Река лежит себе да блещет чешуей

Юрий Динабург. Археология Санкт-Петербурга

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

А на черта ей обращать вниманье

На наши мненья о ее нагой

Поверхности- ни кожи и ни рожи

Чешуйчата до полного бесстыдства

Огромная русалка разлеглась

Среди большого города и блещет

Лежит себе да блещет чешуей

В блестящих бликах на своей рябой

Поверхности блестящей чешуи

С голубизной, просвечивать способной

Сквозь золотистую такую чешую

Зима Неву завалит битым льдом

***

Зевс озирает пляж. Рыбообразный

В чешуйках-бликах – с холодом металла

Поблескивает гибкая река

Ах эта гибкая рука – река забвенья

Змея забвения – Нева всегда нова

В чешуйках-бликах водная поверхность

Отсвечивает холодом металла

Змея забвения: у ней в руках, в ногах

Зажаты острова, Нева всегда нова

***

******

Нетривиально шумный, восьмибальный

По городу шел ветер вакханальный

И не с кем разделить ему вокзальный

Далекий гул и голос поминальный

И весть о том, что близится чума

Я присоединюсь к нему из состаданья

***

Как говорится в Петербурге спать в гробу

Не то чтобы не страшно, но привычно

Не проморгать бы только пробужденья

Трубой архангела, который здесь

Особым образом исполнит зорю

Побудку душам заживо почившим

По радио наверно возвестят

Нам наступленье Страшного Суда

Тогда тела растерзанные болью

Свои останки воссоединят

Напялятся себе на арматуры

Свои скелетные. Скелеты обрастут

Оденутся родной мускулатурой

***

Опять четырнадцатого декабря

И на снегах, на стогнах Петербурга

Проступит кровь, пролитая тогда

Чтоб возвратиться в жилы мертвецов

Картина воскресенья всякой плоти

Двенадцать конвоируют Христа

Подножными снежинками хрустя

Марионетки жалкого театра

Проезжей части бытия, ближайшей

К владеньям смерти ,замечаем жизнь

Его величества Петрополя

***

Здесь в наших восприятьях только кадры

Мы можем предаваться толкованьям

Застывший в технике иллюзиона

Кант наставляет нас на счет суждений наших

Что артефактам никогда не больно

***

А мог бы наш поэт как Агафокл

Представить медную скульптуру

Подобным сицилийскому быку

Приспособлением для истязаний

Каких-то там строптивцев, в город наш

Забредших из расчета обрести

Упокоительное прозябанье

И город вздумать тоже уподобить

Такому евразийскому быку

***

Итак, пристроился над уличной толпой

Среди кариатид как некий шут

Кинический философ Герострат

Преобразуя мысль в деяние, предтечей

Марксизма становясь

Поджечь пытающийся небо и закат

Как собственную выдумку представить

Красоток ,выставленных на фасады

С их каменными малышами

В электрофлоре уличных огней

Цветущих каждый вечер, чуть пора

Закату солнца

Семиозавры в семантических лесах

Здесь геральдия нашего мышленья

В художественных наших галереях

***

Ночная тьма над городом глядит

Стоглазым Аргусом зияет

Прямоугольными ячейками окон

Везде сверкают окна как очки

Метельное пространство Петербурга, по Неве

Гуляет наважденье-привиденье

Смутившее когда-то чудака

Павла Петровича, наследника престола

Безволоконная такая масса пряжи

Белесым дымом образуемый фантом

И мускулисто проступают из тумана

Клубятся, делаясь семьей Лаокоонов

Закрученные в узел ветровой

***

Там буря мглою небо кроет без стесненья

Отборным матом – словно в простынях

Запуталась погода в Петербурге

В оценщики невест среди принцесс

Прицеливаясь пристальным снобизмом

К достоинствам и недостаткам дев

Принцесс из лучших северных домов

Просвечивать способных сквозь меха

Лебяжьи, горностаевые, снежьи

И даже посеребряные льды

***

Себе лицо ощупывает вдруг

В растерянности! Сколько было планов

Благонамеренных и перспективных

Испытываешь чувство тупорылья

Со всем, что выдает в своих рельефах остроту

Европеического Петербурга

Его настойчивую ограненность

В своем азиопическом лице

Испытывая жаркую стыдобу

Совокупляются столетия с веками

Не слишком аккуратно, не вплотную

На перепадах настроений да амбиций

С преображением лица в сковороду

***

Этот город теперь обязался служить в привиденьях, хотя привередлив

У Истории – в роли блуждающей фата-морганы

По Европе положено призракам бегать, поскольку от кельтов

Нам дана была вера в наследство – такая , что будто

Наши души прозрачно присутствуют в нашем пространстве посмертно

Бытие как значение функций от комплексных тех переменных которым

Имена придаются из древностей тех лексиконов, которым

По Европе положено каменным призракам топать

***

Сырой девичественный матерьял

Течет по переулкам так и сяк

Мужской искомый камень из Москвы

Привезен будучи становится гранитом

Для облицовки набережных наших…

- И я живущий годы в наблюденцах день за днем

У всех правительственных служб

Предотвращения обратного вращения Земли

***

Я изучил науку расставанья с кем угодно

С тобой, мой Петербург, и с разным людом

И просто с жизнью – сжегши корабли

Черновики и все воспоминанья

Когда не про Петрополь вспомнить, то о чем же?

Но не представлен больше этот город

В своем имперсональном населенье

Меня не увести из петербургских

Ночей – не только знаменитых Белых

Но и цветных – у нас любой подсветки

Возможны ночи /очень цветовые/

Подкладкой снежной с ледовым подбоем

По тротуарам скользким (упадая)

Ночь – как одно оцепенелое мгновенье длится

На все вальпургиевы варианты

Весенней черной мессы

Здесь остановлено тысячелетье

Оно законсервировано в камне

И видится зараз во всем своем

Развертыванье

Здесь время делается многомерным

Разнонаправленным и кое-где

На самом деле возвращающимся как бы

По кругу в прошлое – циклически –

И вот в весенней мессе черномастной

Ведь музыка как ведьма ковыляет

Она способна обращаться к Вам

Как злобной, так и доброй стороной

В различных поворотах оборотня

Опять приходит в совмещения с собой

***

Сплошное наводненье пустословьем

Дождь неврастеник жалуется будто

Врастаем все корнями в пустоту мы

Такое человеческое древо

В метафизическое над пространство

Врастая вертикально корневищем

Корнями вкручиваясь в пустоту

Ветвями вкручиваясь в непогоду

Не человек - а дождик-неврастеник

***

Не понимает только сумасшедший

Что люди – снедь в пищеваренье камня

Расставленного здесь так совершенно –

Колонны как высокие стаканы

Пилоны как граненные фужеры

Здесь пьют историю неистовые силы

Мы в окруженье неких невидимок

Мы, жители торжественных надгробий

Мы, обитатели его захоронений

***

Так бойко распевала матросня

Беря свое, взымая дань себе за то что

Она в Семнадцатом дозволила свободу

Нет, не распространить, а взять себе

За пазуху, припрятать так сказать

Истории трагический спектакль

На радость театралам из народа

...к тому же странную приятность

Иной из них находит в приобщенье к власти

Всю жизнь прожив спиной к Творцу,

А жизнь уже идет к концу

И ветер хлещет по лицу

И гонит к Зимнему Дворцу

Гапоновскую чернь погоды...

...Всю жизнь прожив спиной к Творцу

***