Юрий Динабург. Археология Санкт-Петербурга

 

ДЕВЯТАЯ  ГЛАВА

 

 

 

***

И этой странной жизни психодрама                             

Со дна космического психодрома

Гигантский Всероссийский психодром

Для потерпевших от переселенья

Образовался на исходе века

 В потемках внутреннего зренья

Черт кочергу предпочитает свечке

Берется черт за кочергу над Петербургом

У черта кочерга чтоб ворошить, воображенью

Давая возжигаться, разгораться

Здесь царствует зверюга – Минотавр,

Санкт-Петербургских мифов потребитель

 

***

 

 

 

Вот здесь  Евгений-в скудости убогой

Великодушно, в бедности высокой

Почти как в нищенстве позднейшему поэту

Позднее выпавшем…

Как на гравюрах Добужинского бежит

Бедняк Евгений по рябой как чешуя

Чешуйчатой поверхности брусчатки

Здесь массы гармоничного гранита

Угрюмый город награждал надеждой

Здесь громоздятся каменные массы

Живые кости с мертвою душой

***

 

Здесь надсадились многие в страстях                                           

Цареубийственных, ходили с револьвером

Так часто в Летний Сад, где гувернер

Бранил Евгения,  а Пушкин приходил

Сюда в халате и в туфлях на босу ногу

      Конь Блед настолько бледен, что прозрачен

Воочью он  незрим для зренья тех

Кто не дозрел еще до пониманья зрелищ

Метафизических, естественных у нас,

На Петербургской стороне

Сей  город повседневной тайной яви

В проказах поседелый диссидент

Мой верный друг и враг и оппонент

Как это там у Александра Блока,

Помедли здесь  тогда над Летним Садом

 

За Летним Садом залетейская страна                     

Там обитают племена, которым

Не страшно вымирать, - писал Петрарка

У нас Безвременье к Бессмертью, к холодам

 

 

***

Как черный столпник ангел возникает

Над тайной жизнью Петербурга – ангел-столпник

Над морем бедствий  Петербург

Как потерпевший кораблекрушенье

Московский гость – стоит, запнувшись о загадку

 

***

 

Чему осмысленных названий подобрать                    

Мы не сумели до сих пор

Как будто в парках облетевшая листва

Вдруг обретает собственную жизнь

И протестует против умиранья

Окрестного осеннего пейзажа

Как будто листья облетевшие с деревьев

Вторую жизнь внезапно обретают

Срываются с поверхности земли

И подражая птичьим стаям, затевают

Движенье круговое вихревое

***

 

 

Не так ли в стиле саклей стали строить в Петербурге                               

Доходные дома в узорчатых фасадах

Кавказские майоры Ковалевы, ветераны

Нагромождая нам безносые дома

В бесчисленных пенсне на плоских рожах

Все это суетно как сходство шпиля на

Адмиралтейской башенке со шприцем

Для впрыскиванья морфия аморфным

Телам плывущих мимо облаков

Хотя ничтожен наш запас метафор

Но все же мы его сравним со шприцем

По уверенью славного поэта

Они страдают давней наркоманией

Гипотонией попросту я думаю

У них, как и у нас понижен тонус

Вниманья и давления в крови

Они в апатии, как все вокруг

И жители и даже облака

С аэростатами воздушных заграждений

 

 

 

***

Когда лицом к лицу  со смертью  на плацу

Петровской площади ,заглядывая в лица

Проходят надзиратели от Смерти

Ее уполномоченные, сметы

Истории с наличностью сверяя

Где мрут слова , укореняясь в камне

В архитектурной путанице славы

Гуляет император, превратив

Весь Петербург в  ипподром лошадиной скульптуры

Всяким кентаврам на страх и на зависть

***

Петроигры в зимнем Петрограде                                  

Потрудитесь разбудить нас ровно в десять

Протрубить под окнами побудку

А в садах амбиций и апломбов

Чудище и обло и стозевно

В бубны бьют

***

 

Уж если реки повернули вспять

В потустороннем мире потекли

Куда течет Нева в потустороннем

На продолжении своем посмертном?

Река Забвения – она же и река

Припоминаний –

Нева по многим рукавам просовывает как в манжеты

Свое текучее бесчувственное тело

Такою шестипалою ладонью

***

У нас неиссякающий сквозняк                      

Воображенья. Спать бы вам в гробу

А не дудеть в трубу эпохе на потребу

Наемным плакальщиком надрываться

Мы головы несем наизготовку. На эшафот

Андре Шенье взошел, а прочим очень стыдно

Мы попросту отделались испугом 

Мы приближаемся к позору Смерти

Совсем бессмысленной – подобно жизни

Размолотой на множество событий

Смерть – это смена состояний ожиданья

     Чернь собирает свой нехитрый скарб

 

***

По вечерам в чужую шерсть одеты

На улицу выходят троглодиты

Неправде лапу облизать – запало

Именованье это не случайно

На улицу выходят людозвери

С домашней живностью – выводят на прогулку

Крикливых баб и маленьких уродцев

***

***

Бледен зимой Ленинград ледовитейший  звонкий и колкий

Город белеет как  леди Годива в прогулке своей знаменитой

Голой душа Петербурга блуждает в  чистой своей красоте

О не забуду я, леди Годива, обиды твоей и твоей горделивой посадки

Даже не видя,  тебя узнаю повелением слова

В славной балладе о чести твоей, моя вечная леди Годива

О погоди, я тебя догоню, моя белая леди Годива

В след за тобой устремлюсь

В мире державном неловко держась, напряженно

За недоуздок коня твоего

Там где колеблется снежная грива над городом бледным

Дева соблазна идет

 

 

***

Ко мне идут как бы на посиделки                                 

Осеннею порой: очей очарованья

Ко мне идут. Дождь у меня придворный

Особенный, как у японцев – чай

Малосуществен в нем субстрат – вода

Все дело в процедурах: измельченье

Пушистых масс туманов и паров

При уплотнении их вод в такие капли

Которым в воздухе уже висеть не в мочь

Предмет особых церемоний и забот

Приготовление дождя для Петербурга

Предполагает тоже вкус и даже

Особенную вышколенность в тех

Или иных традициях российских

Погодотворчества и претворенья

Погоды в непогоду – и обратно

Туда – как преосуществленье

Забавно даже. Бог тут ни при чем

Как ни при чем и Сатана, когда мы в них

Не веруем и вовсе отучились

Присутствие их чувствовать

 

***

 

Так вот  ноктюрн на трубах водосточных

Заказывал который  Маяковский

Тук-тук – стучит в окно и по  двору текут

Струи строительного матерьяла для концерта

Гидравлики природной. Петербургу

Судьбой намечено стать водяным органом

О этот водяной орган, которым

Служить случилось Петербургу. Потерявши

Значение столицы, он пошел

В историю бродячим музыкантом

Слепым шарманщиком воспоминаний

Кто знал бы как гидравлика дождей

Умеет быть добра и музыкальна

***

В рубахе красной идеал народный                               

Палаческая красная рубаха

Сулила зрителям известный праздник

Кого-то будут вздергивать на дыбу

И всенародно обличать во злобе

На доброго и  мудрого     царя

Подошвами шлифуют мне дощатый

Помост, трибуну, тот, что эшафот

Как остро дышится на том помосте

Дощатом – эшафоте, над страной

Когда-то с кем-то мы стояли вместе

Отсюда выпроваживают вон

Из жизни.  Проводник палач, chaufeur

На черный эшафот ты голову несешь

***

 

А что творится в этой цитадели

От пятипалых топотов такое

Настало отупенье, что простое

Хожденье на карачках  матросни

По Петербургу пятипалые следы

Повсюду пятипалый отпечаток

Как бы звезды пятиконечной – с неба

У нас повсюду пятерни колючих звёзд

***

                Да привидения и светляки

Желанье жить уже не чуждо каждой жути                 

Жуть тоже хочет жить, по-своему, однако

Жуть любит обнажать свои ножи

Цыпленок жареный встал во главе всего

Воображаемого

Цыпленок жаренный по Невскому пошел

Пошел по Невскому гулять и угодил

В разгул матросских патрулей, которым

Мотивчик «Яблочка» уже осточертел

Хотелось мясом-дичью закусить

Испитую в историю хмельную

Кровавоводочное шло похмелье

Расстрельные настали времена

Цыпленок жаренный с тех пор оброс когтями

И клювами – он стал двуглав, вульгарно

Изобразил заглавного орла документов

***

 

Царей мы низложили – палачей                                    

Избрав себе в правители… (Провидел

Поэт вперед на целое столетье)

Орел империи, Клио клюющий в темя

О эти вещие воспоминанья                                            

Здесь надо нам историю заклясть или закласть

Чтобы рассказами как жертвенною кровью

Толпу беспамятных музейных душ и духов

Заворожить и упокоить досыта

Давно уже не знаю я, кто мертв здесь

А кто бессмертен. Нынешний народ ли

Или герои моего рассказа

Строители, допустим, Петербурга

Или ваятели семнадцатого века

Кто более живет и действует вокруг

Герои, именуемые мною

Или фантомы, мнущиеся в тесной

Толпе, меня стесняющих и мнущих

Живые мнимости своих фантазий

В пространствах опрозраченных событий

В музее опрозрачена везде нам

Метафизическая мерзлота

Читатель благородный может быть узнать изволит

Что нам история в музеях представляет

Сплошь подмороженное сосуществованье

Потомков с предками, различных поколений

В различных фазах экзистированья. Я

Равно уже не знаю, кто из них

Реальней и живей: жующие ли хлеб

Насущный нынешний или другие

Давно насыщенные памятью о них

Имеющие только имена

Субстратами присутствия в пространстве истории

Метафизическим междувековьем

Здесь петербургское междувековье

Между Семнадцатым и Двадцать первым веком

Столетиями целый город центром

Музей огромный образует и нельзя

Сказать кто здесь живей – строители его

(С Трезини и Петра считая их)

Или глазеющие полуслепо толпы

Недолговечных обитателей его

И посетителей из разных стран

Кто здесь действительно живет и движет

Теченье времени в прозрачности пространства

Те привидения, которым мы должны          

Позволить трогать нас по праву наших предков

История, когда она мертва

И позволительно гулять по ней уродам

Угодно будет - Медный Всадник прогремит

По потрясенной мостовой, угодно будет-

По ней пройдется призрак из Европы

Пора найти управу на него

Чрезмерно этот призрак кровожаден

Бродящий по Европе вурдалак

А призрак Петербургский, потонувший

В кровавом мареве каком-то ,утопистам

Спокойно спать в могилах не дающий

Вампир –он радикален как Акакий

Акакиевич – вскоре после смерти-

В работе уравнительских забот

Обобществленного почти что человека

От южных гор до северных морей

Обобществленье человека происходит

Под птичий гомон и плесканье крыльев

Слетающихся ангелов – глазеть

Прозрачно-белый маскарад абстракций

Включающий парад академичных

Чудаковато важных категорий

Катающихся как на катафалках

На катарсических тех катахрезах

Тут катавасии вступают в хоровод

И церемониальная программа

Закончена.

 

Колеблется пространство, голубеет

В теченье белой ночи все полно

Значенья, как подводного теченья

Весь город словно в воду погружен

В пространство смыслов и созвучий

Соозначимых с ними чувств или в слезах

 

***

Себя разглядывая в грязных зеркалах                        

Динабург стал заваливаться на бок

Крениться мачтами, почти касаясь волн

Какие реи у меня с тех самых пор

Как стал я кораблем, приснившимся мне в детстве

Пришедшим с книжных иллюстраций, вероятно

И глядя на ночь, отослал себя в блужданья

По городским трущобам  самым неприглядным

Идя в пургу и на бок наклоняясь,

И чтоб не падать но идя в пургу

 Динабург добредет в то Доброделье

С воспоминаньями своими – автономность

Приобретающими – в меру нашей смерти

Присутствие живых воспоминаний

Замысловато здесь

Не более однако, чем в Тюмени

Или допустим на Чукотке и Камчатке

***

Но это электрическая бездна                                                          

Здесь жгут не  плоть, а только наше время

Нам прожигают не тела, а только души

Прозрачный дым клубится в Петербурге

Горелым временем чадит на все пространство

Такой великий хроно-крематорий

Здесь прожигают мусорное время

 

***

Какие-то разрозненные сцены                       (Девятая)

В подобии  театра Персефоны...

     Когда-то жизнь была сплошным восторгом

Там все ложилось на сердце печатью

И с каждым ветром заново крепчало

А здесь зовет одно недоуменье

Ужели смерть столь многих поглотила

                Самим себе в затылок становясь,

                Мы шествуем по времени

Для тех, кто побывал у Персефоны

Наш Петербург как потонувший в Лете

Когда свершилось это наводненье

Сидят как бы на реках вавилонских

Слагают здесь от скуки лимерики

Здесь вечность ничего не происходит

А когда-то…

 

11 окт.2003 г.:

Трансисторическое Бытие                              

Модель метафизического мира

Мы легковесны в ней почти как души Данте

(Их невесомость – главное отличье

От жизнеобразующих вещей

Обычно тяготеющих к земле

Как все материальные предметы)

Другое главное отличье – звучность

Отменная способность твердых тел

В соудареньях окликать друг друга

Как рифма на концах хороших строк

Подчеркивает твердость интонаций

Итак в метафизическом миру

Избыв обыденное бытие

Мы за ненадобностью пребываем

Как несущественные существа

Когда-нибудь понадобиться можем мы еще

Исчерпав функции свои пока

Меланхоличный скептик-живодер

Естествоиспытатель наших мыслей

Простукивает вещи и событья

Как твердые тела они звучат

Достигнув дантовского  Лимба, где бы

Мы успокоиться могли бы наконец

В улыбчивой окраине Вселенной

 

***

Чего-то здесь понадобилось им

С приданьем видимости катастрофы                                           

Общественного бедствия, пожара

С приданьем видимости сноса старины

Как сути или цели этой самой

Всеобщей суеты, которая зовется

Тайфуном, бедствием и катастрофой

В разгул стихий вторжением чего-то

Что нашу жизнь обременяет как живот

Какая странная гуляет Чегота

Приплясывая – танцем живота

Себя изображая почему-то

Какая почемутка не на шутку

Щекотка от таких щедрот грамматики

***



Hosted by uCoz