ЮРИЙ ДИНАБУРГ.

 

ОДЕСНУЮ ОДИССЕЯ

 

 

Ношенье бронзового черепа поверх

Естественной коробки черепной

Перевоспитывает в минотавра человека

Ношенье шлемов консервирует мышленье

В консервных банках держат головы  свои

          Покуда Зевса не постигла боль

Заставившая череп расколоть, чтоб выпустить на волю

Божественную мысль свою Афину ,

Партено-генезическую мысль.

На волю выпустив божественную мудрость

Девичественной мысли существо

С тех пор свободы от верховной власти

Имеют все свободные искусства – сестры

Богини мудрости, самой Паллады

***            

 

Не только трусость, но и каждый проблеск

Оригинальности, становится концом

Звероголового милитаристского кордебалета

Разыгрыванье воинского духа

Ношеньем птичьих или бычьих масок

Идущих в бой как в коллективный пляс

Кордебалета боевого

Мимической игре в общение с другими

Антропоморфными чудовищами вроде

Империй всевозможных азиатских

***

У Апулея в образе Осла

Бедняга Луций не был удостоен

Подобной страсти женщины эльфийской

Веселый римлянин столь далеко

Зайти не смел: Петрониев пример

Не позволял уже резвиться Апулею

В своей фривольности литературной

Петронию подстать один Шекспир

И Одиссей не удостаивался столь

Фривольной близости с божественной девицей

Афиною Палладой, дщерью Зевса

Его любовницей в глубоком платонизме

Воссядем одесную Одиссея на пиру воображенья

Во всех предутренних путях его души

В пространствах памяти

А далее на самых горизонтах

Воспоминаний - стены Трои и страна

В которой лотофаги и египтяне

И тот блаженный остров, где с Калипсо

Вёл Одиссей рассеянную жизнь,

Пока не укололся о змею Воспоминаний

Змея с отравленнейшим острием

Воспоминание лежит в траве, отраву

Накапливая, притворяясь веткой

Невиннейшей, упавшей с Древа Жизни

***

Вот так война врывалась в город, во дворцы

В опочивальни рвались ополченья

Трагедия – как бы предлог увидеть

Нагой бегущую по городу Гекубу

И с ней еще безумную девицу

Рыдавшую в бессильном униженье

         

***

                  

Бродяга Одиссей, хитер как лис  Улисс

Что к берегам таинственным занес

Культуру Греции, рассказы о своих

Чудесных странствиях. Улисс у листригонов

У лотофагов. Так и началась

Особая веселая  судьба

Народа эллинов в колониальной

Истории Европы – повторяясь

(Огромный полуостров, с трех сторон

Объятый морем – при материке –

Огромном царстве хаоса – народов)

Итак, колонизатор Одиссей

Вернувшись на Итаку, к Телемаку

В скитаньях одичавший Одиссей

Понадобилось повеленье свыше

Самих богов, веселых олимпийцев

И более всего – внимание Паллады

***

 

Бог знает, что наговорил  он

Наверно в лирике он здесь превосходил

Всех будущих аттических  поэтов

Улисс, удачливый двойник Гомера

Слепой сновидец смотрит этот сон

Про Одиссея про свою удачу

Не состоявшуюся почему-то

Как вариант своей судьбы возможной

Он вспоминает: царский дом в Итаке

Воображаемый ,  наверно, остров

Тем именем позднее назовут

Тот незначительнейший уголок земли

Где никаких воспоминаний вообще

Ни об одном герое не нашли

***

О лучик Ваших глаз, моя Калипсо

Великолепно укололся я тогда

Лучи из глаз – подобие короны

Зубчатое образовали зренье

Невыносимое виденье – зренью

***

Что быть могло надежнее системы

Соперничества юных женихов

Вернее стражи евнухов Востока

Упруга психосоциальная система

Сопернических отношений в царстве

Лишившемся внезапно руководства

По тем еще недостоверным слухам

Что означало жить таким открытым домом

Каким представлен у Гомера Одиссеем

Сооруженный на Итаке замок

Описанный подробно только в самом

Конце поэмы – неспроста он под конец

«Ключом» становится в проблеме опознанья

Женой вернувшегося через двадцать лет

Скитальца Одиссея

Но тот секрет устройства дома с центром в виде пня

Который обработан был под ложе

И потому укоренен в земле

И не подвержен переносам и смещеньям

Сей символический любовный топос

То-по-ло-гический секрет супругов

***

Так на Итаке ткет царица Пенелопа

Панно, в котором Афродита из воды

Пеннорожденная выходит, словно сон

Весомый сон висит под небесами

Как сон на острове Калипсо Одиссею

Нельзя же в объясненьях Пенелопе

Ссылаться на такие чудеса

Какие там на острове Калипсо

Прилипший к сердцу островок Калипсо

***

Об одолевшем своего отца

Титане-Кроносе, остановившем Время

О запустившем ход минут и лет во всей Вселенной

В автоматический режим, о устремившем

Микросекунды и мельчайшие их доли

В теченье плавное без содроганий

В тех согласованных пульсациях, к  которым

Способна только музыка у нас, какой ее

Мы знаем приблизительно – уже

Титаноборцы – Зевс и вся его

Семья-команда – с Афродитой и Афиной

С озорником Гермесом и Гераклом

На стороне прижитым сыном

О победившем Время божестве

Владыке Зевсе – он закидывает вас

В невероятные миры-пустоты

В невероятнейшие приключенья –

Кто превзойдет Улисса-Одиссея

В претерпеванье зевсовых затей

С той гармоничностью, в которой интеллект

И воля Одиссея сопряглись

Его возлюбленной богине на соблазн

Афина щедрая к любимцу своему

Паллада, обладательница всей

Элладе данной мудрости

***

Наверно девушки не виноваты

Что снятся им красивые быки

В глубокопенной белизне постели

Которая простерта далеко

За горизонт Египта, Азии и всех

На Север или Запад до столпов

Над Этной и Везувием везде

Дымящих столь зловеще на пути

К столпам Мелькарта, к тем Геракловым столпам

И если бык божествен – почему бы

Ему не дать себя из любопытства

Девического – так облюбовать

Как то предписывает брачный кодекс

Ему не дать  собой полакомиться вместе

Тем наслажденьем в утоленье любопытства

Девического – где уж здесь пределы

Изобретательности в разных ласках - чувствах

Не поиграть с ним бережно в корову

Ведь Леда же в лебяжьем обладании

Определенно находила же блаженство

В скольженье жестких перьев – как не режут

Такие перья нежной кожи ей?

 

***

Откуда взяться Зевсу на земле

Такой заснеженной, покрытой льдами

Намного тверже лебединого пера

И адамантова зеркального щита Персея

И много адамантовых красот на небесах

Над ней – сияющие звезды, например

И ангелы, летающие так что

Их видно только девам непорочным

И старцам праведным?

Бог-оборотень, бог метаморфоз

***

Он сказал «Виноград как старинная битва живёт»

Он расстегнут как воинский строй в рукопашной борьбе

И старинные буквы растут из-под Трои, - как битвы

Становясь все причудливей, витиеватей, риторика смерти

Увлекает веселые рати искателей позы загадочной, неповторимой

Маньеристские позы подвижников, рыцарей…

***

Кто на земле играет в олимпийцев

Заносчивые эллинские люди

Затейливые племена Эллады

***

                  

На древних травлях-ловлях минотавров

Тезей задорный  в недрах лабиринта

И раздирает на себе одежды в горе

Царевна Ариадна

                   быкоголовые народности Востока

Жестоковыйный род, как говорит

Пророк их собственный, коррида минотавров

Быкоголовым рыцарям минойским

По свойски, по-минойски поминая

В рогатых шлемах на врага вторгаются они

По лабиринтам островных проливов

Архипелагом составляя лабиринты кораблям

Как в темных коридорах лабиринта

Заманивают в бездны и безумья

***

И вот сказался в Зевсе завсегдатай

Всемирных оргий духа на Олимпе

Не более не менее чем сам

Тысячелетний председатель

Великолепный женский идол золотой

***

         

В оргазме фаллос умирает – Афродита

Его целует в нежных недрах тела

В глубоких нежных недрах Афродиты

Богиня убегает, ублажив

Героя не одной такой улыбкой но еще

И гимнастически немыслимой игрой

 

***

Афинянки, почем в Афинах фиги?

А эти финики из Финикии

Откуда царственная девочка Европа

Соблазнена была быкообразным богом?

И за море зигзагами зигзица

Летит вверх по Дунаю, подымая

Волну высокую перед собою

***

Но темная ночь над Скамандром как бред наркомана

И дочь Агамемнона мстит за отца

За Стиксом со стиснутым ужасом сердцем,

За тощей растительной чащей сплошных тростниковых прибрежий

Карминный закат за Скамандром как бред наркомана

Кружат комары над Скамандром-рекой

Мы скормлены богу войны комариному воинству Марса,

Когда Агамемнон скомандовал  строем бросаться

В Скамандре телами творя переправу себе

Так точно впоследствии здесь же поблизости высечет море

Ксеркс, когда переправу разрушит ему виноцветное море

                            

***

                   мчатся                                   

По небу облачные минотавры

В коров преображая облака

И прикрывая рыком громовым

Сопровождают случку в небесах

На время сняв с себя гремучие доспехи

Несутся в небе в виде облаков

Все небо в тучных минотаврах и в барашках облаков

Сплошная пастораль в голубизне

 

***

Спартанский царь тот самый Менелай, Еленин муж

Кто более него виновен был в скандале

Международном? Воспитанье жен должны

Считать цари важнейшей из забот

Царь Менелай, по-видимому, не был

Внимателен к заботам базилевса

О воспитании своей жены

 

***

Душа, как Пенелопа поневоле                        

Принуждена воспоминанья прясть и ткать

В притворном ожиданье Одиссея

Ей просто хочется спокойно

Вдовою Одиссея отсидеться

От досаждающих ей новых впечатлений

***

В эврипидическом воображенье           

В том эвридическом проникновенье

Трагедии античной в самый ад

В глубины подсознанья – Эврипид

По имени сродненный с Эвридикой

Так педалирует мотивы пребыванья

Души – прижизненно уже в Аду

***

Из птичника античной мифологии                

Амур, упитанный младенец о крылах

Воробушка, бесстыдник голопузый

Такой античный мрамор озорной

Злой на изломах скользкий в остальном

 

***

                   дщери Мнемозины

Богиня памяти, старуха всем наукам

Старающейся придавать пристойность

Серьезность и внушительность. Старанья

Старухи Мнемозины от старенья

Спасти наш образ прошлого. Старуха

Как золотоискатель промывает

Разнообразный мусор бытия

Чтоб осадить из гераклитовой воды

И переплавить в гераклитовом же свете

Субстанцию воображения

Клио и прочие сестрицы-музы

Возобновляют в памяти у нас

Следы былых существований наших

Визитов на землю из запредельных стран

Трасцендентальных так сказать пустот

Откуда будто бы никто не возвращался

К земным невзгодам, - сестры, музы, дщери

Старухи Мнемозины – мимо зренья

Людского, мимо слуха человека

Стремительно проносит Мнемозина

Воспоминания

***

Но боги временем пренебрегают, бремя       

Забот – богам не ведомо бессмертным

                   и вместо

Переживаний времени, присущих

Лишь человеческому существу

Лишь человеку – у богов особо

Изощрено их любопытство к людям

Внимание к переживаньям нашим

Вниманье к нашим глупостям – в богах

Сверхчеловечно, - можно так сказать

Они бессмертны и неведом им цейтнот

Не ведают  той остроты эмоций

Привычной человеческим сердцам

А также сущностям таким прозрачным, как

Душа, витающая в эмпиреях

Как у Сократа дарит только юмор

***

 

                   кормит Ганимед                   

Почтительно орла как господина

Его похитившего как-то (у Рембрандта

Разбрызганный на полотне испуг)

***

 

          Но все романы Одиссея                         

Как платоничен этот первый

Роман бродяги Одиссея с дочкой Зевса и другой

Возлюбленной  – с царевной феакийской

С прекрасной Навсикаей вдруг проснувшись

Короткий эпизод во Схерии феаков

С намеком на влюбленность Навсикаи в своего

Найденыша седого ратоборца

За все засовы запертый и скрытый

Со  дщерью Зевса восхитительный роман

Еще лишенный тени адюльтера,

Слащавости, игривости навроде

Истории Венеры и Ареса

Вошедший имплицитно в Одиссею

Сей восхитительный роман с дочуркой Зевса

Зачеркнут-вычеркнут зачем-то был Гомером

***

Да я ли это был? Улисс кричал бы                 

Вернувшись на Итаку, вспоминая ,

Все рассказал бы, вспоминая – так и так

Итака милая прими меня

Мол , так и так, мои вояки

Мои веселые гоплиты и матросы

Совсем от рук отбились под конец

Мои вояки итакийцы, козопасы

И овчары по первому призванью

Двадцаток лет тому назад погибли

Прихваченные на осаду Трои

Награбившись на пепелище Трои

В крови испачкавшись как черти, дикари

Пустились в путь опасный с пепелища

Мной в авантюры вовлеченные когда-то

Какой позор пришлось терпеть мне с этой сворой

От мирмидонских псов, всегда готовых уползать

Подальше от опасностей

Выказывать задор и безрассудство

Их трусость и обжорство маскируя

Вниманье отвлекая от их хамства

В патриотическое бузотерство

Повсюду лезть со всяческой своей

Изобретательностью знаменитой, а ведь это

Так глупо на поверку всякий раз

С советом к Агамемнону являться

Он все равно себе припишет все успехи

Ты вряд ли поняла бы, Пенелопа

Какая это вздорная толпа

Мне приходилось всюду выставляться

И лезть с советами куда попало, Пенелопа

***

                  

Встречаясь с отблесками собственной судьбы

Выслушивая песни Демодока ,  Улисс                  

Способен усомниться в правоте

Своей же Мнемозины – в глубине

Воображения и соображений

Он даже ранее – у феакийцев

Выслушивая песни Демодока

О приключеньях Одиссея мог вполне

Засомневаться в памяти своей

Что размозжило в нем единство я?

Способен усомниться в правоте

Своих же собственных воспоминаний

Ведь наше самомненье симметрично

В груди носимой памяти, при сердце

Приписывают имена души и сердца

Души-волшебницы вершащей чудеса

Метанимическими существами

Синэкдохическими сущностями чувства

Которое себя осознает  - объединяет

Как жизнь Улисса с жизнью Одиссея

Да собственная жизнь как собственная дочь

Жизнь одиссеева за Одиссеем

Витает, сея в воздухе молву о нем и славу

- Не обо мне ли эта речь ведется

Припоминал и спрашивал себя

Когда же возвращусь я на Итаку           

Но обособленная в «Одиссее»

Веселая Эллада возлежала

Как на пиру у Алкиноя и внимала

Кому-то – Демодоку ли, Гомеру

Еще кому-нибудь

***

                   но Одиссею       

Еще придется засыпать среди

Непроясненных до конца угроз

Врагов каких судьба ему послала

Великий ум царя Улисса – и в удел

Ему оставленный ничтожный островок

Улиссу уделен не то богами

Не то судьбой – собою неказист

Не сердце женщины, но одиссеев лук

Его оружье опознает  господина

Где даже верная жена и славный сын

Бессилен даже сын удостоверить

Себя уверить в том что этот старец

И есть тот самый человек, который в двадцать лет

Отсутствия остался тем же самым

Воителем, искусным в играх речи

Способным в людях души различать             

Так лук к рукам привычку обретает

И никому  не подчинится, кроме

С ним породнившейся души стрелка

Наверно луку твоему как псу знакомы

Какие-то приметы рук твоих

Здесь даже вещи заждались тебя

***

***

А Тютчеву упругости пера           

Хватало  чтобы показать возможность

Того, что на столах у олимпийцев

Танцуют даже амфоры с нектаром

Вакханки ветренные Гебы

Подкрасив губы, каблуками бьют

***

Богатый мысами Пелопонес        

Многоугольник каменный поднесь

Как прошлогодний снег и утренний туман

Как детские воспоминания о  книгах про гераклов

К нам из Эллады не литература                     

А непосредственная радость бытия

Вкус к настоящему как к вечному мгновенью

В котором Фауст захотел бы пребывать

Как муха влипшая в смолу-янтарь

Духовный рост Эллады позволял

Любому эллину как древнему царю

С высот своей культуры уникальной

Свободно озирать пространства жизни

Там дол покрытый белыми шатрами

Здесь море – в нем гуляют корабли

Великолепие Афин и доблесть Спарты

Афинский мраморный концерт

И цилиндрические в каннелюрах

Ансамбли вертикалей

Риторика камней в архитектуре

***

Никто еще не распознал в поэме                    

Об Одиссее – ни альтернативу

К трагическим сюжетам «Орестеи»

Сиротство сына Агамемнона

И мнимое сиротство Телемака

Почувствовать ее альтернативность

К тому всему что сущность «Орестеи»

Собою составляет

***

Все наши браки где-то на Итаке

И только. И не более того

Искусство плаванья окольными путями

В обход сирен и всяких симплегад

Мы все еще в тех самых временах, когда Калипсо

Удерживает Одиссея у себя

***

Подумай, как под именем Гомера

Ослепший в старости усталый Одиссей

Хлеб зарабатывал рассказами на темы

За измышленья принимаемого мифа

В котором прожил он десятки лет

Кто это мог бы, как не сам Улисс

Знать так подробно – все о чем Гомер

Рассказывал

И выяснилось, что Улисс с Гомером

Одно и то же самое лицо

Вы наведите справки у Гомера                       

Под говор  моря  мой неугомонный

Мы все поладили  на том что мне приснилось

Итак, теперь – я снова на Итаке

Не опускайся даже в ванну безоружным

Вооруженным даже в ванне пребывай

И бдительным дозором санузлы

Обследуя, внезапно обходи

***

Так голова медузы с амальгамой 

Персеева щита, переглянувшись,

В обмене взорами самоубилась

Медузы сами злобный мед себе находят

В обмене злобами

Обмен угрозами уже из глаза в глаз

Изглаживает жизнь из этих злобных

Из натрий углеродистых существ

Азотно-углеродных организмов

Персей себя украсил не плюмажем

А головой медузы на щите

Самоубийственного созерцанья

Не пережившей. Как Нарцисс, Горгона

Нашла себя настолько уникальным

Таким обидно экстремальным телом

Столь оскорбительно оригинальной формой

Так ходит Петербургом Ковалев с лицом безносым

С лицом похожим на миланский шлем

Пятнадцатого века – персонаж

Из гоголевских снов

         

***

 

Остатки благородных начинаний

По эстетическому приобщенью

Скота к гуманности, а человека-зверя

К духовным подвигам – оставили следы

В буддизме и китайском государстве

Собою образующем дракона

Гибридное чудовище в себе

Объединившее все существа

В Универсально эклектическое нечто

А вот с быком переднеазиатским

Предосудительны девицам эти игры

Наляжет бык подобный на Европу

И плохо станет  деве  крутобедрой

Родит быку Европа минотавра

Химерного гибрида-наглеца

Трудна ее девическая жизнь

Соблазнами обильная

***

Чтоб на Итаке царствовать таким                  

И надо быть – изобретательным и дерзким

И в инженерии не меньше Архимеда

Сильнейшая парабола на тему

«Быть или же иметь?» Вся Одиссея

Изображает слабость обладанья

Не подкрепляемого бытием своим

Бытийственностью то есть

Сообладаемых вещей друг другу чуждых

Без существа, в котором сумма качеств

Без тех существ, которые суть сущность

Пасущая судьбой все бытие

***

***

В пурпурных облаках на пире неба                

Процеженный пурпурный сок заката

Там в чине высших кравчих – колористы

Крупнейшие художники Европы

А не бесстыжие мальчишки-ганимеды

Итак, возлягу я за пиршественный стол

На зло завистникам поблизости от Зевса

Вот я, когда-то возлежавший возле

Еще счастливее – в объятьях Фрины

И Афродиты – в призрачном земном

Ее существованье – не встречая

И вот, когда я здесь устану подвизаться

Я там возлягу одесную Одиссеев и Орестов

И Зевса самого – в сообществе Орфея

Ореста, Одиссея

Там не предвидят только одесситов

А также мало будет москвичей

***