ЮРИЙ ДИНАБУРГ.
У книжных полок.
Вегетативным размноженьем чувств и мыслей
Ничем иным не занята литература,
Такая вегетация эмоций
Без всякого участья происшествий
Не требует бесовского искусства
Бесовского искусства развлеченья
***
Калиф на час бессонницей страдает
А литератор вроде из «Пролога» лорд
К шекспировской комедии о браке
Юродивого медника берет
И медника-пьянчугу наделяет
Беднягу медника фиктивным бытием
В альтернативу доброму Кандавлу
Из геродотовской истории одной
О добром лорде, взявшем из канавы
Подвыпившего медника для шутки
Над расположенностью человека
При обстоятельствах к тому благоприятных
От собственного образа отречься
Отречься от себя – от памяти о прошлом
От личности своей отречься радикально
Кто был ничем – тот станет всем, как Слай
В канаве спящего бродягу Слая
Ждет фантастическое пробужденье
И делается Слай актером поневоле
На сцене мировой мы все одновременно
И зрелища и зрители друг другу
И только изредка выходим в прототипы
Прототипическое существо обычно
Не измышляющее самого себя
Разыграно впоследствии посредством
Не понимающих его актеров
Но с пониманием того, кто в драматургах
И в режиссерах мыслит как
Тысячеглазый, миллионоглазый
Смотрящий из-под неба некий Аргус
Звездастый и глазастый небоем
Но только Бог свободен в режиссуре
От автора отслаиваясь как
От Шлемиля отслаивалась тень
И не стеснят его ничьи импровизации
Носы сующие в расщелины Вселенной
***
Я полюбил пробел в литературе
Любезно мне оставленный от Бога
Собою заполняя тот пробел
В котором мне досталось пребыванье
В проблемах и пробелах
Четырехмерного ристалища судьбы
Судьба – четырехмерное пространство
В котором созерцаем мы себя
Аллегорическим чудовищем
Вот до чего дурное воспитанье
Доводит молодого человека
Живет себе на свете чертыхаясь
***
В геене огненной биение сердец
Сжигаемых в страстях ударов пульса
Остановить движение мгновений
Движенье солнце в небе, чтобы все
Ближайшие мгновенья удержать
Во взвешенном парении, в таком
Как ангел Иоанну обещал
Как антитезу к случаю Иова
Которому творец однажды возвратил
Все им утраченное бывшее не бывшим
И обеспамятил чреду событий
И обезвременил их существо
Оставив сослагательно условный
Тенеобразный модус этих двух
Глаголов «быть» - «иметь»
Чтобы рассыпанные по крупицам
Дискретны были наши времена
Мгновения – моменты как монеты
Меняться вряд ли могут в чем-нибудь
Пускай дискретно время как зерно,
Дается нам оно как те таланты в притче
Евангельской
***
Литература – род тайнописанья
По самой сущности возникновенья
Помимо ведома самих поэтов:
Они вовлечены в тайнописанье
В криптографические связи между
Их собственными тайными страстями
И с неосознанными в них самих
Стремленьями меж ними и людьми
Которым только предстоит еще родиться
Литература устанавливает связи
Язык в себе самом содержит коды
Не поддающиеся расшифровке
И потому враждебно государству
Оно готово содержать литературу
На жалованье в статусе холопки
Не рассудить народу тяжбы между
Поэзией и государством
***
В прямом соседстве с Адом в темном Лимбе
В умеренно подсвеченном пространстве
Где свет не режет зренья, не тревожит
В элитном окруженье пребывают там где
Философы, поэты и артисты
И три столетия спустя Московский Мастер
Он предпочел бы Раю – свету сей Покой
Хождению в раю среди цветов
Питаясь чистыми эмоциями свыше
Там благонравие царит среди блаженных
Без всяких принуждений от властей
Прообраз правового государства
Эдем собою образует
***
Не так в гиперборейской части Ада
Взаимовыручка живых и мертвых
Всечеловеческая солидарность
Уже попавших в рай как в коммунизм
Как Беатриче выручает Данте в миг беды
К святой Лючии обратившись
О дайте волю Данте, он бы он бы
***
Как бы законсервировав в себе
Все чувства, верованья, мысли
В так называемых доспехах вроде
Таких, в которых разъезжал сам дон-Кихот
В которых силятся еще играть актеры
Фальстафа толстого и тощего Кихота
Уподобляясь вздорным рыцарям
И сказочным царям и королям
Пришлось бы нам разгуливать в доспехах
В доспехах вроде банок жестяных
Консервных банок. В этих упаковках
В негибких раковинах этих артефактов
Опасны игры жизни и здоровью
***
По сводам ночи разместили имена
Своих влечений или страхов
Имеют силу с некоторых пор
Идеи двигать вещи по земле
Не только зрелища воображенья
Но также тяжести такие, как скульптурный
Царь Петр из бронзы – словно тот salpetre
Как движут мебель в собственных домах
Как это Пушкин (даже не Шекспир)
Нам с некоторых пор показывает – силы
Имеют духи в современном мире
Воздействовать на вещи и системы
Таких вещей в движенье приводить
Во времена преобладанья псевдо
Псведоискусства псевдочеловека
Носитель псевдопсихики теперь
Мочащийся к стене как Бог сказал
***
Теперь одной энергией идей
Приводят в действие копыта лошадей
В мускулатуре бронзовой скульптуры
И даже в каменных надгробьях на кладбищах
И даже в мраморе кариатид
Одной энергией идей придет в движенье
Металлокаменная красота
Архитектурная текстура бытия
Воображенью предъявляющей себя
Как бы прозрачной вырезкой в пространстве
***
Меж тем как дон-Кихот и Гамлет явно
Друг другу противостоят в культуре
Как современники и конкуренты
Вот первообраз русским людям, дон-Кихот
Согласный жить из милости у нас
В самосознании как приживал
Печальный развлекатель наших дам
Увеселитель добрых пошляков
А робким юношам ученый утешитель
И вот уже по всей России как в Ламанче
Уже без всадника печальный Россинант
Скитается, на призрак коммунизма
Рискуя ночью в поле наскочить
Бездомный призрак «лишний человек»
Рад будет пригодиться под конец
Кому-нибудь, хотя бы коммунизму
В такой же мере призрачному
Видок Фиглярин с ним перебежит
На службу новому порядку на Руси
Чтоб меж Харибдою Добра и Сциллой зла
Мы проскользнули на несчастном корабле
***
Амбивалентность славы и бесчестья
Эквивалентность низостей и взлетов
Амбивалентность головы и зада
Добра и зла – все это подобало
Любому современнику Рабле
И совратителю литературы-девы
Не для воспроизводства неких истин
В привольных ракурсах воображенья
Живя в аллегорической эпохе
***
Пример подобного разображенья
Впадения в безобразность в конце
Существованья, скажем, Пера Гюнта
Дает нам Ибсен: пуговичник – образ
Агента смерти, но отнюдь не ада
Когда по Ибсену вся жизнь как псу под хвост
Пойдет – то утешение бедняги
Вопрос о «быть или не быть» с него снимает
Бог милосердный: Пуговичник выйдет
Навстречу страннику – и только песня Сольвейг
Останется от тела и души, от Пера Гюнта
От жизни столь беспутной, беспардонной
***
Актеры-исполнители метафор
Которую спектаклем именуют
В отличье от театра, аллегория
Остановить пытается мгновение
Прервав метафору – метаморфозу
В ее какой-нибудь внезапной фазе
Она прекрасной может быть для Фауста
Метафоры охоты и насилья
Безумной скачке по пространствам Смерти
***
Всей европейской романной традиции корень уже в Одиссее
Задана техника высвобождения в нас интереса к тому что
Нам не грозит и в себе не сулит ни малейшей отрады-потехи
Предустановлено все, что потом в европейском романе
Определит механизмы сюжетосложенья в систему живого рассказа
Тайный сюжет – субсюжет под покровом наружным дискурса
Фабулу странствия к милому дому к далекой Итаке
***
Подгнило что-то в нашем идиотстве
И множество шекспировских сюжетов
Предложено всемирному театру
Так прежде было в Датском королевстве
Подгнило что-то в самом основанье
И от исламских революций до бедламских
Остался шаг один
***
В зловещей камере обскура и пещеры
В которой отзвуки наружной жизни
Как тени или световые блики бродят
Себя подобно нимфе Эхо повторяя
Таков еще зеркальный лабиринт
В который завлечен был человек
Платон измыслил световое Эхо
Не прибегая к образам зеркал
Предвосхищая на тысячелетья
Кинематограф, световое эхо
Он обошелся образом теней
Не только сны к себе не допуская
Воображеньем даже не греша
В пещере, где работают рабы
Наружу доступа не зная
***
Припомни, Гюнт, не ты ли как-то раз –
С воображения снимая катаракт увидел
Страх свыкшихся в тебе друг с другом
Различных лиц твоих, уверенных друг в друге
При том что жить они в тебе привыкли врозь
***
Медлительный рассвет в его Париже
Урок, усвоенный у Свана
Что значит, впрочем, Сван, как не герой
Из русского балета: Лебедь-Сван
Чайковского: усвоен им прием
Иносказаний, свойственный всему
Символистическому поколенью
Мадлен медлительно разжевывает Пруст
На дню Мадлен придет в другом своем обличье
Модисткой из ближайшей мастерской, поскольку он
Ее заметил и облюбовал для неустанных
Своих усилий отыскать себе замену
Подружки Альбертины иль Жильберты
В очередном преображенье
Своей эпохи: кончилась пора
Обворожительного ожиданья
Страна ревет от этого реванша
Ревут все страны, города и веси
Так зашифрованная belle epoque
Сезоны русские в Париже отмечает
Балетность русскую с немецкой сказкой
Эпоха русских «Лебедей» - Чайковский
Черпавший чашей чары из чудесной
Озерной музыки – темно-зеленый фон
До горизонта расстилал звучанье
***
Но Дант созданье Ада приписал
Премудрости Предвечного Творца
Предвиденью того, кто должен разделить
В конце концов добро и зло в пространстве
Для Вечности должны обособиться
В отличие от того, что было с ними
В органике эдемского плода
***
На обороте текста обитают
Антихарактеры и антиперсонажи
На горизонте текста сам читатель
Над текстом плавают как облака
Уже давно сложившиеся лица
Не поддающиеся произволу
Писательскому – как Улисс Гомера
С Улиссом Джойса вовсе неподвластны
***
Какой без мести праздник? Мы безместны
Так пусть страшнее грянет буря
Бездомны, беспоместны, неуместны
Во всей Вселенной – зададим ей бурю
Суд Фемы по Европе снова метит
Дома зловещими крестами, как в канун
Варфоломеевской ночи у парижан
Особый вкус к большим кровопролитьям
К предательским переворотам чувств
Сынам риторики мерещится палач
***
Поэта-ритора одолевают фразы
Будь я поэт японский я бы сразу
Вам хокку сочинил бы. Или сбоку
Пририсовал бы тоненькую руку
Держащую моря и сушу. Вашу руку
Жест Вечной Женственности
Изобразил бы это все по шелку
**
Да что такое развитой роман?
Полулюбовный полудружеский пожалуй
Полунаследственный и многомерный
Сей многомерный полиэдр
Тех человеческих взаимоотношений
Осознанный в быту как треугольник
Конфигурация влечений сексуальных
Такая векторная диаграмма
Всех эмоциональных устремлений
Конфигурация конэротизмов
Взаимоотношений в том кругу
К которому принадлежит читатель
А с ним и автор вероятно
Простой эффект проекции на плоскость
Триангуляции всех отношений
Зависимостей или же согласий
***
Как эвтаназии учения Платона
Доныне не превзойдены никем
Хотя бы смерть Сократа по Федону
Но новоевропейское искусство
Постмодернистское уже в игре Рабле
В постмодернизме отпевают не героя
А каждое мгновенье хороня
Его торжественно – сожженью придавая
***
Романы-натюрморты у Камю и Сартра служат
Унылой консервации эффектов
Всех этих экзистенциальных форм
Все это отчужденье атрибутов
В телесных образах способен разве что
Набоков, наш суровый резонер
В очередной раз резонерство предстает
В литературе нашей скрупулезной
Нам близость Апокалипсиса кажет
Один из типовых армаггедонов
И анекдотов одновременно – когда
Из апокалипсиса в анекдоты
Перекочевывают пентаграммы
Мне все равно самим собою оставаться
***
Театр эпохи классицизма в целом
Реализует превращенье статуй
Неповторимых классиков по прозе
И мрамору – работавших успешно
В соперничестве с Матерью-Природой
Театр, в котором автомат-актер
Театра Sturm-und-Drang’а, - Генрих Клейст
Его великолепный довершитель
Жанр театрализованного чтенья
В Реанимацию литературных формул
В движенье приводимых механизмом
С использованием голосов и тел
Живых актеров в качестве скульптур
В театр играли церемонные чтецы
Жанр театрализованного чтенья
С подделкой чтенья под игру в театр
Актер, игравший у Корнеля не героя
Испанского, не эллинского – нет –
Преображение скульптур барочных
***
Воображенье в приключенья вводит
Ведет по книгам, читанным когда-то
Читатель что какой-нибудь калиф
Гаруну-аль-Рашиду уподобясь
Бессонницей страдая, по Кордове
Переодетым ходит Шахрияр
Читатель, окалифленный на ночь
Не прочь продлить свое калифство
Он позволяет помещать свое
Воображение в условия, которых
Не принял бы ни зреньем ни на ощупь
Когда бы не были представлены ему
В субстанции лексической способной
Нас обводить вокруг поверхностей вещей
Магических во внутренности их
Зане для магии речедвижений
Тремя размерностями зримого пространства
Не ограничена реальность в чувствах
Представленного духу бытия
Для постановки драм на моносцене
Воображения читательского: чтенье
У Достоевского становится театром
Для совмещаемых в одном лице
Актеров, зрителей и режиссеров
***
Улисс на улицах встречает лица
Сквозь сны привычные ему
Воспринимает он косое их мельканье
Как снегопад воспоминаний
Как перекошенный в струях дождя пейзаж
Как у Марселя Пруста пробужденье
Дарит беспамятство его Марселю
Поскольку он живет давно уже
В далеком прошлом, а не в этой спальне
И не в постели тяжело больного
Астматика
***
Разве непременно
Необходимы авторы, чтоб темы
Существовали? Сами по себе
Сюжеты и мотивы как бы сами
Извечны и только извлеченью подлежат
Из вечности, из подсознанья к нам
На свет на сцену эн стату нассанди
На сцену, то есть
В действительности как старик Гомер
Проблематичен: множество рапсодов
Консолидировалось, плоть и кровь свои
Не то отдав бесплотным представленьям
Не то, наоборот, приобретая плоть едину
***
Литература вроде Пенелопы
Ее в осаде держат графоманы
«Блажен, кого призвали всеблагие»
Участвовать в их распрях миротворцем
И сидя на пирах, пером гусиным
Расписываться в ведомостях века
Организует сложную борьбу
За долголетье памяти своей
Поскольку кроме памяти ничто он
Не в состоянье уберечь от разрушенья
Все разрушается в душе и теле – старость
Азартно держится воспоминаний
Без удержания которых личность
Лишь юридическую фикцию собой обозначает
Безличный документ из ДНК
И дактилоскопических фигур
Конфигурацию для опознаний
Собою составляет. Персонаж
Пересыпающий воспоминанья
Слабеющими пальцами песок
Перебирающий – как те червонцы
Которыми любуется скупой
И без сомненья поэтичный рыцарь
В трагедии у Пушкина – Герой
Марселя Пруста – кто как не такой же
Как не перебиратель ощущений
Когда-то отчеканенных в мозгу
Такая же банальная стезя
По самоистязающимся душам
Что истязаемы любовью к музам
И Мнемозине, матери музейской
В борьбе со Временем, с бегучими песками
***
А кто зажат между характеров таких
Чья жизнь обречена на бессюжетность
И это делается самой жесткой карой
Он затевает мелкие интриги
Описанные в дантовской поэме
Ничтожные, которых не приимут
Ни Бог, ни супостаты божьей воли –
Как говорит о них Вергилий-Алигьери:
От них и суд и милость отошли
Они не стоят слов – взгляни – и мимо
(И он увидел стяг в крутящейся пыли
Коммунистический, кроваво-красный)
И здесь так много жизней бессюжетных
Хотя в них столько всякой бесовщины
***
Давай вернемся в пушкинскую повесть
Я некромантией литературной
Наружу выведу как Дант из Ада древность
Все точки зрения эпохи лупоглазой
Так Дант когда-то вывел древности из Ада
В отличье от Орфея – безоглядно
Путь продолжая памятью без всяких
Рассудочных проверок впечатлений
У них пустая Вечность впереди
И много времени в том преизбытке
Предметов размыслительных у мертвых
Живущих собственной посмертной жизнью
Так воздадим их душам по бессмертью
По вечности отпустим каждой жадной
До жизни, жаждущей мучений
(Те революционные знамена
Которые понадобятся Франции
России и Германии себя
К убийствам массовым подхлестывать по лицам
Народных толпищ)
***
Как протирают сонные глаза
Мы тоже можем снять декалькомани
С макулатурной маски психодрамы
С тревожной сущности литературы
Горящей в ярких образах
В любом контексте свежей мысли тесно
Она еще жива и бьется всеми
Конечностями нежными своими
Стараясь эротические зоны
Своей поверхности прикрыть от любопытных
***
Но умер будто бы по слухам бог
(Не умер – оказался в Зазеркалье)
Все рукотворное имеет общим свойством
Быть зеркалом и самоотражаться
И отражать в себе все артефакты
Такие схемы многие не склонны
Встречать иначе как враждебно
И будут многими осмеяны стихи
С претензией на изложенье неких
Философем Для интеллектуальных
Игр будет вам предложен вариант
Намек на некую неполноту существованья
В автоматических усильях напряженных
Все продолжать предательскую ложь
Неподлинного со-существованья
***
Завзятый книгочей, переведенный
Из декламаторов наедине с собой
Переживавший риторические страсти
Вдруг переведший самого себя
В литературные герои дела
Как бы в актеры на подмостки своего
Воображения – становится всего лишь
Искателем себе амбициозных
Эффектных ситуаций, вроде тех
С которыми он мысленно знаком
По собственной читательской привычке
Он вынужден осмысливать все вещи
Метафорически вертеть все вещи чтобы
С изнанки представлялись нам не тем
Чем их привыкли называть и применять
К делам привычным: тазик – в шлем Мамбрина
А мельницу – в тупицу великана
И атакуемая мельница должна бы
Казалось бы, сдаваться дон Кихоту
А вместо этого она вертится
Как наша галилеева планета
На месте стоя все-таки вертится
То и другое – и устойчивость свою
И постоянное свое вращенье
Свидетельсвуя нашему вниманью
Равно уже критическому
В послекоперниковы времена
Во времена Джордано , Галилея
Монтеня и Шекспира на ходу
На все что попадется на глаза
Все под сомнение беря поскольку
Быть просто мельницей не глупо ли для вещи?
Не интереснее ли для нее
Быть одновременно и чем-нибудь другим
Хотя бы ведьмой или великаном?
Скорее великаном быть чем вещью
Желательно быть этой крупной массе
Обрисовавшейся на горизонте
И поджидающей себе противоборца
Достойного Как можно быть на свете
Всего лишь вещью, на потребу нам
Представленной пространством на пути
Блужданий времени? Как вещи бы могли
Свою обыденность терпеть? – когда не терпит
И дон-Кихот обыденности чувств
Читательских, поверх которых в сердце
Ему вселились рыцарские чувства
Страсть к приключениям, задор мальчишки
Когда-то зачитавшегося так
Что незаметно молодость прошла
Пол жизни промелькнуло? Дон-Кихот
По-рыцарски великодушен даже
К простейшим, тривиальнейшим вещам
Не только к этой грубой Дульсинее
Мужичке, но и к замковым служанкам
К трактирным девкам и хозяевам гостиниц
Он в лимб переселился и ведет
Беседы может быть с самим Гомером
***
Рассеянность читательского взгляда
Внушает авторам коварные идеи
Макиавеллиевский образ мысли
Распространяется с измышленных фигур
С литературных призраков – на тех кто
Им должен прототипами служить
И как бы в зеркала смотреться в книги
Ну как не верить в призраков обычных
Когда искусственные привиденья
Измышленные мастерами слова
Собой литературу заполняют
Уверенней, чем ту страну, откуда
Никто не возвращался никогда
***
Милорд Абсурд усердствовать начнет
В погоне за упущенным мгновеньем
Остановись мгновенье, ты прекрасно!
Воскликнуть не успел несчастный Фауст
- Прекрасно ты, остановись мгновенье
- Я выбрал бы мгновенье поновее
Для восклицания подобного, чем то
Но Время каждому из нас
Не даст прокручивать опять воспоминанья
Да перечитывать черновики
Мы все в заложниках у времени у ведьмы
Надежды на отсрочку нет
***
Где этот юноша британский, мало чтивший
Не только добродетель, но и просто
Живую непосредственность эмоций
И подкреплявший каждый эпизод
Поползновенья своего к чему-нибудь
Очередным приемом алкоголя
Для приведения в движенья чувств
В оцепенелых механизмах сердце
Где этот Чайльд Гарольд и автор Байрон
Препровождают время в рассужденьях ?
***
Как вся природа кружит воздух, воду
И календарные и часовые стрелки
И признаки времен в обычном смысле
В известных смыслах для любой из жизней
Отдельные моменты мы сочтем
Прекраснейшими в собственных контекстах
В тех текстах, образуемых из нитей
Причинных или же сюжетных
***
Мыслитель тонкий, трубчатый тростник
Колеблемая ветром трость в пустыне
Мыслитель тонкий, трубчатый тростник
Дает себя в папирус превратить
В слоистый свиток принимает текст
Приемлет свойства флейты
***
Здесь мнится мне что я в обнимку с нимфой
Не кажется ли нам, что все мы только снимся
Себе самим друг другу и постольку
Привиделся и вам я мой читатель
Кто видит этот сон
***
Законсервирован каждый из наших духовных провалов
Худший из жизненных наших моментов
Образ абсурда когда-то еще назывался грехом и поэтому
Определим, как явленье, наглядно знакомое всем нам
Грех обсуждался всегда как абсурд, и никак не иначе
Ужас греха – в пребывании вечном среди совершенных когда-то тобой же
Действий нелепых и просто неловких свою отвергающих ценность
Казнь – в узнавании образов собственных действий
На протяжении вечности целой
***
Так чем же было нисхожденье Данте в Ад
Сплошь аллегория хожденья винтовой
Дорогой Эшера в четырехмерный мир
Всходя на башню, мы в конце концов
Внизу оказываясь, все возобновляем
Хотя у многих к Данте – аллергия
Аллегорическое сопереживанье
Для пребывания души внутри телесной
Персоны нашей – требуется, чтобы
Достаточно персона натерпелась
Внутри себя присутствия души
Испейте Леты и забудьте счеты
Беспамятство послужит милосердьем
А Данте Ад и Рай представил в виде
Двух видов массовых безумий – у одних
Все превращается в страдания и в средства
Терзать друг друга – а над ними мир иной
Где маринованные в чистом свете
Все пребывают в сладком умиленье
В оцепененье вечного экстаза
Внеисторичность этих резерваций
В которых каждому его мгновенью
Тебе остановили вдруг навеки
Осуществили коммунизм потусторонний
***
Кто обвинит в безжалостности Баха
За выдуванье из органных труб
Недолговечных звуковых существ
Страдающих, стенающих, клянущих
Друг друга ненавидящих порой
Порой терзающих себя
И богохульствует и сам себя клянет
И угли ревности глотает в некой теме
Иной подобный человеко-звук
Растет неистовая флора в струнах
Щипковых инструментов – и стремится
Все самоутвердиться, затвердеть
В полупустом просторе слуховом
В математических пространствах муз
И музицирующих сил природы
Импровизации у Духодува
Вдувающего порциями души
Духовность нашу в гущу протоплазмы
Кипящей по поверхности земли
Для сотворенья жизни как музыки
Еще Рабле когда-то звуки уподобил пузырям
Замерзшим в эмпиреях, выпадавшим
Как снег и градины на головы гуляк
С Пантагрюэлем плывших
Как от Божественного Стеклодува
Бегут по небу гроздья пузырей
Он тот, кто выдувает облака
Барашковые – из унылой массы
Осеннего тумана
***
Была же первозданная природа
Полна еще естественных метафор
Пасть источавшая горчайший страх
Теперь сладчайший заключает мед
Как любит говорить педант Полоний
Ворота Адовы под знаменитым текстом
Об оставленье всех надежд, туда идущим
Я видимо давно туда вошел –
При мне моя Любовь и Вера. Но Надежды
Среди святых сестер я что-то не припомню
Далекий гул давно затих за Стиксом
Затихло все. За то что я когда-то
На горестной земле был ревностно привержен
Вращенью страсти вроде яростного вихря
Меня крутившей – догоревшим днем
С его остатками схожу уступом скользким
В угрюмый Ад в пустые очи мне глядящий
***
Ведь мы приятели plus que parfait
Пусть к вам при всем при том другой дороги нет
Пусть к вам в конце концов придет
Сверхсовершенство - означает в переводе
Все в целом выраженье по - французски
Сверхсовершенное – сверхзавершенный
До завершившихся уже событий и времен
Сверхсовершенным видом на латинском
Не правда ли, звучит оксюморонно?
Его бы следовало понимать
Ведь грамматическая форма мысли
Не риторическое ухищренье
Но выраженье зрелой
Додуманности чувств до диалога
***
Расставь Фальстафов по всему пространству
От самого Прокруста до Шекспира -
Увидишь роковую связь времен
Я одиссействую на всем просторе истории
В пределах досягаемости прессы
И телерадио программ
Ты у меня попляшешь, милый друг
На роли моего корреспондента
Ты у меня проходишь в персонажах
Нет, не совсем: я в некотором смысле
Двойник себе Позвольте одолжиться
У Вас одной метафорой на славу
Она использована будет мной
Ну кто умней меня сумеет уйму
Чужих удач умять в одно сплетенье
Метафора метафор волшебство
Словесное речедвиженье мысли
Но не по адресу претензии к Сальери
***
Внушеньем возрожденческим всем нам
Привита толика сальерианства
Мы как бы признаны в себе реализовывать
В неисчислимых повторениях все то что
По штату как бы человеку надлежит
Никто не смеет уступать другому
Никто не смеет и превосходить
Себе подобного хотя бы в чем-нибудь
Кого-то в чем-то, это норма права
Которое зовется Справедливостью
И некий человеческий стандарт
По общим правилам и меркам утопизма
Итак, наследье Ренессанса, сальеризм
Включительно – стыдливый страх того что
В тебе чего-то не хватает по сравненью
С каким-то Моцартом
***
Идеи принимают многовидность
Они плодятся и комбинаторно
Как это представлялось Эмпедоклу
Он видел Океан как бы похлебку
В которой все кипит в совокупленьях
Мне снится эта самая похлебка
Из коей эволюция хлебает
Себе питательные субпродукты
На пробу сущностей в различных существах
Осуществляющих свои существованья
Недолговечные для большинства подобных
В исходных состояниях своих
Воздвигнув независимо от нас
Они пытаются осуществляться
Совокупясь в различные химеры
Все это называют подсознаньем
***
В античности герои не имели
Сопоставимых им попутчиков – таких
Как начиная с дон-Кихота – предлагала
Литература каждому герою
На роль слуги и псевдокомпаньона
Друг при Оресте или Ахиллесе
Пилад или Патрокл – всего лишь тень
Всего лишь подходящий повод
Произнесенья вслух заветных мыслей
Не в пустоту и попусту, а к сведенью
Наперсника, которым остается
И друг Горацио при Гамлете – как лучший из людей
С какими Принцу довелось встречаться
Искусника по сопереживаньям
***
Вот и рыцари офальстафели
Постарели друзья до поры
Офальстафели Мефистофели
Рано вышли друзья из игры
***
***
ЮРИЙ ДИНАБУРГ.
1980-е – 2007.
