением знакомства с Вертинским.

ааааааааа Октябрь 1954 г.

ааааааааа 22 сентября вернулся с двухнедельных осенних работ в колхозе (Погудино), немецкие переселенцы, земляные работы. Колхоз лПобеда╗. Неля Ивановская, способная увидеть падающую луну и кричать ли ничего не надо понимать!╗ Тамара Ковнер, привычка показывать язычок. Ковнер, если бы не явная злобность и грубоватость, роман зашел бы бог весть как далеко, со светло-карими глазами и очень правильным личиком. Приглашал на концерт Вертинского,- она не смогла Ц переэкзаменовка и мы отправились с Лидой Шабурниковой. В конце сентября было объявлено о новом отъезде в колхозы Ц опять на две недели, до 10 октября. Жалобы девиц на книжность лексикона моего и письменность синтаксиса. Любая наша Тамара любому демону простодушно посоветовала бы пойти повеселиться. История двух поцелуев в Погудине. Неля Ивановская предложила понюхать крем, который втирала в лицо.

***

По ночам тысячи мыслей проносятся как вечерние трамваи Ц с их скоростью Ц и их грохотом в голове, сверкая огнями перед воображением, полупустые,- в их окнах чаще знакомые фигуры. Как поезда: обрывается цепочка одного экспресса Ц уже новый поезд с огненнойЕ

ааааааааа Март 1958 г., 23-го Ц воскресенье Ц познакомился в букинистике КОГИЗЕ с подполковником Володей Бухманом Ц поехал с ним на ЧМЗ. 25 Ц во вторник весь вечер занимался переводом Ц статьи о нематодах Ц с немецкого (несколько ранее Ц о почках или о их болезнях). Застал у нас в гостях Сашу Горбачева Ц из Свердловска, был пьяный Воронов.

***

(Арлен Блюм, 1962г.)

ааааааааа Дорогие и незабвенные Люсенька и Юра! Я представляю себе изощренные ругательства, которыми осыпает меня Юра, и это, пожалуй, единственное, ради чего стоит еще жить и работать. Люсенька, письмо твое, чисто французского очарования,- давно не читал такой хорошей русской прозы. За жизнь свою писать не могу: разве это жизнь? Смотрел лСовременные записки╗ (Париж), нашел лКомедьянтов╗ Цветаевой. Выправил разночтения. Так много интересной прозы, особенно Цветаевой о жизни в России перед эмиграцией. Как челябинская интеллигенция? Я на манер Юры всюду ее превозношу, и почему-то все охотно верят. Деграданс здесь. Оброс знакомыми, но завихряюсь 2-3 раза в неделю. Не сердитесь на мое молчание, которое можно считать даже злобным,- настолько оно продолжительно. Предложи свои услуги моим домашним. Помоги открыть ящик №1 с очень важными для меня материалами.

***

ааааааааа В 1960 г. я обзавелся наконец своего рода четками в виде клавиатуры пишущей машинки Ц она позволяла не думать об идеографии отдельных графем, о своем почерке, об альтернативных начертаниях на низшем уровне. Действия на этих четках атомизировались.

***

Конец главы третьей.аааа