ДОВЕРИМСЯ

                СУДЬБЕ

 

                                                                                                                                      стихи                                                                                                                                                                                                                                  

                  четвёртая книга                                                                                                                                                                                                      

 

         1.В отраженном свете

 

 

 

                   Поэзия

 

 

                   Ты - степь, где ходит волнами ковыль.

                   Нет, ты сама - ковыль, и на закате

                   горька дорог твоих седая пыль.

                   Ты, как мечта о громовом раскате,

 

                   хмельна и пахнешь травами земли,

                   звенишь соломой. Каждому знакома,

                   ты тонкой тропкой тянешься от дома

                   и в небо упираешься вдали.

 

                   Ты - небосвод, где каждый звук - звезда.

                   О, Млечный Путь строки!..  Ты тропкой длинной                                                                                

                   поднялся ввысь.  Пахнуло хлебом, глиной.

                   Ведро запело весело - вода!

 

 

 

              

 

                    *         *      *

 

 

                   Марта праздник световой,

                   снега острое сиянье,

                   и над самой головой -

                   неумолчное созданье...

 

                   О, как сильно можно петь!

                   Сколько нужно ждать от мая,

                   зимний холод забывая,

                   чтоб недавней стужи плеть

 

                   обернулась для души

                   радостью весны и плена!

                   Свет! Сияние! Сирена

                   солнца в пристальной глуши

 

                   неба, где сверкает льдом

                   Млечной Памяти дорога...

                   Да, я снова не о том.

                   Но прости их, ради бога,

 

                   эти зимние слова.

                   В озаренном мирозданье

                   неусыпно, как молва,

                   та, что памятью жива,

                   льётся  снежное сиянье.

 

               

 

Море

 

Прилива лёгкая игра.

Даль без конца. В стекле киоска –

вся синь небесного шатра,

причал, два рыбака-подростка.

 

Остановившейся волной,

прощальной смуты отголоском
жизнь растворилась за спиной.
И только синяя полоска
одна плывёт передо мной.

 

 

 

       

                           *          *          *

 

                   И в самом деле, чем он был -

                   мой день, мой опыт неприметный,

                   который оплодотворил

                   свод голубой и безответный?

 

                   Я был... не более, чем  лист,

                   чем эта мелкая речушка

                   ( вот кто воистину речист!),

                   чем ранящая слух кукушка.

 

                   Я был и... растворился весь

                   в земной неизреченной пыли,

                   которую лучи пронзили.

                   Взгляни на солнечную взвесь!

 

                   Ведь это -  день мой... Жил и ждал,

                   звал и зиял - желтком в проране

                   вечерних туч, стожком в тумане.

                   А это - ветер и вокзал -

 

                   пристанище, проклятье, зов

                   грядущего. О, голос жадный,

                   ты с юности манил надсадный

                   и яростный. Я - твой улов.

                  

                   И надо жить тобой опять,

                   бежать, и на подножку прыгать,

                   и -

                         воздух голубой глотать,

                   срываясь под колеса мига.

 

 

 

                         

                   Счастье  весны

 

 

                   Сошли снега, ударил яркий свет

                   по ледяному рубищу дороги

                   и разбудил в асфальте корни  лета,

                   и разорвал асфальт- лети, трава!

 

                   А на мосту, где проклят был январь,

                   сцепились ветры марта. Белой пылью

                   с меня слетели годы. Стало слышно,

                   как лед подался.  Я поцеловал

 

                   клочок  мятежной сини над собой,

                   где дуло нежным, прежним, чистым, светлым.

                   И в сердце ожила улыбка счастья.

                   А лед скрипел зубами на реке.

 

 

                 

   

                                  

* *          *

 

 

                   Все прочла на ладони твоей

                   тишина, и листва тополей,

                   потемнев изнутри, зашумела,

                   словно, пробуя силы, несмело

                   в дудку  лета дохнул суховей.

 

                   Неужели  судьбы письмена?

                   Те, что ты не прочел, но сумела

                   разглядеть и постичь тишина?!

                   И в ладонном рисунке ли дело?..

                   Тяжела, осторожна, темна

 

                   поступь тайны. Я слышу, во мне

                   глухо шум тополей повторился.

                   словно листья заныли в огне...

                   Я опять в пустоту оступился -

                   снег январский стучит по спине.

 

 

   

            

                           *          *          *

 

                        Все в прошлое ушли,

                        и он сошел в могилу,

                        и в сумерках земли,

                        как золотую жилу,

 

                        вдруг обнаружил след,

                        ведущий в дымке синей

                        туда, где брезжит свет,

                        как ночью - первый иней.

 

                        Он бесконечный путь

                        осилил понемногу

                        и сел передохнуть

                        на торную дорогу.

 

                        Никто не догонял,

                        никто не шел навстречу,

                        но свет дразнил и звал,

                        звучал сокрытой речью.

 

                        Казалось, вот он, здесь,

                        шагов за двадцать, рядом,

                        где будет зрима днесь

                        за маяту награда.

 

                        А свет крепчал и рос,

                        приумножая вечность,

                        и до корней волос

                        пронзала бесконечность.

 

                        И грудь прожгла слеза,

                        как землю - сила злака...

                        И, опустив глаза,

                        он, как  дитя, заплакал.

 

 

 

   *                *         *

 

                        

                   Легче звука, свободнее сна

                   дух крылатый, судьба-попрошайка,

                   промелькнула, нырнула до дна,

                   взмыла вверх - мимолетная чайка.

 

                   Заронила мне в душу мечту,

                   позвала неоглядным простором.

                   О, куда мне!

                                          Стою на мосту

                   и слежу: вот сейчас метеором

 

                   снова сверзится с неба к воде

                   и ни с чем возвратится обратно,

                   и не встретится больше нигде,

                   словно прожитый век, невозвратна.

 

 

 

           

                                    Слова

                               

                                        Л. Григорьяну

 

                        На красивые слова

                        память у меня слаба.

                        Мелос, пифия, аскеза... –

                        ну откуда это мне!

                        Я - полыни и железа

                        детище в чумазом дне,

 

                        где одна нудит гармошка,

                        где пророчица одна -

                        песнь, сопутница вина,

                        и одна у всех одёжка –

 

                        телогрейка – для аскета

                        самая что ни на есть.

                        И всегда охота есть...

                        Впрочем, слово не об этом,

 

                        а о том, что все же лгут

                        губы - пифия, аскеза...

                        Оглянись на скрип протеза -

                        и тебя глаза прожгут

 

                        завистью к твоим двоим,

                        непотерянным в окопе

                        там, в конце войны, в Европе...

                        Кто виновник?

                                       Все молчим.

 

                        Поле вещее, ботва

                        бурая, костер, калина

                        рдяная - слова, слова...

                        Гонит времени машина.

 

                        Неученой головой,

                        как к рулю, к столу склоняюсь...

                        Каюсь, каюсь, каюсь, каюсь -

                        перед вечной синевой

 

                        мира, где слышны едва

                        грусть и роскошь полонеза,

                        где, как листья, жгут слова -

                        мелос, пифия, аскеза.

 

 

 

                       

               

                           *          *          *

 

                        Ночного города громада,

                        твои безликие дома

                        великодушным снегопадом

                        опять приветила зима.

 

                        И вот деревьев терема

                        стоят - белы, невозмутимы -

                        посланцы мира, пилигримы

                        потемок.

                                        Света закрома

 

                        далеким, легким, незабвенным

                        сияньем наполняют грудь,

                        весной и счастьем непременным.

                        И сердцу шепчет белый путь:

 

                        -Покуда следом ни единым

                        дня не нарушил человек,

                        иди и будешь чист, как снег,

                        как снег - перед судьбой невинным.

 

 

 

                  

   

                           *          *          *

 

                   Большой водой накрыты берега.

                   В воде стоят леса. Вслед за буксиром

                   бегущая волна до края  мира

                   разносится. Под ней лежат луга,

 

                   поля, дороги, тропы, пустыри,

                   трава, кусты и острова. Моторка

                   разъяла тишину скороговоркой.

                   Ночь подошла. Истлела плоть зари.

 

                   Зажегся бакен - встал свечой со дна.

                   Плеснула рыба. Распрямилась ветка,

                   освободившись от воды. Черна,

                   как рана, плена темная отметка.

 

                   Еще вспорхнула ветка... Тишина...

                   Наметился, как вздох, широкий шорох,

                   как будто жизнь проснулась в старых порах -

                   здесь под водой, во тьме... Взошла луна -

 

                   и стало видно далеко вокруг,

                   как там и тут воскресшей Атлантидой

                   встает земля, поблескивая тиной.

                   Так через день, глядишь, весь этот луг

 

                   освободится... Закадычным другом

                   гудит навстречу барже теплоход,

                   сияет весь, не ведая забот.

                   Исчез…   Как тень, на свет луны встает

                   земля, еще объятая недугом.

 

 

 

                                 

                                

               Старинный дом

 

Гранитная плита у старого крыльца.

Как жадная река, её грызёт дорога,
теснит, шумит, гремит у мёртвого порога.

Дотянется сейчас до ржавого кольца

и загремит им в дверь, как некогда гремел
прикладами погром. Не с той поры ли самой
парадное мертво?.. Лишь челюстью упрямой
плиты оно грозит: - Попробуй, коли смел,

ступить!.. Нет никого. И ствол карагача
старинной дружбы долг без лишних слов свершая,
восходит над крыльцом, касается плеча,
трепещет всей листвой на беглый гром трамвая.

 

А ночью, утонув всей памятью в окне,
таинственной игрой теней и отражений
он будит зыбкий мир в той скорбной тишине,
что затаилась там, внутри, где плачут тени.

 

  

                         Чердак

 

                   Я бы так его коснулся уха:

                  -Век тебя не покачнёт разруха...

                   Но забито наглухо давно

                   слуховое  темное окно.

 

                   Голубей пристанище сквозное,

                   сумрак серый,  теснота стропил,

                   пыльное, ночное, смоляное

                   бдение древесных черных жил.

 

                   Ходит тень по лестнице скрипучей,

                   не достигнет чердака: темно...

                   Вспоминает крышу, лес дремучий

                   за рекой... То время - где оно?

 

                   Отзовись, глухое и слепое!..

                   Зашуршало, хлопнуло крылом,

                   в темноту, как в небо голубое,

                   ринулось сквозь сумрак напролом.

 

                   Что осталось?

                                             Да одно вот это,

                   как бельмо, как винное пятно, -

                   слуховое темное окно,

                   недоступное для слов и света.

                                                             

                                  

                      

 

              

   

 

                *         *         *

 

 

                        Окончилась лета запарка.

                        Сверчки утомились, молчат.

                        Забытого чая заварка

                        пурпурна, как зимний закат.

 

                        Метелка засохшей полыни,

                        рябины тяжелая гроздь...

                        Мы жили здесь.

                                       Нынешний синий

                        денек - не хозяин, а - гость:

 

                        мелькнул и растаял - не славой,

                        но призраком. Красный букет

                        листвою крушины корявой

                        осыпался на пол - лишь свет

 

                        сочится... Я дню поклонился,

                        и спичку к свече приложил,

                        и тайне огня удивился:

                        так жизнь он мою озарил.

 

                        Случайное счастье подарка...

                        Я снова минувшим богат,

                        и свету свечного огарка,

                        как встрече негаданной, рад.

 

 

                        

 

*

  

                        Наивен думающий впрок:

                        обдумал будущую зиму,

                        пустил звезду под потолок -

                        рождественскую (не отнимут,

 

                        небось). Заветный адресок

                        занес в блокнот. О, нимфа лета,

                        не обмани души поэта!

                        В обещанный воскресни срок!

 

                        Но дрогнул в лампе волосок,

                        и свет на елке новогодней

                        растаял. Где-то в преисподней

                        порвался кабель, кран потек,

 

                        издательский обжег отказ.

                        Чай остывает. Время тает.

                        Горит без надобности газ.

                        Пурга дорогу заметает.

 

                        Куда ни ткнись - всё пустота.

                        И поднимается  тревога

                        со дна души. Еще немного -

                        и пересохшие уста

 

                        молитвой обожгут ладонь:

                      - О, пощади меня, минута

                        грядущая! Не охолонь

                        наивный нищенский огонь

                        сиюминутного приюта.

 

 

* *          *

 

Лай собак на уснувшей земле.

Среди спящих домов пробегая,
вдруг взорвёт торопливая стая
тишину, точно пламя, в золе

пробудясь, полоснёт темноту.

Этим лаем случайно разбужен,
глянешь в ночь – отражённое в луже
небо молча глядит в высоту.

 

Унялись. Замолчали  . Откуда
в круглосуточном бденье, куда
поспешают, как свет и вода?..

Промелькнули. Какое там чудо

 

уготовлено им?..  Как давно
я не пробовал этого бденья!

Среди улиц ночных вдохновенья
не искал. Всё проспал. Лишь одно

остаётся – в подушку лицом…

Ночь растает, пройдёт, как бывало,
накатив неожиданным валом,
запечётся на сердце рубцом.

 

 

              

                 

                  

 

              

 

                 

               *          *          *

 

 

                   Ударит гром - и сразу ты проснешься,

                   не ото сна - от всех минувших лет,

                   и, увидав, какой сияет свет

                   из тяжких туч, невольно содрогнешься.

 

                   Свет этот чист, крылат, неуловим.

                   И каждый лист, и каждая былинка

                   взахлеб сияют радостным таким

                   сиянием, что мокрой мглы сурдинка

 

                   бессильна этот возглас приглушить.

                   О, так ли безысходны наши годы!

                   Еще жива и длится в сердце нить

                   любви, почти избытой, несвободы -

 

                   такой  желанной!..  Солнечно-легка

                   та участь быть в плену у нежной смуты:

                   не видя луж, сквозь годы, дни, минуты

                   идти

                         и -

                            оступаться в облака.

 

 

 

                        Тебе - кусок, и мне - краюха,

                        стакан воды.… О чем еще

                        мечтать?

                                       Спасибо, голодуха!

                        Загаром выдубленных щек,

 

                        железом наторевших пяток

                        благодарим тебя, летим

                        на улицу - к азарту пряток,

                        лапты и бабок.... Нестерпим

 

                        и дивен бесконечный зной

                        на дне песчаного карьера,

                        наполненного голубой

                        водой и небом.

                                       О, галера

 

                        барачных отроческих лет!

                        Нам от войны одна Победа

                        досталась в пиршестве ракет,

                        а шабаш горя был неведом.

 

                        Когда перепадал нам жмых,

                        скажи, покойный мой братуха,

                        мы пели песни - за других,

                        которых съела голодуха.

 

 

                      

* *          *

 

                        Ты не принес мне счастья, камень.

                        Отполированный, литой,

                        ты спишь, заласканный веками

                        и обрученный с немотой.

 

                        Ты мягко на моей ладони

                        лежишь, но не подаришь дня

                        своих видений: как броня,

                        ты не доступен. Волны, кони,

 

                        ветра - что по тебе промчалось?

                        Какого солнца цепкий жар

                        впитал твой аспидный загар?

                        Ни боль, ни соль, ни злость, ни жалость

 

                        не покачнут твой сон. И все же...

                        Как ты покорно лжешь глазам!

                        Как нежно шепчешь черствой коже!

                        Как льстишь исцветшим  волосам,

 

                        что всё одним грядущим  живо,

                        и мы смятением своим

                        твоей надежде молчаливой

                        в глаза бесстрастные глядим.

 

                        Ты видишь, камень? - сизой дымкой

                        грустит осенняя земля,

                        дурманом дышит конопля.

                        А счастье ходит невидимкой

                        там, где шумели тополя.

 

 

*             *          *

 

Пели врозь и хором. Хоровое
пение окончилось давно.

Потому и небо – дождевое.
Потому и на земле – темно.

 

Только листья, только лужи эти,
тёмный запах пыли и воды…

Господи, фонарь всё также светит!

Только мы -- не те. И нет беды

 

вроде бы. Но что-то ноет, гложет.

В телефоне треск, и не понять
толь не хочет встречи, толь не может…-

друг, давно уехавший …  Опять -

улица, и небо дождевое,
жалость, годы, май, весна, вино,
музыка, потёмки – всё такое
прежнее, да вот не нам дано.

 

 

 

 

 

Эфемериды

 

Я сутолоке ваших дней
за шум и спешку не пеняю,
но доли нищенской моей
на ваше счастье не меняю.

 

Смотрю в окно и молча пью
заката зелье золоте
за участь давнюю мою –
за одиночество глухое,

за право душу облакам
вручать, а слух – листве полночной,
внимая медленной, песочной
утечке времени, а вам

дарю дрожание стекла,
в которое стучит упрямо
посланником ночного храма
крылатое дитя тепла.

 

 

 

 

 

               *          *          *

 

                        Счастье длиться две жизни не может.

                        На одну  бы хватило, на срок

                        обозримый.

                                              Осотом по коже

                        резануло: ты года не смог

 

                        удержать на ладонях судьбу,

                        на полмесяца сил не хватило.

                        Черной болью заныло во лбу

                        опасенье: да счастьем ли было

 

                        то, что было вчера и тогда,

                        на заре захмелевшего лета?

                        Что же было? И было ли это?..

                        И в глазах потемнели года

 

                        от того, что безжалостен свет…

                        Ты искал тишины и спасенья,

                        а от счастья спасения нет.

                        Ты в испуге избрал отступленье.

 

                        И теперь, увлекая ко дну

                        за посмертную эту вину,

                        козырь твой тебя поедом гложет:

                        счастье длится две жизни не может.

 

 

 

Ветераны общежитий.

 

               Угол свой им не снится давно.

               Вот опять у порога суббота.

               Не спасёт их сегодня работа:

               выходной, прозябать суждено.

 

На часы уповать, на экран
голубой. Неподвижны минуты,
тянут жилы, конючат: - Кому ты
нынче нужен - не трезв и не пьян?

 

От кого, укрывая трояк,
в дебри улиц бежать на охоту

за пивком ?.. Ненавижу субботу.

-Брось! Чего там – заметит сопляк,

малолетка, ещё и двух лет
не проживший в казённом жилище…

Этот серый уют – пепелище.

Что под ним!? Да, пожалуй, и нет

ничего. Ни жены, ни детей.

Отираются где-то по свету…

-Малый, брось ты газету! Налей,
коли умный… Вот то-то что нету.

 

Грузовик замолчал во дворе.

Вон с верёвок снимают пелёнки.

Тишина, как зима в конуре.

Только радио бьёт в перепонки.

 

Только  детский старается плач
за стеной. Понемногу стемнело.

Ночь придёт, как трудяга-палач,
отсечёт истомлённое тело

от пустой головы. А пока
кисло тянет дымок сигаретный,
и лежит под затылком рука,
и горит в ней огонь безответный.

 

* *          *

 

Белым снегом накрыты поля,

                        серым небом - ночная земля.

                        Ни дорог, ни людей, ни огней,

                        только легкая птица - поземка,

                        да край белого света за ней

 

                        Отчего я так тихо иду?

                        Отчего самолету вдогонку

                        я гляжу, уподобясь ребенку,

                        увидавшего в тучах звезду?

 

                        Утихает и сходит на нет

                        утомленной поземки балет.

                        Мир уснул, и понять невозможно,

                        отчего так  темно и тревожно

                        тучи молча по сердцу прошли.

                        Стиснув пальцы, иду осторожно

                        к прогоревшей  тесемке вдали.

 

 

 

 

                    

* *          *                    

                    

                     Как в море, входим в бурую траву-

                     еще жильцы вагона, интуристы

                     в стране, где каждый куст багрянолистый

                     пьет с колыбели эту синеву.

                    

                     И  возгласы, и речи ветерок

                     уносит, вечное пространство гасит,

                     и постепенно тишины поток

                     захлестывает нас... Не разногласий

 

                     с природой опасаемся - волшбы

                     молчанья, безответности. И, право,

                     живой загадки терпкая отрава

                     так непривычно старит наши лбы.

 

                     Ты - кто, чертополох? Крушина, чья

                     в тебе темнеет кровь? Кудесник-ворон,

                     кого пугаешь?.. Тихо у ручья

                     глядим, как дико крылья распростёр он.

 

                     А сзади чья-то строгая рука

                     идет за нами, расправляет травы.

                     Там, где прошли мы, сучья ивняка

                     сцепились вновь. А поле - как река,

                     и до зимы не будет переправы.

 

 

                          

 

 

* *          *

 

                      Снег лижет мира зябкие бока.

                      Уходит солнце, небо уступая

                      застывшим звездам.

                                         Старая, тупая

                      под серой шерстью ежится тоска.

 

                      Всю жизнь засыпал снег - бела, мертва...

                      И только пульс велит, как прежде верить,

                      гремит в висок, как будто кто-то в двери

                      стучит.

                                       И снег - как по окну листва.

 

 

 

              

                       

        

 

 *            *           *         

 

Свеча горит и снег идёт,
идёт и пламени не гасит.

И молча длится долгий год
обид, размолвок, разногласий.

 

Пройдёт и этот снег ночной,
и о свече воспоминанье.

Шаги минут. Зимы земной
застывшее существованье.

 

Всё гуще мгла, всё толще лёд
тоски, тщеты, непониманья.

Всё глуше неба хоровод.

Но и под сводами молчанья
одна в смиренье ожиданья
свеча горит. И снег идёт.

 

* *          *

 

Случайной записки хмельное питьё.
А после – пронзённые ядом молчанья
недели и месяцы… Солнце моё,
ты гаснешь, ты в вихре упрямого мчанья

теряешь дорогу. Уж ночь настает.

И края не будет. Не будет исхода.

Хмельное питьё бездыханно, как лёд,
и пламя уходит за край небосвода.

 

Темно и бездонно. Былые слова
крадутся позёмкой у самого уха
и слух раздирают. Пуста голова,
и губы шуршат искажённо и сухо.

 

Такая записка!… Какая?… Ты спишь.

Ты выдумал жизнь и разбился о встречу -
скрежещет в простенке премудрая мышь.

Не спорю… А плачешь?… Уже не перечу.

 

И правда, всё выдумал… Только горит
вот здесь, где зашло и погасло светило…

Была! Говорила! Улыбкой дарила!

И вот – на краю мирозданья молчит.

 

 

 

                

                               

               *          *          *

 

                        Какой теперь резон

                        играть с годами в прятки?

                        В костер роняет клен

                        своей листвы остатки.

 

                        Вся жизнь - как полигон:

                        сплошное испытанье,

                        короткий перегон,

                        мгновенных дней мельканье.

 

                        Молчанья темный тон

                        в напеве расставанья.

                        Прощанье и - поклон.

                        Окончено свиданье.

 

                        Душа, как небосклон,

                        для всех времен разверста.

                        А этот крик ворон -

                        весть о зиме -

                                       с погоста.

 

 

 

                               

 

               *          *          *

 

                     Скорее снег, чем иней... Гол и пуст

                     наш березняк. По белым вертикалям

                     к земле стекает небо. Каждый куст

                     отныне - одиночка. Новым далям

 

                     открылся доступ к моему окну,

                     поскольку пала ниц стена бурьяна.

                     Лист облетел. Далекая поляна

                     как на ладони, вот она: шагну -

 

                     и оступлюсь в не отзвучавший май...

                     О, это счастье - снова жить сначала,

                     и вдруг стекла коснуться невзначай

                     щекой…

                                    Как остро холодом обдало

 

                     грядущее! Уже не снег - земля

                     ко мне свои глубины простирает.

                     И в отлетающем грачином грае

                     печаль прощанья клонит тополя.

 

 

                       

                        *    *       *

 

                        Сверчок-полуночник. Стена

                        соседнего леса. Кукушка-

                        попутчица первого сна.

                        и небо - пустая кормушка

 

                        бессонницы... Все до зерна

                        подобрано.

                                           Тёмная туча

                        идет, поднимаясь со дна

                        полуночи. Горько - певуча

 

                        молитва сверчка. Узнаю

                        свое отзвучавшее прежде

                        моленье, чтоб новой надежде

                        местечко досталось в раю.

 

                       -Все будет, - стрекочет в ответ

                        сверчок.

                                -И успех, и пирушка

                        друзей, - обещает кукушка.

                        И дарит четырнадцать лет.

 

                        Мне  хватит. Тем более - сыт

                        по горло.

                                       Как рифма, блеснула

                        плеть молнии. Небо гремит.

                        И дождь покатился по скулам.

 

                

                          

 

 

 

               *          *          *

 

 

                        Клочок травы - волшебной мяты -

                        в дождливый час в осеннем дне...

                        Костер весны. Дымок расплаты -

                        в студеном роднике на дне.

 

                        И в пальцах тёрт, и на ладони

                        расправлен потемневший лист.

                        Сейчас догонит и обгонит

                        та жизнь, в которой голос чист,

 

                        и ясен взгляд, и руки нежны.

                        Давай доверимся судьбе!

                        Под небом знойным и безбрежным

                        пойдем к реке, зайдем к тебе,

 

                        растянем утро до заката,

                        и растворимся в новом дне,

                        как в этом роднике на дне -

                        свой след оставившая мята.

 

 

 

    *         *

 

                        Темный поезд. Даль немая,

                        словно прожитые дни.

                        Ночь оттаявшего мая,

                        озеро, и в нем -  огни

 

                        в полыньях. Зимы метели,

                        думалось, ушли, и снег

                        сдался, и сады навек

                        свадебный наряд надели.

 

                        Если бы!.. Слепой и дикий

                        ветер поднимает пыль,

                        и поземка, как ковыль,

                        понеслась, и снег великий

 

                        ринулся. Опять зима.

                        Тяжесть майского сугроба

                        зелень юную с ума

                        сводит. Не свела б до гроба.

 

                        Крутит. Гонит. Хлещет. Лезет

                        в горло... Где он, тот ночной

                        поезд, посланный весной?

                        Боль в грохочущем железе

 

                        крыши. Но отбив знобящий

                        вихрь, вдруг молвит человек:

                      - Этот снег не настоящий,

                        потому что - не на век.

 

Старые дома

 

Кто живёт в этих старых домах?

Что качает уставшие свечи?

Кто поёт?.. Эта боль  в косяках –
что её от бессмертья излечит?

 

Ставни окон глядят изнутри.

Ночь подходит. Пора собираться
в путь-дорогу… Входи, посмотри,
если хочешь с былым повидаться.

 

Ты не бойся – здесь нет никого.
Лишь одна вековая старуха.

Это – я. Я отца твоего
пеленала. Я – ночь-повитуха.

 

Я – огарка сырой аромат.

Заходи. Я – твоя половица.

Ты спросил: - кто живёт?!.. Только взгляд,

вкруг которого пыль золотится.

 

Я люблю эти тени в углах
и живу в неисходной истоме:
вот умру – и останутся в доме

только известь да пыль на стенах.

 

 

                     

         

 

 

                            Родительский день

 

 

                      Что остается?.. В вешний день

                      прийти к запущенным могилам.

                      Опять трава всё полонила,

                      сплелись шиповник и сирень.

 

                      На иве веток половина

                      засохла, на ограде - ржа.

                      Прибавилось могил.

                                                           С повинной

                      я шел, но суете служа,

 

                      забыл о скорби. Словно дворник,

                      сгребаю сор и жгу траву,

                      и, созерцания поборник,

                      смотрю, уткнувшись в синеву,

 

                      туда, где мы…таскаем уголь

                      в сарай, и светит нам одно

                      окно барачное... Давно

                      не вспоминался мне наш угол,

 

                      где подоконник - твой верстак,

                      отец…  Как сладко пахла стружка

                      и смоляной тяжелый лак,

                      а слаще - ватная подушка!

 

                      Что уцелело!?.. Тлен зарниц

                      потухших?! Дым травы сгоревшей?!

                      Иль память жизни, пролетевшей

                      веселым посвистом синиц?!

 

 

 

* *          *

 

                      Остановился - и увидел дом,

                      тот юный дом,  в котором жил когда-то,

                      когда еще безумное  "на слом"

                      не думало тревожить адресата.

 

                      Пока стоял, небесная крупа

                      присыпала вокруг пустырь, дорогу,

                      и стало так светло!.. Была слепа

                      душа, но вот прозрела понемногу

 

                      и поняла, что дом ее - пустырь,

                      сухие стебли трав, и снег веселый,

                      а облака и солнце - новоселы,

                      которым в радость ветреная ширь.

 

                      Нет,  этот дом не потерять, пока

                      пребудем живы!

                                               В голубом проране

                      такая жизнь стояла! Как века!

                      Как родниковая вода в стакане.

 

                   ...Я - повернул обратно, отпустив

                      на волю горькое  воспоминанье -

            те ветви длинные давно засохших ив,

                     и кровный дом, и улицы названье.

 

 

Старуха

   

 –Всех зала я, сынок, а всех забыла…–

ответила и улыбнулась кротко,
напомнив мне, как бед шальная сила
здесь шатким миром правила, как водка,

душила тех, кого угрюмый голод
спокойно метил желтизной знакомой…

Давно всё это было. Зной и холод –
всё сметено сердечною истомой,

охотой жить, отщипывать по крохам
денёк за днём, за годом год… И годы
слагаются в громаду. Разве плохо?
Когда б ещё покоя да погоды!..

 

И пожелал тогда я ей покоя.

И дрогнули развесистые клёны
в тенистых путах тишины и зноя.

Весь день я помнил скорбные поклоны

согбенной странницы. Она твердила,
что разлетелись дети все по свету,
и одинока жизнь, и ношу эту
влачить одной ей больше не по силам.

 

В высоких камышах над царством ила
всплакнув, душа какого-то растенья
умножила холодный яд забвенья…

-Всех знала я, сынок, да всех забыла.

 

 

 

 

               

* *          *

 

                   Каждая встреча - последняя встреча.

                   Что нам свидетельства! Канул навек

                   в прошлое миг - и, волхвам не переча,

                   долю свою принимаю. А снег

 

                   вновь между нами  стеной. За спиной

                   след потянулся. О, нить Ариадны,

                   мне бы тебя! Да с рожденья нескладный

                   не научусь обниматься с судьбой.

 

                   Каждая встреча - разлуки изнанка,

                   штрих в пустоте, отворенная в день

                   форточка,  взрыв,  воробьев перебранка.

                   День отлетел - отгорела сирень.

 

                   Темень пульсирует кромкой отлива.

                   Кануло море в свою тишину.

                   Вновь расстаемся. И с края обрыва

                   камень в ночную летит глубину.

 

                   Черной прохладой окутаешь плечи,

                   бросишь: - До встречи!.. И сквозь тишину

                   так же и я обреченно шепну

                   морю - До встречи! -

                                                    и жизни: - До встречи!

 

                 

                               

* *          *

 

Иду опять своей былой дорогой.

Счастливых снов и праздников довольно.

Не усмехайся, что тебе не больно.

Болит ещё. Не зажило. Не трогай.

 

Наш берег пуст, и на реке ни звука.
И нас там нет, и никогда не будет,
и на песке, когда вода прибудет,
умрут следы – последняя порука

любви. Степная пыль накроет город,
и дрогнет самолёт, и ввысь рванется,
и возвратится он к земле не скоро,
а , может быть, и вовсе не вернётся,

чтоб не зубрить разлук земные тропы.
Тогда и ты очнешься: – было! было!..

Но жизнь уже отвергла и забыла
свой непреложный и недолгий опыт.

 *          *                  *   

 

                   Наша судьба - ожиданье и дело.

                   Птица моя надо мной пролетела

                   и обронила четыре строки:

                 - Солнце встает - разжимай кулаки.

                  

       Что тебе дружб и любви быстротечность!

                   Жизнью и смертью полна бесконечность.

                   Больно - но мчат на огонь мотыльки…

                   Вздрогну ли: - О, молодая беспечность!, -

                   в старых ладонях сжимая виски?! 

 

 

 

 

 

 Ночная метель

 

Зима темна, настырна и сурова.

Душа трепещет пламенем свечи.

Ревёт метель, как будто там, в ночи

буянит дух Емельки Пугачёва.

 

Стенают стены. Рухнуть твердь готова.

Ну и метель! Как будто  бес ночей

разносит смех бродяги удалого,

и дикий храп коней, и хруст костей.

 

Как будто вихрь возносит к небу слово,

что стало прибауткой палача,

хватившего с устатку первача..

И небо  с плахи сверзится готово.

 

Душа с тоской ко тьме взывает снова:

твой странный реквием, скажи, по ком?..

Но  только  ветер снегом и песком

в ночи заносит путника ночного.

 

 

 

 

                  

* *          *

 

                   Поднимая колесами вьюгу,

                   рассекая морозную ширь,

                   мы помчимся навстречу друг другу,

                   может быть, по последнему кругу...

                   Вот и он - предпоследний пустырь.

 

                   Ночь. Резьба по окну ледяная.

                   Не проспать бы свой солнечный миг!

                   Не забыть бы, глаза открывая,

                   что строптив и немолод двойник,

 

                   что не станет, улыбкой корявой

                   поздравляя с удачной строкой,

                   осенять тебя будущей славой,

                   наставлять наторевшей рукой.

 

                   Мне навстречу, увы, по перрону

                   не помчится. В свои пятьдесят

                   моему улыбнется поклону,

                   удивится: - как годы летят!

 

                   Крепко руку мою пожимая,

                   он пройдет сквозь меня

                                                         и - уйдет,

                   легкий след на снегу оставляя.

                   И тогда-то настанет черед

 

                   мне спешить сквозь ослепшую вьюгу,

                   рассекая морозную ширь,

                   к двойнику молодому - в Сибирь,

                   к колыбели...  И дальше – по кругу.

 

                               

 

                                    

 

 

 

 

 

 

               Крещенский вечер

 

                        Минус двадцать. Ветерок.

                        Солнце низкое. Поземка.

                        В небе мчит наискосок

                        самолет. За ним тесемка

 

                        льдистая. Смотреть в окно

                        тяжко: там дрожит синица,

                        и в пять вечера темно.

                        Дальше ночь. Звенит и длится

 

                        вечность. Но зато от звезд

                        дух захватывает. Больно

                        в легких. И трещит мороз

                        по привычке давней, школьной.

 

                        Вот тогда и узнаешь

                        времени прикосновенье,

                        снега лунное свеченье,

                        хруст шагов, и скрип рогож.

 

                        Вот тогда и признаешь

                        сказки верное теченье,

                        тайны детское реченье:

                        хоть не правда, да не ложь

                        то, что даже ты несешь

                        крест забытого Крещенья.

 

 

 

                           *          *          *

 

 

                     Забираешься в дальнюю даль.

                     Дальше некуда. Холод. Пустыня.

                     Ночь, и на небе - стылая дыня.

                     Дом потерян, но дома не жаль.

 

                     Свет растрачен. И бог с ним. Но вот

                     что щемит: этот ветер высокий...

                     Был он прежде, и век не умрет,

                     не истлеет. Какие бы сроки

 

                     ни пришли, ни ушли, в суету,

                     в глухомань, в неудачу, в ненастье,

                     вновь придет оно - счастье-напастье -

                     ветер, полнящий дня пустоту.

 

                     Ветер, помнящий небо!?

                                                                 О, нет!

                     Ветер, помнящий время иное,

                     то, которое в памяти лет

                     не найти... Потому-то и ноет,

 

                     что ни ты, и ни тот, и ни те,

                     и никто - не видал, и не ведал,

                     как он реял за памятью следом,

                     забывая свой след в высоте,

 

                     где вколочены днесь и навек,

                     горьким пеньем исходят светила,

                     и понять это пенье не в силах,

                     крепче жмется к земле человек.

 

 

* *          *

 

Мы в полдень жизни встретились с тобой –
и облака, бегущие гурьбой,
вдруг разошлись, и лёгкой дланью света
овеянная расцвела земля,
и лёгкие метёлки ковыля
склонились, день благодаря за это.

 

Стал музыкой нестройный шум листвы,
застрекотали жители травы…

Но странником с реки явился ветер,
приник к листве, траве, цветам, кустам,
шепнул, что время умолкать устам.
И в воздухе возникло: -Скоро вечер.

 

Река дохнула временем иным.

И вот быстрей, настойчивее, круче
пошла дорога вниз, к безмолвной туче,
плывущей по земле… Чужим, ночным

безмолвием прониклись дерева.

Нам предстояло жить, но луч далёкий
так нас пронзил – последний, одинокий,
как будто им одним душа жива.

 

 

                    

 

                                                           

                                                           

                    

                                                           

                            *         *          *

 

 

                     Снег сошел и листья побежали

                     по земле подсохшей.

                                                            Вербный день.

                     Верба, словно собственная тень,

                     замерла и расцветет едва ли

 

                     к Пасхе, ибо - поздняя весна.

                     Дятел шлет кому-то донесенья,

                     что листва бежит - суха, темна...

 

                     Отчего ж так весело она

                     мчит в канун чужого Воскресенья?

 

 

 

 

 

* *          *

 

                      Захолустный, солнечный, сухой

                      день июля. Зной провинциальный.

                      Белый тополь.

                                                Снимок моментальный

                      памяти. Соломенной трухой

 

                      улица слепит. Стоим у дома -

                      старого Ковчега в два окна,

                      в восемь бревен. Сонная истома

                      в окнах. В бревнах - бремя, времена

 

                      прошлые, от коих только эта

                      весточка - шум лиственных снастей.

                      Пыльный ветер. Середина лета.

                      И не нас, непрошеных гостей,

 

                      проскрипев, приветствует калитка.

                      Это ветер заглянул сюда,

                      где живут полынь да лебеда

                      пьяные от горького напитка

 

                      вечности... А мы? Куда ушли

                      наши годы, разошлись дороги?

                      Помнишь этот уголок земли,

                      суховей,  июль, и дом убогий?

 

                      Тень твоя лежит передо мной.

                      Это все, что от тебя осталось.

                      Новые дома стоят стеной.

                      Прочее приснилось, примечталось.

 

 

 

 

            

        

                    

                     

В опале

  

«… пепел милый,

отрада бедная

    в судьбе моей унылой»

               А. Пушкин

  

Лежать и дымить в потолок,
обрыдлым играть пистолетом,
а лучше уснуть на часок,
забыться на целое лето.

 

И то! Не пора ли, мой друг,
подальше от скуки и славы.

Под шелест и ропот дубравы
кончайся, безрадостный круг!

 

Дождя уходящего грусть,
прохлада – в оконные щели.

И всё – навсегда, наизусть,
как мокрые чёрные ели.

 

Темнеет. Тускнеет. Года
уходят беззвучно, и люди
уходят. Плеснула звезда
над лесом. Она-то и будит

тебя, замерев у стрехи.

Наскучила скука. Довольно!

И ночь наполняет привольно
и время, и сны, и стихи.

 

 

 

 

 

Последние годы

 

«…ангел мой, ты видишь ли меня?»

                           Ф. Тютчев

 

Уходит вечер. Ночь идёт.

Пустеет серая столица.

А жизнь неумолимо длится –
лицом назад, спиной – вперёд,

в былое вся погружена,
где тонут голоса и лица.

А боль в груди не тает, длится,
ей  нет ни берега, ни дна.

 

Что ищет взгляд? Чего рука
не разорвёт? Зачем страница
развлечь пустую душу тщится?
Как сирота, придёт строка,

но так и будет сиротой,
пока не заблестит денница,
молчать о невозвратной, той,
что, как всегда, приходит сниться

луной, снежинкой на окне,

звездой у алтаря светиться,
покуда жизнь мешает слиться
там – наяву, в последнем сне.

 

                                 

Дождливое утро

 

Чернеют столетние липы.

Дождливое утро в Клину.

И в парке на всю глубину –

Счастливые вздохи и всхлипы.

 

Сегодня не будут часы
за веком бежать торопливым.

Роняя густые басы
с балкона спокойным наплывом

наполнят аллеи и сам
хозяин под тёмные своды
сойдёт. И душа непогоды
своим не поверит глазам.

 

Он снова надеждой траву
одарит и гордостью – кроны.

О, этот восторг наяву! –
жить к музыке приговорённым

и к лёгкой листве – навсегда…

Ревниво хранимый оградой,
он счастлив нежданной наградой,
как солнцем внезапным – вода.

 

 

 

 

               *          *          *

 

 

                 Протянуты к земле дождя тугие нити,

                 восходит к небесам земли ответный гул.

                 Дождь шепчет деревам торжественным: - Внемлите!

                 И лес шумит в ответ: - Всего тебя вдохнул…

 

                 И сцепкою одной породнены крупица

                 земли и небосвод, покорность и мечта.

                 От нежности земной пьянеет высота,

                 от теплой ноши туч лес плачет и стремится

 

                 все связки разорвать, стать облаком... И вдруг -

                 хлыст молнии, удар по нервам. Что есть мочи

                 грохочет над землей утроба черной ночи.

                 И снова вспорот мрак, и снова режет плуг

 

                 плоть ливня, леса плоть: - Что, робкие, молчите?!

               ..Но вот и гром устал, умолк. И я уснул,

                 чтоб  слышать до утра дождя тугие нити,

                 и леса ровный шум - земли ответный гул.

 

 

 

                              

 

 

                           *             *                    *

 

 

                     Большие тополя. Великий шум

                     листвы. Не спи – внемли, как  над землею где-то

                     заголосила чайка наобум -

                     последняя... С каких задворков лета?

 

                     Тысячелистник сник и потемнел,

                     осыпал струпья ландыш, пламенеет

                     крушина. Лишь садовый чистотел

                     не знает сентября: как в мае, млеет

 

                     его живой, тяжелый, нежный лист.

                     да этот шмель погудкой флежолета

                     волнует слух. О, лето (стих поэта

                     аукнул) красное!.. Высок, скалист

 

                     безлюдный берег. Остро входят в грудь

                     пустое поле, березняк, дорога,

                     весь горизонт.

                                                О, боже, как немного

                     осталось! Где тут крылья развернуть?

 

                     Нет, не взлечу. К земле прижмусь. Огонь

                     затеплю. Путник глянет издалека

                     и угадает: дым плывет с намеком,-

                     и поднесет к своим глазам ладонь...

 

                     Я здесь! Я здесь!..

                                                  Дождь легкий налетел

                     день потемнел, и снова солнцем брызнул,

                     и в тополях больших умножил тризну

                     по времени, в котором гром гремел.

 

 

 

 

 

* *          *

 

                     Сухая степь. Как времени поток,

                     спокойный, ровный, праздный, вечный ветер.

                     Полынный подголосок. Одинок

                     шар перекати-поля...

                                                          Назубок

                     все вызубрено. Прожит век на свете,

                     но кажется, что путь широк, далек.

 

                     Случайный холм вещает: - Я - курган

                     тысячелетний. Прянь ко мне, дорога!

                     Польемся вместе в вечный океан

                     я - милостью, а ты - посланьем бога.

 

                     Вдали белеет город. Налитой

                     вселенским зноем, призрачно и строго

                     возносит храм белесый купол свой.

                     Курган растаял в дымке. Степь отлого

 

                     спустилась в балку. Голубой ставок,

                     как зеркальце,  мелькнул веселым взглядом,

                     как будто неба синяя прохлада

                     вошла в меня. И вот воды глоток

                     затмил спокойно времени поток.

 

* *          *

 

Вернёшься из гостей – чужая, молодая…

Там, где царила ты, нет места для меня.

Я выбрал снег и степь. Иду по краю.

Темнеет, а вокруг ни одного огня.

Ни звука. Ночь и снег. Мороз. Дубеют щёки.

Но сердцу горячо  и звёзд полна душа,
как будто рядом ты. А этот вздох глубокий
не скорбь, а – мысль, что жизнь так странно хороша.

 

Ты в кухне свет зажжёшь. Холодный чай вчерашний
в стакане озорно сверкнёт. И в этот миг
с моей ладони снег, как тихий зверь домашний,
из форточки скользнёт к тебе на воротник.

 

Уж полночь на земле. Всё громче хруст морозный.

Ты слышишь этот звук?.. Он – друг привычный мне.

Пройду ещё чуть-чуть на голос паровоза –
и среди звёзд тебя увижу – в вышине.

 

 

 

 

 

                                

 

 

 

 

 

* *          *

 

                     Прощанья. Письма. Лёгкие, сквозные

                     бесплотные, случайные слова.

                     Сентябрь. Еще не высохла трава,

                     листва не облетела. Те же сны я

 

                     смотрю, что и вчера: весны простор,

                     день без конца и края, солнце, ветер,

                     дорога. Поднимусь на косогор -

                     и полечу... Внизу пылает вечер.

 

                     Я вспыхну через миг. Сгорю совсем.

                     Но люди на земле, подставив пики,

                     меня разбудят. - Кто ты и зачем?..

                     Кто эти люди?..

                                                 Онемеют крики,

 

                     и я очнусь, и перечту слова

                     напрасные, случайные, сквозные...

                     Забыто все. Дни длятся золотые.

                     Куда же мы спешим? В миры какие?

                     Кто ждет нас там?

                                                     Часы стучат едва.

 

                     Ты здесь?.. Входи же, осень! Новой ноше

                     подставлено плечо. Ни слов. Ни строк.

                     Любви случайной след, как ручеек,

                     пропал навек под лиственной порошей.

 

 

 

 

                            

 

                           

                    

                               

 

                    

 

                           

                    

 

                               

                          *         *            *

 

                     Остыло сердце. Не першит

                     от памяти.

                                        И вдруг опора

                     уходит. Замаячил вид

                     знакомой улицы, забора

 

                     зеленого, как лес. За ним

                     и в будни музыка играла,

                     кружился вальс, и ты мелькала,

                     и голубел табачный дым.

 

                     Случайным, млечным, молодым

                     прикосновеньем лба к ключице

                     ты сердцем правила моим,

                     и одуванчиком в петлице

 

                     была. И вот опять в глуши

                     акаций нежно, глухо, голо,

                     как мутный свет, смущенный голос

                     назвал меня,  позвал: - Ищи!..

 

                     За век разлуки не взыщи.

                     Спеши. Забрезжит утро скоро...

                     Очнулся  - вижу: ни души

                     в зеленом свете светофора.

 

 

 

                             

              

 

                    

                              *          *       *

             

                     Не соберется кактус, не успеет

                     блеснуть, открыть пурпурную изнанку

                     своих одежд колючих... Август. Серый

                     рассвет. И дождь-макрида - провозвестник

 

                     сырого сентября.

                                                    А оставалась

                     такая малость - милость солнца на три-

                     четыре дня. Но вот я слышу сердцем,

                     что праздника не будет: не успеет

 

                     мой кактус... Как знакома эта горечь

                     душе! Волна не раз ее вздымала

                     вплотную к счастью, к выдоху: - Ну, здравствуй!..

                     Дождь заливает горло. Глохнет голос.

 

                     Дай мне твою кольчугу, кактус хмурый.

                     Густую кровь свою ты снова спрячешь

                     до времени, а я в твои колючки

                     уткнусь, как в сон,

                                                   доверившись судьбе.

 

 

 

 

                                  

                        

                                  

             

         

                        

                                   

                               *         *       *

 

 

                         Все больше нераскрытых книг,

                         дел неоконченных, мечтаний

                         отринутых.

                                           И  этот миг

                         растает тенью обещаний,

 

                         желаний. Мокнут дерева.

                         И, как по коже их корявой,

                         чужой помеченные славой,

                         с небес по мне текут слова.

 

                         И в той земле, где нам лежать,

                         упившись глубиной молчанья,

                         они сливаются опять

                         в глоток последнего признанья.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                           *        *         *

 

                          Ты выгод не искал,

                          не докучал столице,

                          не пил ее похвал,

                          и яда не алкал.

                          Так что тебе не спится,

 

                          не пьется налегке,

                          не дышится свободно?..

                          В дремотном столбняке,

                          в томлении голодном

 

                          безвестности своей

                          ты вдруг увидел козни

                          судьбы - и суховей

                          неутолимой розни

 

                          развел тебя с весной.

                          И вот дождя дыханье

                          не чувствуешь, хмельной

                          от жёлчи и страданья.

 

                          Ты прошлое забыл,

                          и рай на ад меняешь,

                          и горький этот пыл

                          куда вонзить не знаешь.

 

                          Свою живую тень

                          сжигая тормозами,

                          проходишь сквозь сирень

                          незрячими глазами.

 

 

 

                                                         

                        

 

 

                           *          *          *

 

                        Я одеждами жизни оседлой

                        нагрузил свои плечи. Влачу.

                        Иногда замечаю: плечу

                        надоело. Посудиной медной

 

                        зеленею, и днями оброс,

                        и, врастая в свой быт неизменно,

                        понимаю, что в омуте плена

                        я - изъеденный ржавчиной трос,

 

                        что когда-то цеплялся за борт,

                        и над морем качался упруго...

                        Тянет пену вдоль берега норд,

                        стонет к вечеру жизни лачуга.

 

                        И средь  ночи, когда облака

                        парусами луну накрывают,

                        вдруг веслом обернется рука,

                        и меж пальцев мальки пролетают…

 

 

 

 

                                 

                       

                                 

                 

    

                       

                                 

                              *          *       *

 

                        Боги ссорятся - море кипит,

                        волны пеной пылят, словно вьюга

                        обняла закадычного друга,

                        закружила, метнула в зенит

 

                        пыль соленую. Спору конца

                        не видать. Разметаются гривы,

                        взгляды насмерть разят. Без свинца

                        не решить этих распрей гневливых.

 

                        Дождь и ветер срывают со скал

                        злые глыбы. Страшнее расстрела

                        путь вдоль берега. Осатанело

                        шторм терзает бетонный причал.

 

                        Но под вечер меняется вид:

                        небо ахнуло нежной изнанкой.

                        Вот последняя туча цыганкой

                        от облавы незримой бежит.

 

                        Солнце праздником душу щемит.

                        Только шторм не исправит рассудка.

                        Маски сорваны. Кончена шутка.

                        Боги мирятся.

                                                  Море - шумит.

 

               *          *          *

 

Кастрополь.., Симеиз… Откуда эти звуки?

Как будто море дней из тёмной глубины
вдруг протянуло мне отеческие руки.

Какую слышу даль! Какие вижу сны!

 

Как будто в ясный день в зените октября
по жёлтому холму сквозь виноградник голый
идёшь и видишь – дни торопятся не зря,
не зря синеет высь, не зря звучат глаголы!

 

И под тобой внизу распластанный баклан
парит, закрыв глаза, на самом дне пространства,
как дымкой вековой, свободой обуян.

А море сеет свет весны и постоянства.

 

Вон белый катерок обходит тёмный мыс.

Как ясен этот след на синей тверди моря!..

И мысль крутой дугой уходит, следу вторя,
туда, где в дымке лет томится Симеиз.

                                                      

 

 

 

                       

                   

 

 

 

 

 

                                *     *         *

 

                        Мы повторим судьбу отцов.

                        Пусть мы не так судьбе сдадимся,

                        но избежать не изловчимся

                        их участи. В конце концов,

 

                        мы тоже лгали, позабыв

                        былую тьму, о новом мире,

                        о море - налетев на риф,

                        о доблести - стуча в сортире

 

                        зубами: пронеси, господь,

                        как морок, пристальное око

                        соседа - юного пророка

                        от ведомства как нас пороть

 

                        и... жаловать. О, этот хрип!

                        Не мука - жалкий смех, разгадка

                        живучести. Не стон,  а скрип,

                        холопских перьев лихорадка -

 

                        наш отклик на призыв  "и виждь,

                        и внемли..."*

                                                Отчие могилы,

                        на все века над вами лишь

                        ветра, да ивы-старожилы,

 

                        да обрамляющие вид

                        полынь, колючка, жести обрезь,

                        да пошлый мрамор барских плит -

                        вчерашних конвоиров доблесть.

 

                            * А. С. Пушкин  "Пророк"

 

 

 

                              

                       

                      

                       

                        

 

 

 

 

                            *         *          *

 

                        Отчего так светло и легко,

                        когда еду в лесу одиночкой?

                        Спицы свищут, и дом далеко.

                        Если глянуть оттуда, я точкой

 

                        покажусь сам себе, и она

                        исчезает в лесной перспективе.

                        Вот такие пришли времена.

                        Словно надо обжечься в крапиве,

 

                        чтоб почувствовать: ты - это ты,

                        пусть и точка, пылинка земная...

                        Улетаю, педали вращая,

                        в зной и дрему лесной духоты.

 

                        Пропадаю в прибое хмельном,

                        обрываю свою пуповину,

                        окунаюсь лицом в паутину,

                        световым замираю пятном.

 

                        И не жаль мне, что в гуще людской

                        так болит мое прежнее место,

                        и зияет вчерашней тоской,

                        сердцем вынутым, раной разверстой.

 

 

 

 

                               

 

                       

                               

 

              

 

 

 

 

 

 

 

 

* *          *

 

                        Белой ночи широкий разлет,

                        тихой речки теченье немое.

                        Время дремлет, а лодка плывет.

                        Это - облако... Точит и моет

 

                        белый берег ночная вода.

                        Как туман, истлевают границы.

                        Вслед за дымом уплыл навсегда

                        черный чум - только запах грибницы

 

                        да морошки оставил земле.

                        Меч карающий, страж благочинный,

                        от бессонного бденья устав,

                        молча движется - столб комариный.

 

                        Нет земли, неба нет - только свет,

                        растворивший почти без остатка

                        пробу жизни, причуду осадка:

                        взгляд вопроса, молчанья ответ.

 

 

 

                                               

                               

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

              

* *          *

 

 

                       Только растаяло, только весной

                       дунуло - вновь приморозило. Тучи

                       серой, слепой, непроглядной стеной

                       ломятся, мрак на глаза нахлобучив.

 

                       И не осталось ни звука того,

                       что ликовало и что лепетало.

                       Холод на черной горит мостовой

                       отблеском злым ножевого металла.

 

                       Так же и в сердце: недавно слова

                       были, как небо, приветливо ясны,

                       но - отзвучали. И вот голова

                       душу измучила гневом напрасным.

 

                       То, что вчера лишь - бравада и ложь,

                       нынче - для соли открытая рана...

                       Холод разлуки упрямо, как нож,

                       суд свой свирепый вершит без обмана.

 

 

 

                               

                            

                   

                               

 

 

                   

                   

                                

          

 

 

 

 

 

* *          *

 

                    Несбыточных желаний перехлест...

                    О, если б так - душой до этих звезд,

                    до этих крон, где каждый лист - душа,

                    висит себе в пространстве, не дыша.

 

                    Вот если б так, как подо льдом вода:

                    вся - тишина, и суток череда

                    неведома ей.. .Если б колоском,

                    песком дорожным!.. Время босиком

 

                    ступает по тебе - и счастлив ты

                    служить тому, кто избежал тщеты

                    обуток - ноги от земли беречь.

                    О, если б тростником вдоль моря течь

 

                    и возвращать ему его удары

                    глухой мольбой простуженной кифары,

                    иль раковиной умножать покой

                    на темном дне, куда не вхож прибой.

 

                    Да вот и ты зовешь к себе, погост,

                    и мне не избежать твоей ограды.

                    Затем и сладок этот груз надсады -

                    несбыточных желаний перехлест.

 

 

 

              

               *          *          *

 

Вот и день пролетел, не задев
ни единой струны. Ни единой!
Лишь качаются кроны дерев
и трепещут листвы половиной -

той, что к северу обращена,
словно знает, как коротко лето.

День промчался, и ночи стена
оцепила дома до рассвета.

 

Что потеряно? Найдено что?

В том ли только беда и заминка,
что тебе не ответит никто?

Значит, так: восемь строчек, починка

старых туфель, случайный звонок,
два щипка на гитаре – и это –
жизнь?! Тот самый «священный поток»?!

Чем же кормится, полнится Лета?

 

Снами тела? Молчанием гнёзд?

Нотой ветра? Лыжней через поле?
Иль тоской по таинственной доле
безответно пылающих звёзд?..

 

 

                      

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

*             *          *

 

                       Когда ты спишь, приходит он,

                       и затекает в сновиденья,

                       и залетает на балкон

                       глухой морзянкой настроенья

 

                       осеннего.. . О, дождь ночной!

                       Вдруг защемит в груди разлука,

                       и боли длинная излука

                       пройдет одной глухой волной.

 

                       То не сбылось, и то - прошло.

                       Листвы придержанное эхо

                       стоит, колотится в стекло.

                       Как прицепной вагон, проехал

 

                       дождя последний вал. И вот

                       он - горсть горошин по карнизу,

                       и - тихий шепот, поворот

                       сюжета: подписали визу

 

                       на въезд в блаженную страну -

                       в обвальный сон перед рассветом...

                       О, только не проспать бы  лето,

                       парного утра тишину!

 

* *          *

 

Черёмуха цветет. Её ознобом
карёжит душу: уж была видна
макушка лета, но опять к сугробам
относит нас твой новый день, весна.

 

Опять в сомненье мечется душа:
неужто эта жизнь – всего лишь проба,

миг торжества – и снова ни гроша,
чтоб уплатить  - не глядя, не дыша –
за хмель и пламя майского озноба.

 

                               

                             *          *        *

 

                   Разжечь костер, присесть к сосне,

                   закрыть глаза, настроить ухо

                   на голос пеночки, и не

                   спешить с прихваченной краюхой

 

                   насущного... О, мир лесной,

                   прими, и крылья дай, покуда

                   меня всесильный плен земной

                   к себе ни заманил отсюда.

 

                   Я лучше облаком взойду,

                   раскинусь трелью покаянной.

                   Осой во мху, пыльцой в меду,

                   зеленым светом над поляной

 

                   забудусь. Вот плывет оно,

                   то облачко! Все дальше, выше.

                   А лес дремотный - ниже, тише.

                   Белесое веретено

 

                   стоит, свиваясь в деревцо.

                   Он так доверчив - дым весенний,

                   он пьяно тычется в лицо,

                   садится белкой на колени.

 

                   А облако летит, летит,

                   пока не растворится в дымке,

                   пока костер ни прогорит,

                   как память о глухой заимке.

 

 

 

                         

  

 

                  

                          

 

 

                          

        *          *         *

 

                   Тихо. Уютно. Часы за спиной.

                   Лампа настольная. Книги.  Бумага.

                   Осень глубокая. Круг световой.

                   Долгая ночь за окном, как бочага.

 

                   Мысль обращается снова к тебе,

                   время, плывущее в сонме вселенных,

                   в голых ветвях, в водосточной трубе,

                   в тучах летучих и звездах нетленных.

 

                   Как глубоко и темно! Позади

                   все, что манило, дразнило, пьянило…

                   Что-то под утро готовит Ярило?

                   Что-то бумаге нашепчут дожди?

 

                   И, как в бочаге теряется свет,

                   так и ответ - мимо сердца и слуха -

                   временем бренным исходит на нет.

                   Что уцелеет? Какая краюха

 

                   ткнется в остывшие руки слепца?..

                   Мысль растворяется в сонме вселенных,

                   в медленном пульсе надежд сокровенных,

                   и распадается свет у лица

                   глупой тщетой

                                               пустяков незабвенных.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                     

                                

                      

 

 

     *           *       *

 

                      Наивны вы, веков минувших дети.

                      Мы дарим вас улыбкой, как детей.

                      ... Овечье стадо, скалы, море, сети,

                      и кроме стада ,моря и сетей

 

                      нет ничего, чтоб глаз приворожило.

                      Не то у нас! Нам новый век вручил

                      дороги неба. Дикое  Ярило

                      теперь плывет по воле наших сил.

 

                      Земной звездой в дали небесной, черной

                      маячит спутник. Чудным светляком

                      мерцает пароход, а контур горный

                      подчеркнут поезда шальным лучом.

 

                      Как шторм ночной, двадцатый дышит век.

                    - Скорей иди сюда, в рядно одетый!..

                      Но он уходит. Что ему куплеты

                      мудреные1 Он - вольный человек.

 

                      И женщина  уходит.

                                                          Нет ни грусти,

                      ни зависти в глазах. Любовь - не грех,

                      когда душа смеется. Этот смех,

                      как боль, никак нам сердце не отпустит.

 

* *          *

 

Подойдёт машина, прогудит,
позовёт меня, откроет дверцу,
из машины выйдет кто-то, глянет
на моё окно и проведёт,
словно веткой, взглядом по балкону,
улыбнётся и не отзовётся

на мои слова, на взмах рукой,
потому что он меня не видит,
потому что он меня не слышит,
потому что я давно остался
в прошлом дне, в июльском, синем, сонном
дворике, куда пришла сегодня
эта незнакомая машина
и умчалась с милой пассажиркой,
тоже обернувшейся к балкону –
к своему, тому же, где сегодня
я стою и жду, когда приедет,
на своих двоих приковыляет
кто-нибудь, кто, как и я, забыт.

 

 

* *          *

 

Была луна. Дул ветер. Шум ветвей,
как море, наполнял собой пространство.

И сердце  удручало постоянство
ветвей и ветра (ветра и зыбей?!).

 

Дыханием зимы несло с полей.

Я вспомнил давнее: там жизнь сквозила
сияньем лёгкой нежности твоей…

Какой безумный вихрь, какая сила

всё унесли, украли у меня?

Нет края ветру. Нет конца печали.

Плечом к плечу мы шли и обгоняли
поток листвы, осенний сумрак дня.

 

Была луна. Дул ветер. Шум ветвей,
как море, наполнял собой пространство.

И было странно это постоянство
моих восторгов и… тоски твоей.

 

 

                                

 

              

 

                                

 

  

                       

        

 

                           *          *          *

 

                        Этот ветер для сушки белья

                        в самый раз.

                                              Вспоминаю: когда-то

                        наш барак разноцветным фрегатом,

                        вырываясь из ранга жилья,

 

                        выплывал на простор пустыря,

                        подноготной своей громыхая

                        на веселом ветру января.

                        Бабка Настя, худая, глухая,

 

                        водружала на вантах своих

                        щедро латаный скарб обнищанья

                        и вдыхала весны обещанья,

                        как дыхание далей морских.

 

                        Этот ветер!.. Любовь и тоска,

                        жизнь взаймы и обида в рассрочку,

                        счет окурку, рублю, лоскуточку...

                        Прорубь синяя, наледь мостка.

 

                        И повсюду - небесный, сквозной,

                        вольный ветер.

                                                   И жизни изнанка,

                        как в цветастых обносках цыганка,

                        дарит душу веселой весной.

 

 

 

 

                                  

                              

 

 

                                 

 

            Нирвана

 

                     Сломать порядок, разомкнуть часы,

                     наполнить время свежестью рассвета,

                     и ясностью весны, дождя! Вот это

                     и будет смыслом, пенной полосы

 

                     напутствием  мерцающим... Прорыв

                     в ночную тишину!

                                                      Пройдет минута,

                     как часовой, и под прикрытьем ив

                     ты проскользнешь туда, где остро, круто

 

                     срывается обрыв, а там внизу...

                     о! - там смешались время и пространство,

                     ад глубины и райских звезд шаманство.

                     Стою, иду, лечу, ползу, плыву,

 

                     и... растворяюсь.

                                                    Вновь я - только штрих

                     в прибое белом голубых материй.

                     Но чу! Уже скрипят... Ворота?!.. Двери?!

                     Шаги другой минуты?!..

                                                                 Мир затих.

 

                     Пора назад! Минута изошла.

                     Оглядываюсь - вот он, миг последний!

                     Сомкнулось время. Бредни - до обедни.

                     И  хлещет вьюга будней - дней зола...

 

 

           

 

                  

 

* *          *

 

Случайной записки хмельное питьё.
А после – пронзённые ядом молчанья
недели и месяцы… Солнце моё,
ты гаснешь, ты в вихре упрямого мчанья

теряешь дорогу. Уж ночь настает.

И края не будет. Не будет исхода.

Хмельное питьё бездыханно, как лёд,
и пламя уходит за край небосвода.

 

Темно и бездонно. Былые слова
крадутся позёмкой у самого уха
и слух радирают. Пуста голова,
и губы шуршат искажённо и сухо.

 

Такая записка!… Какая?… Ты спишь.

Ты выдумал жизнь и разбился о встречу -
скрежещет в простенке премудрая мышь.

Не спорю… А плачешь?… Уже не перечу.

 

И правда, всё выдумал… Только горит
вот здесь, где зашло и погасло светило…

Была! Говорила! Улыбкой дарила!

И вот – на краю мирозданья молчит.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

  

* *          *         

     

 

                        Сушь, как в 46-ом. В столбняке

                     зноя мысль прилипает к журчанью

                     сонных ходиков, к злому молчанью

                     неба, к памяти о сквозняке

 

                     в коридоре барачном, где дверь

                     далеко, в том конце, и пылает

                     желтым зевом печным, как теперь

                     средь вершин тополиных зияет.

 

                     Придорожные травы мертвы.

                     Глохнет голос, и старится зренье

                     горизонта. И пламя молвы

                     обещает беды приближенье.

 

                     Только в жарком лесу тишина,

                     разметавшись  солдаткой в постели

                     травяной, говорит: - Надоели!

                     Зря шумите. Жара - не война.

 

 

* *          *

 

                   Глядел в окно и словно бы не видел...

                   Тростник клонился под привычной ношей

                   своих султанов, дальше тлело море

                   в спокойном сонном зное сентября.

 

                   И память в этом зное, в этом море

                   неторопливо созидала тайну

                   ночей, наполненных дыханьем сосен,

                   соединеньем губ, сплетеньем рук.

 

                   Как в объективе, ускользала резкость

                   гор, окаймленных щедро облаками.

                   Там за горами - серые просторы

                   пустых осенних будничных полей.

 

                   Игрушка-сейнер из угла окна

                   втянув волну, разрезал поле зренья

                   и растворился выше горизонта

                   в расплавленной материи небес.

 

                   А далеко у нас сейчас - октябрь,

                   земля уснула, голубеет иней,

                      и солнце на окне лучом холодным

                   мне строго пишет краткое письмо.

 

                   И, как посыльный из родного дома,

                   вдруг за окном проходит снег, и это

                   не вымысел...

                                             Гремит вдоль моря поезд,

                   и стыкам рельсов сердце копит счет.

 

 

 

              

               *          *          *

 

В замирающем гуле прибоя
надышатся прощаньем спеша,
одиноко расслышит душа
эхо грусти, весны и покоя,
шелест ивы и шум камыша.

 

И слоёные жёлтые скалы
сквозь отвесный полёт в глубину,
где вода стережёт тишину,
и лелеет былые отвалы,
полируя о глыбы волну.

 

О, прощальное утро!.. Три белых
одиноких фигурки на пирс
просочились. Прощаются. Пир
дней, от счастья взахлёб очумелых,
кончен. Жарких ладоней потир

 

поднимается к солнцу. Тревожно
рябь рассвета врывается в грудь.

Уплывает от берега путь,
на который ступить невозможно.
Невозможно, как счастье продлить.

 

 

 

                           

 

  

 

 

 

 

 

                           *          *          *

 

                   Сняты рельсы, шпалы заросли,

                   села насыпь. Нет пути. Не стало.

                   Выдохлось бессменное кресало,

                   Отслужило - сгинуло в пыли.

 

                   Только ветер. Только тополя

                   там, где прежде быстрые вагоны

                   останавливались на поклоны

                   лебеды, полыни, ковыля.

 

                   Здесь к платформе торных две тропы,

                   две руки, тянулись от бараков

                   в жажде хлеба, жмыха, вещих знаков

                   той судьбы, что за стакан крупы

 

                   горсткой чая платит... Где они,

                   дни зари земной, бездонной, пряной,

                   радужной, томительной, туманной -

                   на бегу пролистанные дни?

 

                ...Только ветер, только тополя,

                   только тонкий, цепкий дух полыни,

                   только облака в застывшей сини...

                   Мы уходим... Отдыхай, земля.

                                          

 

 

 

                  

               

 

 

 

                  

* *          *

 

                   Вот и все. Теперь пиши пропало.

                   Было время, да почти не стало.

                   Малость уцелела, но такая

                   малая, что видно берега,

 

                   и река, все яростней толкая,

                   поднимает плот мой на рога,

                   в будущее с громом увлекая.

                   И напрасно силится нога

 

                   тормозить: увы, не та дорога,

                   да и силы, видит бог, не те.

                   Смертный миг, повремени немного!

                   Не затем, чтоб жадно и убого

 

                   к прошлому взывать, как к темноте,

                   а затем, чтоб потянувшись сладко,

                   глянуть вдаль, как с борта корабля,

                   и в восторге прокричать: - Земля!...

 

                   Что - былое? Горькая облатка.

                   Здесь же - и туман, и тополя.

                   Вот где можно выспаться, моля

                   о покое вечном, без остатка.

 

 

 

 

                             

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                            

 

 

 

              

 

 

 

 

 

* *          *

 

                   Утром призрачным, прозрачным маем

                   ранний ветер детским гребешком

                   прикоснулся, прогудел рожком

                   водовоза, подкатился лаем

 

                   Стрелки - стража нашего двора,

                   глянул клен веселыми глазами

                   в окна, выспавшимися  басами

                   на реке запели катера.

 

                   Торопись! Не ровен час - уйдет

                   эта радость. Горстью щекотливой

                   брызни на лицо и в огород -

                   из ковша ладоней: будь счастливой

 

                   теплая земля!.. За урожаем

                   не пришлось вернуться. Навсегда

                   разлучили быстрые года

                   с утром призрачным, прозрачным маем.

 

 

 

 

                             

 

 

              

                  

                             

 

 

                

                  

                   

         

 

 

               *          *          *

 

                   Наше краткое, робкое лето.

                   Зыбкий промельк немногих недель.

                   Прямо в сердце врывается шмель

                   пьяной жаждой янтарного света.

 

                   Домовитое счастье сверчка,

                   горихвостки  дрожащая  радость,

                   гроздьев липы тягучая сладость,

                   словно длинная нега смычка.

 

                   Этой песни заученный звук!

                   Эта странная ласка ответа...

                   Паутину развесил паук

                   ясным кружевом бабьего лета.

 

                   Вот и ладно. Не это ли - век
                   того дня, что начался когда-то

                   обещаньем, что холод и снег

                   нас не тронут, как злая расплата?

 

 

 

 

* *          *

Журавли пролетят над тобой,
улетят и посеют тревогу
в этой жизни, спокойной такой.

Ткнутся сумерки к ветру в берлогу –
и поднимется вихрь за рекой,
где темнеют поля и леса…

 

Что вам надо от нас, небеса?

Что вам, птицы бездомные, нужно?

Ведь не завтра же теменью вьюжной
нас надёжно накроет зима.

Сердце, что ты всё сходишь с ума?

 

Без ответа умолкнет вопрос.

Отзовётся дорожный откос
белой пылью на грохот колёсный.

Разорвав пустыря немоту,
поезд скроется. Дым папиросный
у зеваки застрянет во рту.

 

Взгляд поднимется вверх от земли,
и опять повторится виденье:
красной нитью в закатной дали
промелькнут и сгорят в отдаленье
нас окликнувшие журавли. 

 

 

 

 

 

 

 

                       

 

 

 

 

* *          *

 

 

                        Ночному городу чужда

                        душа, в которой ветер свищет,

                        и дождь летит, и холод рыщет.

                        Иду к вокзалу. Поезда

 

                        торопятся на юг. А там -

                        прибой и дождь, туман и счастье

                        разлиты по сырым путям,

                        как за моей спиной напастье -

 

                        бездомная моя судьба.

                        И вот иду, считаю шпалы,

                        жду - у последнего столба

                        ночь озарит свои провалы

 

                        и осенит осколком дня,

                        в котором  не жилось, не пелось,

                        и не любилось, но - терпелось...

                        О, встречный поезд!

                                                               Вихрь огня

                        сметает с насыпи меня.

 

 

 

 

 

 

 

 

                  

* *          *

 

 

                   Далекий тральщик дремлет поплавком

                   на леске горизонта. Удилищем

                   ему, наверно, служит самолетный

                   след в небесах. Не вспомню, что за рейс.

 

                   За тральщиком лежит коса Тузла,

                   качаемая знойным испареньем

                   ослепшего песка. Я там однажды

                   с утра до ночи целый день насквозь

 

                   купался сразу в двух морях. Чернело

                   задумчивое Черное и мутно

                   Азовское парное голубело.

                   Мне пищей были мидии да хлеб -

 

                   сырые мидии с камней зеленых

                   и керченский тяжелый хлеб. Песок

                   пылал огнем неистовым. О, небо,

                   как ты огромно, как невозмутимо

 

                   ты наблюдаешь нас! Как просто даришь

                   свободной мерой счастья...

                                                              Море, тральщик,

                   Тузла, причал, церквушка, эспланада...

                   Здесь я сижу.  Пройдешь и не заметишь:

 

                   ведь я - всего лишь тень, сухая былка

                   полынная. Меня качает ветер,

                   в котором сплетены вина и время,

                   любовь и море. В белый храм Деметры

 

                   вползает тенью ящерка и солнце

                   в ее зеленых блестках замирает,

                   и превращает время в запах моря,

                   в зной каменных останков,

                                                              в шум листвы.

 

 

 

                  

 

 

                  

                   

* *          *

 

 

                   Здравствуй, шум уцелевшей листвы!

                   Здравствуй, осень! Ты рано приспела.

                   Солнце спит над вихрами травы

                   и не греет. Вчера еще грело.

 

                   Опускаются мысли ко сну,

                   словно листья к земле.

                                                       Позвонила

                   мать: не спится, мол.

                                                     - Сяду к окну -

                   ломит кости неладная сила...

 

                   Где уж ладная!.. Но по двору

                   бродит ветер лукавый и сладкий,

                   и на лбу расправляются складки,

                   и душа, распирая кору,

 

                   хочет прыснуть наружу. А то,

                   что уж солнце не греет, так это

                   поправимо: надену пальто.

                   Здравствуй, отче осеннее лето!

 

 

 

                              

                              

                              

            

 

 

 

 

                 

 

 

               *          *          *

                       Угасает моя сигарета,

и твоя сигарета… Слова
               уступают глазам. Сколько света!

Сколько неба!.. Плывёт голова,

               как в тумане… Как нежен туман
               вдоль вечернего Пассанури!

Гаснет полог высокой лазури.

Жизнь затеяла новый обман –

полный счастья и жарких огней
мир, наполнивший горние выси.

Здравствуй, праздник печали моей –
расставанье в полночном Тбилиси.

 

Терпких слов непривычные звуки.

Чёрных глаз заглушённый огонь.

Из ладони уходит ладонь:
 начинается время разлуки.

 

О, помедли! Продли моё лето!
 Повтори мою жизнь невзначай!

Угасает моя сигарета,
 и твоя сигарета…

                                        Прощай!       

 

 

                           Песчнаные дни

 

                   Песок поверх страниц, среди страниц,

                   в глуши страниц, над каждою страницей.

                   И - голос иволги, и голоса - синиц...

                   Взгляд оставляет книгу. День сторицей

 

                   ему воздаст. Во-первых, вот - река,

                   за ней зеленый берег в дымке знойной.

                   Моторки, пароходы, облака,

                   громады барж.

                                             В размеренно-спокойной

                 

        походке дня сквозят поток, полет.

                   Акации плывут поодиночке.

                   Взлетают тополя. Все мирно ждет,

                   когда великий зной дойдет до точки...

 

                   И, во-вторых, вот - ящерица. Миг

                   не промелькнул - она уже успела

                   скользнуть к воде, вернуться. Острый лик

                   стремительней испуганного тела.

 

                   А,  в-третьих, наконец...  Но что-то там,

                   в иной стране, в кругу страниц разъятых?

                   "Джан"* словно бубен ходит попятам,

                   и ноет в сердце колокол утраты.

 

                   Чужая жизнь источена до крох,

                   до пыли солнечной душа истерта.

                   Река хмельна, как мутная аорта.

                   Мир опустел и, опустев, оглох.

 

                   Пора домой. В потоке встречных лиц

                   размоет краски дня река заката.

                   Часы уснут. Но мертвым сном объята,

                   очнется вдруг душа среди страниц

 

                   чужого времени - и нет возврата

                   в привычный мир. Теперь и на века

                   ты - только горсть текучая песка

                   там, где текла река... давно…  когда-то.

 

                   * - повесть А. Платонова

 

 

 

                         

 

* *          *

 

Хмель дорог улетучился весь.

Локти в стол упираются днесь.

Мысль бескрылая хочет подняться
до времён, что прошли, но никак
не заглянет в глаза этим святцам –

дням, в которых исчез наш барак,

наш карьер за горою песка.

Там вода и сейчас голубеет,

Но такая в ней стынет тоска,
что рука прикоснуться не смеет.

 

Даль былая!.. И вся эта даль –
как давно опустевшая сцена…

Или это во мне перемена?

И себя мне – не времени – жаль?

 

Глохнет боль. Обещая теплынь
из рассветного вешнего мрака,
из грядущего веет полынь
слаще мёда и спелого злака.

 

Ярче походя прожитых зорь
это робкое света явленье,
и нежней, и свободней –не спорь! –
в листьях ветра скупое движенье.

 

…Что же было? Не эта ли боль
подступившей слезы!?..

                                Только прежде
в детском сне, в безоглядной надежде
оставалась росой эта соль…     

 

 

 

 

 

 

                      Отец-одиночка

 

                   Он женит сына.

                                           Вот сейчас трамвай

                   его доставит на планету счастья,

                   где музыка уже раскрыла окна,

                   и дым табачный льется.

                                                        Кто-нибудь

 

                   ему протянет тут же сигарету,

                   и это зелье с огоньком вина

                   соединится и ударит в сердце.

                   Туманные воскреснут времена,

 

                   когда и он, подтянутый и легкий,

                   спешил испить из радужной реки,

                   и, торопливо полночь рассекая,

                   летел на голос женщины. Роса

 

                   отягощала белые одежды,

                   и свет небес казался роем брызг...

                   Где ты, невеста сладкая, жена

                   неверная?.. Плывет квартира счастья,

 

                   уходит из-под локтя, улетает.

                   Счастливый путь! Оставь лишь одиночке

                   свободу вспоминать. Попробуй, сын,

                   быть поудачливей. Не расставайся

 

                   с избранницей, и... Горько!

                                                              В самом деле,

                   ведь это свадьба. Горько!..

                                                    Белый дым

                   все выше, выше, выше улетает.

                   А пепел падает в пустой стакан.

 

 

 

                              

                            

 

 

 

 

 

В  поселке Песочном

 

                      Я вышел из автобуса. Стоял

                      сухой и тихий август. Понемногу

                      пыль улеглась. Попутчики исчезли.

                      В тени под кленом сел курить шофер.

 

                      Как дно моей судьбы, передо мной

                      лежала площадь. Старые бараки

                      хранили сон ее. Одни собаки

                      бродили по жаре, да магазин

 

                      порой свои глубины отворял

                      и выдворял на солнце то ребенка,

                      то женщину. И вдруг одно лицо

                      меня для дней минувших пробудило.

 

                      Лохматая седая голова.

                      Спортивная заношенная майка.

                      Нелепые, больничного покроя

                      штаны. И тонкий шмыгающий нос.

 

                      И тапочки... А, там, после войны,

                      в каких он сапогах ходил по школе

                      и нас учил искусству поднимать

                      винтовку на плечо!

                                                       Широкий пояс

 

                      скрипел, как санный путь. Вокруг него

                         мы, удивленные,  кружились.  Кто бы

                      рискнул тогда нарисовать портрет

                      вот этого знакомца!.. Запинаясь,

 

                      он пересек дорогу, повернул

                        в тень, в пустоту... А я, слегка помедлив,

                      подбросил тощий ранец, побежал

                      к бараку номер три. Но тут же вспомнил,

 

                         что тридцать лет прошло с тех пор…  Полынь                                                                                                                

                      цвела  последним цветом, голубела

                      плоть мирозданья, и на всей земле

                      спокойный  свет опять забвеньем правил.

На берегу Оби

 

Ночь высокая, берег Оби.

В глухомани, за смолью таёжной
одинокий огонь осторожный…

Не пройди! Подойди! Полюби!..

 

Но уходит глухой пароход,
ослеплённый своими огнями.

Замирает огонь. Между нами
рыщет ветер, и время течёт.

 

Кто там в этой глуши бережёт,
словно пасынка, светоч  бессонный?

Глухо дышат холодные волны.

Что не спит он всю ночь напролёт?

 

Провожает?! Встречает?! Глядит
на широкую воду с порога?!

Что текучая эта дорога
посулила ему? Где болит?

 

Что щемит?… Далеко позади,
где года размывают суглинок,
пламя жизни и вечных поминок
рдеет и … умирает – в груди.

 

 

 

 

 

 

 

В дымке улицы

 

В дымке улицы - старый, знакомый

силуэт, заслоняющий даль,

это - дом, где застыла печаль,

где далёкие вешние громы

 

сотрясают дверей косяки,

наполняют волнением шторы,

дарят памяти неба просторы,

свет зелёной листвы и реки.

 

Старый дом! Здесь ещё иногда

Прежних слов мимолётные звуки

будят к жизни иные года,

множат в памяти время разлуки.

 

Пусть же здесь пребывает вовек

твоя молодость! Грусть-невидимка

кружит голову. Слаб человек:

длинной улицы синяя дымка

 

слаще зелья хмельного ему:

в пустоту упираясь глазами,

под такими парит небесами,

что его не достать никому.

 

 

 

                       

                        

                        

                         Проходящий поезд

 

 

 

                   Обдаст метелью снег из-под колес,

                   тоской заденет свет из глаз вагонных,

                   мелькнет улыбкой на часах перронных...

                   Промчался, канул, мир с собой унес.

 

                   В тяжелом гуле новой тишины,

                   собравшись с силой вновь стоишь у бровки:

                 - А вдруг и жизнь вот так, без остановки,

                   мелькнет, не подарив и дня весны!

 

 

 

 

                       

 

                       

 

 

                       

* *          *

 

                        Надоели скитанья. Не жду

                        отправного гудка. Не жалею.

                        В старом, тусклом, зеленом пруду

                        небеса мои новые реют.

 

                        Пролетают мои облака.

                        Догорают последние годы.

                        Сколько нежности!

                                         Сколько свободы!

                        Я навек к вам вернулся, века.

 

 

*             *          *

 

Хмель дорог улетучился весь.

Локти в стол упираются днесь.

 

Мысль бескрылая хочет подняться
до времён, что прошли, но никак
не заглянет в глаза этим святцам –
дням, в которых исчез наш барак,

наш карьер за горою песка.

В нем вода и сейчас  голубеет,
но такая в нём стынет тоска,
что рука прикоснуться не смеет.

 

Даль былая!.. И вся эта даль -

как давно позабытая сцена.

Или это во мне перемена?

И себя мне – не времени –жаль?!

 

Кто подскажет?.. Ссужая теплынь,
из рассветного вешнего мрака,
из грядущего веет полынь
слаще мёда и спелого злака.

Ярче марева прожитых зорь
это робкое света явленье,
и нежней, и свободней – не спорь! –
в кронах ветра скупое движенье.

 

Что же было?.. Не эта ли боль
подступившей слезы?
                                      Только прежде
в детском сне, в безоглядной надежде
оставалась росой эта соль.

 

 

 

 

            2. По старым следам

 

 

 

 

 

*            *           *         

 

 

                      Когда вокруг огни далеких звезд

                      пронзают ночь, твои пути светлеют,

                      и оживают ветры вольных вёрст,

                      глаза яснеют и слова теплеют.

 

                      И кажется, тебе судьбой дано

                      не затеряться на дорогах мира,

                      и немотой расстроенная лира

                      от новых дум проснется все равно.

 

                      Гляди, уже над праздной суетой,

                      пронзительно влетая в мирозданье,

                      ночных надежд лучистое созданье

                      без ропота роднится с тишиной,

 

                      и, занимая у далеких звезд

                      терпенья не погаснуть раньше срока,

                      оно одно гнездится так высоко,

                      где даже звуки не свивают гнезд.

 

 

 

               Под старыми тополями

 

               Привет тебе, детство! Среди бараков
               в окруженье полыни, песчаных холмов и военных трофеев
               вот здесь по утрам ты по тропке сбегало, чтоб видеть
               как солнце стыдливо купается в тихой воде.

 

               Привет тебе, милое братство! Привет и объятья!

               Великих мечтаний разноцветные флаги и сегодня трепещут.

               Но – ни барака теперь, ни веселья, ни солнца того…

              Лишь одни тополя над полынью стоят и глаза их закрыты.

 

Вместе мы смотрим туда, где оставили горстку
               послевоенного счастья и научились желаньям.

Вот теперь пожелай улететь на луну – удивиться ли сердце?

А тогда это мир озаряло, как победный салют.

 

 

 

 

 

 

* *          *

 

                      Руке приказано молчать...

                      Пока закат прощально пламенеет,

                      рука - раба.

                                           А тени все длиннее,

                      и краски поздней осени подстать.

 

                      Сухого ветра тонкие мазки,

                      большого клёна пыльные виски,

                      тиски теней... А сердце - тише снега,

                      и кровь красна последним светом с неба.

 

                      Как странно жить и время провожать!

                      День улетел на крыльях самолета.

                      Сгорел закат. Нетерпеливый кто-то

                      седлает в путь скрипучую кровать.

 

                      И я устал рукой повелевать.

                      Валяй! Я сдался. Ты теперь свободна...

                      О, краткий час, когда куда угодно

                      руке дано за сердцем поспевать! ...

 

 

 

 

                                                  

                              Сказка сумерек

 

                      Есть птица у меня...

                                        Когда приходит вечер

                      развешивать на окнах и деревьях

                      тугие сети сумерек, та птица

                      неслышная ко мне летит в окно.

                      И время наполняется разгадкой

                      минувших лет, и стены возвращают

                      моим глазам безликих дней изнанку:

                      земли иной зеленые чащобы,

                      пустынь и моря солнечную даль.

 

                      Есть птица у меня... Она крылом

                      с души снимает прошлое, чтоб снова

                      в окно входила первая заря,

                      и времени нетленная вода

                      опять бралась свой труд молчком вершить -

                      мечтой поить и

                                     вечностью дарить.

 

                      Когда-нибудь умолкнут все года,

                      уснут моря и облака, но птица

                      ночей моих, попутчик в этом мире,

                      листом осенним к вашему окну

                      прильнет - и вы увидите, как ровно

                      лежат над миром сумерки и держат

                      в своих ладонях птицу-небылицу,

                      превыше всех парящую в далеком

                      созвездии, где мы сойдемся с вами

                      вести беседу о любви и счастье,

                      и, обратив глаза к мирам далеким,

                      искать Земли бессмертный огонек.

 

                    

                

                    

                      

 Юность

 

                      Как яростно меняется погода!

                      Уносит ветер аромат загара.

                      поднял и треплет над водой, как чаек,

                      клочки газет, забытых на песке.

 

                      А стаи туч проглатывают солнце.

                      Стеной вставая с северо-востока,

                      несется пыль и накрывает город,

                      и хлещут волны, и кипит листва.

 

                      Вот голубые молнии в восторге

                      взрывают темень среди туч тяжелых,

                      и льется с неба красный запах гари,

                      и мокрый дух сирени и травы.

 

                      Ах, пусть он уплывает- этот поезд.

                      Я не спешу. Авось мне повезет -

                      и через миг, как черепицу с крыши,

                      гроза сорвет с меня ярмо любви,

 

                      и факелы травы сквозь душу грянут,

                      и хлынет горизонт голубизной...

                      Пусть эти люди жмутся под навесом!

                      Я тонким тополем останусь на ветру.

                                  

 

                                  

 

 

                        *          *          *

 

                        Разбуженный шумом дождя,

                        спустился с высот сеновала

                        по лестнице шаткой и старой,

                        калитку в рассвет отворил.

 

                        Увидел на вербе засохшей

                        ворон, а под вербой - телегу,

                        и спящую старую лошадь

                        под серой попоной дождя.

 

                        Подумал: когда это было? -

                        вот эти вороны, и ветер,

                        и травы сырые, и небо,

                        и время у солнца в плену.

 

                        И вспомнил! В такое же лето

                        полынью стоял у дороги

                        и слушал, как падает влага

                        в зеленое лоно земли.

 

                        И вербою был, но - позднее.

                        Сначала - султаном полыни,

                        широкой дорогой бескрайней,

                        и просто пылинкой земли.

 

                        Всесильна  дождя бесконечность.

                        Обняв горизонт, все плотнее

                        он мир окружает, а память

                        все дальше плывёт в века.

 

 

 

                             

      

                               Легкая лодка

 

 

                      Не покачнется река от весел,

                      быстрее не побежит.

                      Две лодки грузно уходят от берега,

                      а третья легко скользит.

 

                      Солнце уходит молча,

                      выдохнув напоследок

                      монетку легкой луны.

                      На ясном закате

                      две лодки написаны тушью,

                      а одна - лучом золотым.

 

                      Две лодки уходят в счастливом молчанье,

                      а с третьей  доносится песня.

                      Две лодки давно опустили весла -

                      плывут по воде поцелуи...

 

                      А  третья им вслед молчит.

 

 

 

 

 

 

                           Цветение яблонь

 

 

                      Сквозь ветви цветущих яблонь

                      напрасно ты ищешь небо:

                      его синевой утолили

                      жажду цветы живые.

 

                      В узкий просвет случайный

                      на асфальт раскаленный

                      солнце осколок света,

                      как венок, положило.

 

                      Ветер прошел. Метнулась

                      аромата волна хмельная -

                      и ты опустился в сон

                      под звуки шагов неспешных.

 

                      Небо!.. Идешь без цели

                      торжественно и спокойно

                      среди облаков, где солнце,

                      как пчела, изнывает.

 

 

 

                           

                         

                        *          *          *

 

                         Стою на мосту,

                         облокотясь на перила.

                         Звезды   всплыли.

                         Волны темнеют.

 

                         Быстрые сумерки

                         отвлекают от ожиданья.

                         Как листья, падают окна домов

                         в холодные воды

                                         и гаснут,

                         обнажая глаза фонарей...

 

                         Ах, как уносит в прошлое

                         теченье случайных мыслей!

                         Так далеко, что детство

                         навсегда позади остается.

 

                         Так в одну из отлучек

                         ты прошла по мосту,

                         не оставив на парапете

                         ни пылинки - на память...

 

                         Стою на мосту,

                         облокотясь о перила.

                         Ветер ночи играет

                         на арфе моста чугунной.

 

                                                                 

 

 

 

                             Почта

 

 

                      Прорезь в двери

                      заменяет нам

                      ящик почтовый.

                      В нее залетают

                      газеты и письма,

                      как осенние листья - в окна.

 

                      Хватишься, дверь распахнешь,

                      чтобы сказать спасибо,

                     - пусто за дверью,

                      словно никто и не был.

 

                     Только поют пылинки

                      песнь о лете минувшем,

                      да прыгает солнечный зайчик

                      по серым ступеням.

 

Солнечная пластинка

 

На улицу музыка льётся из окон.

Она затопила ночные газоны,
она подарила весёлые крылья
залётному облаку, первым прохожим.

 

И день неожиданно голубем лёгким
взлетел из согретых ладоней рассвета.

И громче дыханье пластинки, и ветер
глядит на неё зачарованным взглядом.

Да это же вновь начинает кружится
земля, забегая в грядущие вёсны!..

Спешите же смело к поверхности солнца,
и мира дыханье ловите губами!

 

Летите, кружитесь, как  время и ветер,
пока осыпается солнце капелью,
пока эта музыка светит любовью,
как верба пасхальная – золотом почек!

 

Херсонес

 

Жара. Пустынный Херсонес.

Полынь и старые каменья
полны весной былых небес
и глубиной немого пенья.

 

Здесь был когда-то дом, и сад
дышал, как степь, блаженным зноем,
а нынче  тощий вертоград
полынным полонён настоем.

 

Но жив ещё высокий дух!

Я слышу: слуху  дарит повод
внимать, как телефонный провод,
стихий встречающихся двух

удар. Вот плоть живой воды,
живые камни обнимая,
сияет  праздничней звезды,
сверкающей  с вершины мая.

 

И, зародясь в голубизне,
легка одежд российским снегом
Эллада плещется в волне,
наполненной былым разбегом.

 

 

Начало мая

 

Придёт, нахмурит брови, застучит
по крыше и асфальту, запоёт
под козырьком карниза, где топорщат
сырые крылья первые птенцы.

 

Дохнёт рекой из дебрей бузины,
неясным шепотом коснётся слуха…

Вот  зонт раскрылся – и проснулся ветер,
вот каблуки стучат, но – в стороне.

 

Их только слышно, слышен только стук
по листьям и асфальту, а потом
вдруг наступает мокрый, длинный, тёплый
мир тишины земной, густой, ночной.

 

И смутный ком, что докучал душе,
в тепле залётной влаги растворился,
и первый раз рука весны случайно
твоей щеки коснулась в темноте.

*            *           *

 

Сбылась мечта: живу, не зная слов.

Словам  здесь скучно, с полпути отстали.

Брожу один, молчком зубрю скрижали
суровых скал и вековых стволов.

 

Душа нашла к воде лучистый путь,
и, не ища в немых глубинах смысла,
ныряя в сон и не спеша уснуть,
ольховой веткой над водой повисла…

 

О, снов таинственные письмена!

Вас, словно звёздный ворох, приютила
озёрной мглы ночная тишина,
чтоб тайне звёзд не одиноко было.

 

Светает. День затеплился вдали.

Сова с луной столкнулась и пропала
 в чердачной тьме на том краю,
где миром правит суета вокзала.

          

 

   На Литейном мосту

 

Рябое тело пасмурной воды,

моста неудержимое дрожанье…

Как неуютно на земле трамваю!

Как  одиноко на земле мосту!

 

Закат пронзил все облака насквозь,

осколок лужи захлебнулся небом.

Не дай застыть мне в мае, отче ветер!

Но ветер сам уже промёрз до звёзд.

 

Позёмка дунула по дну души –
и снова некуда приткнуться сердцу.

Последний адрес утонул в морщинах,
покрывших лоб, и не всплывёт вовек.

 

Но я твержу  ещё: сейчас пройдёт

последний  гребень ветра. Так бывало,
вал отходил – и в сердце уцелевшем
вновь оживал утешный уголёк.

 

Ведь  для весны ты нам дана, дорога!..

И вот уже соломинка огня
скользит из чьих-то окон, отраженных
в асфальте затихающей реки.

 

 

Крик птицы

 

В зверинце птица жалобно кричала.

Там за оградой, пестрой, как базар,
чего её душе не доставало?

Какой надежды вкрадчивый пожар

 

вдруг зацепил её досуг привычный,
вдохнул ей в сердце дивные края,
где дни парят, дыханье затая?

Там свет листвы – не этот горемычный-

 

вздымаясь кверху, солнце достаёт,
а в тростниках обычна и знакома,
двоясь в глазах, струится из болот
нетленной жизни сонная истома…

 

Как в сон, бежал я в нети ясных книг,
чтоб не томил меня надсадный крик.

Но, выбиваясь из последних сил,

он в чёрном небе надо мной кружил.

 

*             *          *

 

Трамвай, попутчик, подожди!

Возьми меня в былое лето.

Там будят тёплые дожди

к весёлой жизни рощи света.

 

Там день погаснуть не спешит,

И время тихое с запястий
журчит, что отреклось от власти
и лишь сверчком руководит.

 

Но убегает мой трамвай,
огнём рубиновым мерцая.

Прощай, сверчок! И ты прощай,
напрасный огонёк трамвая!

 

По сердцу тень грозы прошла,
и лёгкий вихрь воспоминанья
качнул мои колокола…

О где вы, юные страданья!

 

Я не жалею, что тогда,
без жалости в огонь толкая,
меня любовь моя земная
лишила солнца навсегда…

 

И вот опять… Как нежен май!

Как  дразнит тишина ночная,
счастливых дней не обещая!

... И тонет в тишине трамвай.

 

 

* *          *

 

Ночь за окном светает долго, тихо,

и сны минувшие, чем ближе день,

светлей, слабей... И вот неразбериха

несметных звуков дня, слов дребедень

 

затмили  всё, чем ночь нас до утра пленила,

а вот и плен забыт, и не было совсем

той темени, что в нас лила свои чернила,

чтоб косную толпу, не узнанны никем,

 

мы молча рассекли, на палубу свободно

взошли. Вода пошла! И вот минувший день

трепещет за кормой то чайкою голодной,

то берегом родным, навек плывущим в тень.

 

  

 

В саду

 

Поникла вселенная сада.

Сквозняк, пустота, тишина.

Холодная тень снегопада

земле сквозь деревья видна.

 

На свете разладилось что-то:

в потёмках блуждает душа.

В душе прописалась забота

умолкнуть и жить не  дыша.

 

Стемнело, и тёмные ветры

на юг унесли листопад.

Теперь только голые ветви

сквозь редкие звёзды летят.

 

 

 

*             *          *

 

Мир детских лет - полынь, пустырь, закат.

Листвой серебряной стрекочет тополь,

а  в зеркальце, оправленном травой,

на дне воды, на ветке неподвижной

скворец в потёртой курточке играет

на хриплой флейте…

                           Облака!          

                                           Как низко    

плывут миры безвестные, касаясь

земли и солнца, посылая странный
и долгий свет в глубины наших глаз…

 

Уплыли все. И годы просят: - Хватит!

Осенних будней белый березняк

уже сквозит вдали, перегоняя

дороги пыльные и поезда.

 

Вот новый мир – полынь, пустырь, закат.

И ключ в руке. И косяки бессмертны.

Померк закат, и тень мою с дороги

относит к ночи налетевший дождь.

 

 

 

*             *          *

 

И к нам позёмка долетит,

свет фонарей качнётся шаткий…

Холодный ветер не щадит

листвы случайные остатки.

 

Вчера я вижу - опустел

широкий двор, и стала тише

земля, и крон пустых не выше

закат растерянно сгорел.

 

Напрасно медлили часы

и тайно сумерки синели.

Уже с нейтральной полосы

чернели белые недели.

 

Вчера я слышу – сквозь окно

донёсся возглас паровозный.

Ночь отошла, но всё равно

не тает в сердце крик морозный.

 

 

*             *          *

              

Журавля приручили, журавля приучили

не летать, не кричать, о решётку не биться.

Журавлю приказали позабыть, что он – птица.

Вот твои облака – тучи солнечной пыли.

 

Журавлю поручили: будешь тихое наше

украшать бытиё, и не требуй пощады…

И теперь день за днём за решёткой ограды

 журавлиная  тень молча крыльями машет.

 

 

  

 

Млечный Путь

 

Одна дорога – как стрела,

другая – как петля на шее,

одна – чтобы к делам скорее,

другая – чтоб забыть дела.

 

А эта пролегла, как сон,

как высохший ручей – сквозь лето,

она звучит, как лёгкий звон

разбившегося на асфальте света.

 

Высоким сводом без опор

она соединила море

и сумрачное плоскогорье

за первою грядою гор.

 

И кажется – подать рукой…

Но мчатся за годами годы –

и сходятся над головой

пустых десятилетий своды.

  

 

На берегу

 

Осенних гор безлюдный уголок.

Плутает солнце в золотом тумане.

Хрустит валежник, прелью густо тянет,

и папоротник землю заволок.

 

В низине дремлет островок воды.

Волна качает старую корягу…

Сниму пиджак и под сосной прилягу.

Душа, оставь на миг свои труды!

 

В воде проснулось небо. Глядя ввысь,

оно безмерной глубиной синеет.

Навеки околдованные ею

два старых клёна рядом поднялись

 

На гладь воды легли их отраженья

увидев к небу самый краткий путь,

и кружит головы им дух прозренья -

вот сделать только шаг - и … утонуть.

 

 

 

*             *          *

Я выключаю свет и слышу ветер.

Он – продолженье зимней синей стыни

пустынных далей призрачное пенье,

созвездий строгих ровный монолог.

 

Я выключаю свет и забываю

о сентябре, наполненном озябшей

листвой, древесным гулом расставанья

и первым стуком листьев по стеклу.

 

Я выключаю свет, чтоб видеть ветер,

извечный ветер, пристальный, как время.

И вдруг увидев свет зажжённой спички,

как старой сказке, удивляюсь ей.

 

 

*             *          *

 

Так уютно. Почти одиноко.

Только тени листвы, только свет

между тенями. Солнце высоко,

и до вечера - тысяча лет.

 

Так спокойно. Не надо срываться,

торопиться бог знает куда.

Хватит! Нужно вглядеться, вчитаться,

вжиться, втиснуться в шоры труда,

 

в коридоры, ведущие к свету

расставанья со всеми, со всем…

Лето нежно качает планету,

словно лёгкая дрёма - Эдем.

 

Так печально. Так ровно, протяжно

жизнь прошла, и кончается нить.

Вся иссякла. И это не важно.

Не забыть свечу загасить.

 

 

 

 

*             *          *

 

Не отступайся! – дверь не заперта.

Стучись! – тебя услышит расстоянье.

Не порывайся – головой с моста.

Не обрывай заранее дыханье.

 

Не льни виском к дверному косяку.

Не домогайся жалости докучной.

Не жди  весны, как сон, благополучной,

и затяжную не кляни тоску.

 

Стучись! Ещё душа твоя жива,

и вкус дождя твои целует губы,

и этот стол, испытанный и грубый,

локтям диктует нужные слова.

 

Стучись! И ночь сотрёт холодный пот

со лба, который снег полночный ранит.

Смотри! – звезда, покинув небосвод,

зажглась в твоей окоченевшей длани.

 

 

В ожидании лета

 

Закат озаряет холмы,

и море, и берег Тамани,

и хмурые тучи зимы,

и белые крылья бакланьи.

 

А чайки и пена – как снег.

Но я, замерев на обрыве,

молюсь, чтобы лета Ковчег

причалил в замёрзшем  заливе.

 

А, может, не верить, не знать?!

Что толку в рассвете туманном

не синюю даль океана,

а крошево льда открывать!

 

Глотну пустоты натощак,

кивну на прощание птицам…

Но что там? Откуда зарница?

Ты что меня дразнишь, маяк?

 

 

Ранняя осень

 

Сентябрь. Как быстро началось!

Поля и лес меняют краски.

Предчувствие венца, развязки,

как снег, над нами пронеслось.

 

Черны дороги, даль пуста.

Весь день из зарослей полыни

слезой с последнего листа

сверкает осторожный иней.

 

Ещё немного – и, гляди, -

трамвай и листья обгоняя,

снежинок  бешеная стая

закроет небо впереди.

 

Порыв метели ледяной

ворвётся в жизнь, как потрясенье,

как выстрел без предупрежденья

у белой ночи за спиной.

 

 

В девятом круге

 

Пришел ноябрь, и мы простились с ней.

Я помню, мост возник, и стая лодок,

и красный бакен, и Харон весёлый,

зовущий нас сойти в его ладью.

 

Потом внезапно высохла река.

Мы побрели по дну, и хруст ракушек

нас догонял и обгонял, и глухо

стучало сердце. Жалкое стекло

 

какой-то забегаловки грустило

о светлом ливне и просило сна.

И мне казалось, что была весна,

а это просто даль в глаза входила.

 

Нас уносило ветром в тишину

немых, чужих, недостижимых окон.

Пульс умирал, и ни одна дорога

нас не хотела к дому привести.

 

Так и кружили мы в кольце слепом,

и, не найдя пристанища, простились…

Тут хлынул снег. И вот уж сколько лет

идёт молчком и тает этот снег.

 

 

 

Места знакомые

 

Разрушен быт, хранивший с давних пор

дыханье счастья в складках занавески.

Кусту сирени поделиться не с кем

сияньем, пролитым в столетний двор.

 

И где он – двор?.. Асфальта свежий пласт

залёг на нём и заслоняет небо.

Здесь жил колодец, обещавший немо

хранить для нас счастливых звёзд запас.

 

А там, в окне, где мчат авто сейчас,

я точно помню – в ожиданье грома

мы смотрим ввысь, и тяжких туч истома

желанной тьмой окутывает нас.

 

 

Ветер разлук

 

Трагедия осени, торжище ветра и веток,

продажа листвы за бесценок грядущим метелям,

летящие тучи, холодные окна просветов…

Жизнь сорвана с места. Дотянем ли воз до апреля?

 

Дни стынут сиротами, гаснут, и жаждет приюта

парящее пламя листвы, озарившее ночи.

Но пламени выше и холода хлеще минута,

которую надо упрямой надеждой отсрочить.

 

О, лучше листком бы упасть с высоты, чем на жало отказа

опять натыкаться! О, месть безмятежного звука!

Всё сказано в мире, и ветра последняя фраза,

как вечная память: разлука, разлука, разлука…

 

Прощай же!.. И вот, золотой запевая метелью,

дорогам не мерянным сбытые враз за бесценок,

слетаются листья смотреть на привычную сцену

осенней трагедии – шествие сердца к апрелю.

 

 

 

*             *          *

 

Там, среди сосен, ждёт меня зима.

Падут лучи неслышно и отлого,

и тихо скрипнет снежная дорога,

и дрогнут белой рощи терема.

 

Там, среди сосен, там, где шелестит

в метёлках трав вчерашний ветер старый,

лучинка света робкая на вид

домчит до неба и зажжёт Стожары.

 

Там, среди ночи, где одна на всех

судьба из тьмы на нас свой перст наводит,

там среди сосен день мой давний бродит,

чернеют тени незабытых вех.

 

Вот - торный путь и сито фонаря,

сквозь мелкий снег из глубины кремнистой,

едва видна за пылью серебристой,

едва слышна, ты шепчешь мне, что зря

 

я прихожу тревожить этот снег.

И голос твой мне слышать больно, сладко.

И Время входит в русла мёртвых рек,

в даль пустоты уходит без остатка.

 

 

*             *          *

 

К тебе дорога - белый снег,

зимы  бескрайняя равнина...

Заполонила душу льдина,

и длится этот мёртвый век.

 

Лишь иногда снежинка в бровь

кольнёт, мол, в городе Забвенья

живёт на улочке Смиренья

заложницей зимы - Любовь.

 

Но скудный выкуп - человек,

дарами слов одних богатый.

Он жадно обнимает снег

руками памяти щербатой.

 

И неразумен человек:

на каждом шаге замирает

и слушает, как  мёртвый снег

его, как прежде, окликает.

 

 

Последнее письмо

 

В срок улетит последнее письмо,

осилит крыш и неба притяженье,

пройдёт сквозь листьев жёлтое круженье,

и в синий ящик упадёт само.

 

В твой сонный дом изгнанником войдёт,

и, распрямясь на кухонной клеёнке,

тебё вернёт наш синий небосвод.

От высоты заноют перепонки

 

в ушах, и тополь вспыхнет за окном

весёлым солнцем... Боже, все дороги

окованы твоим осенним сном!

А впрочем, что тебе мои тревоги!

 

Ты вся опять в заученном, своём,

привычном, неназойливом,  всегдашнем.

Привычно тлеет свет в чаю вчерашнем.

Дым сигареты. На лице твоём

 

застыл покой. Огонь достиг письма.

Легко и быстро пламя ловит строчки.

Вот долетело до последней точки...

Стол чист и пуст. Окно бело. Зима.

 

*             *          *

 

Ночь просторна, пуста и светла,

к горизонту уходит дорога.

Там звезда одиноко и строго

над заснеженной далью взошла.

 

Только я к ней уже не спешу:

за полжизни устал от погони.

В воротник виновато дышу,

в онемевшие дую ладони.

 

Обожжённая кожа мертва.

Хватит звёзд! Породнимся стопами

с золотой целиной естества,

не спеша, разочтёмся с мечтами!

 

Мир навек обняла тишина.

Впереди только поле белеет,

позади - только леса стена,

и звезда надо всем пламенеет.

 

Как просторна, пуста и светла

эта ночь! Как смиренна дорога!

Снег хрустит голубой у порога.

Жизнь снежинкой ладонь обожгла.

 

В родительском доме

 

Казалось, вечной будет тишина!

Зима и холод молча жили в доме.

И вдруг опять часы, как мышь в соломе,

очнулись и  шуршат - весна, весна...

 

От звуков закружилась голова.

Вот зашумел ручей на дне оврага,

и в старых ветках побежала брага,

и потянулась из земли трава.

 

Капели звонкой солнечная гроздь

огнём знобит ладони, пустомеля-

воробышек, мой одинокий гость,

поёт за всех глашатаев апреля.

 

Я ошибался: старая струна

жива, и луч, пылающий в изломе

сосульки, объявил всем окнам в доме -

проснитесь, наконец, - пришла весна.   

 

Ночная гроза

 

В синие сумерки - как в глаза!

Кажется, ночь научилась плакать.

Нет, это к нам подступает гроза.

Это потёмок созревшая мякоть

 

брызнула влагой на ржавый карниз.

Листья мерцают, как фосфор и слышен

гул налетающий, тающий свист

ветра в дрожащем железе на крыше.

 

Это сырыми губами ко лбу

полночь в окно растворённое льётся,

новую нам обещая судьбу -

чистую, чище воды из колодца.

 

Отгрохотало. Исчерпан азарт.

Капли всё реже стучат в подоконник.

Молча лицо опускаю в ладони -

         радость и нежность щиплют глаза.

 

Новый  круг

 

Первый дождь!.. Позабылись давно

те, другие, а этот - над нами.

Веет майскими светлыми днями.

Сколько мне их ещё суждено!

 

Пахнет пылью, крапивой, рекой.

Задремал и увидел дорогу,

по которой шагал молодой,

и терял свои дни понемногу.

 

Золотые гудели шмели,

тёплым золотом небо сияло,

и, касаясь грядущей земли,

этот день голубой обещало.

 

Первый дождь!.. Как глубоко в груди

затаилась душа!

                           Я не знаю,

сколько дней ждёт меня впереди.

Просыпаюсь, опять засыпаю.

 

 

Часы

 

Упрямый ход часов, упругий шаг...

Вот стрелка тенью времени скользит,

не замечая знаков циферблата,

а слыша только  в странной глубине,

в самой себе, в смятенье световом

шаги, шаги, шаги - всё ближе, ближе...

 

Уже видать аллею и кусты,

и красные рассыпанные листья.

Вот  - снежный запах сырости, и хруст

под каблуками...

                           Господи, неужто

я не забыл, и ты - не позабыла?

И через миг  - мы встретимся?!

 

Молчит

пустынный сквер. И взгляд уходит мимо

сквозь тишину, сквозь мёртвое молчанье

в пустое лоно ветра, к голосам

последних птиц, к потерянному звуку...

чего? - шагов?! часов?!..

                           По циферблату

скользит тревожный взгляд: неужто правда

часы не знают времени и ходят

по тропке, проторённой наугад?

 

 По старым следам

 

В подтаявшем снегу сегодняшней зимы,

в броженье сквозняка, в набухшем теле шторы

проглянул лик весны - и пьяные дымы

отчаянно летят в февральские просторы.

 

И вот птенец надежд заёрзал в скорлупе

и требует себе апреля оперенье.

Былой любви недуг забыт, как наважденье:

опять глазам легко искать судьбу в толпе.

 

Пою: - Небес добьюсь! Влюблюсь в весенний свет!

И, если повезёт, то к полночи забуду,

что день-деньской меня преследовал повсюду

надёжно вбитый в снег мой старый, чёрный след.

 

 

 

*             *          *

 

От моря не уйти - оно придёт

во всякий час, во все края глухие,

оно  обрушится шальной стихией

своих широт и свергнутых высот.

 

Оно не даст забыть себя - вольёт

свой гордый гул в берёзовые кроны,

в колокола войдёт, и все перроны

 огнём светил обдаст, как небосвод.

 

От моря не уйти. Где начались

и поднялись на материк когда-то,

там и найдём последнего заката

прощальный свет. И, сколько ни трудись,

 

оно не успокоится, пока

мы перед ним голов своих не склоним...

И вот тогда его шальные кони

нас понесут в грядущие века.

 

 

 

Весенняя ночь

 

Простором и новой дорогой дразнила,

сквозила позёмкой, ласкала и жгла,

и в чёрных ветвях раздувала светила,

как только спускалась вечерняя мгла,

 

и правдой казалась, и ей не мешало,

что круг световой на зелёном столе

под лампой настольной страдал от накала,

она лишь крепчала в оконном стекле,

 

и ливнем была за решёткой балкона...

А тот, кто вносил эту смуту в тетрадь,

давно был не молод, но жажда перрона

сжигала его и велела писать,

 

и грезить, и слепнуть, отринув забрало...

О, счастье! - дух бредит: весна на земле!

И спящую голову гладят устало

свет лампы и отблеск дождя на стекле.

 

 

Издалека

 

В том городе - дожди и серые туманы.

Когда-то и по мне текла его вода,

и ветер сентябрей влетал в мои карманы,

пустые как всегда, а злато - никогда.

 

Пустынные мосты, угрюмые каналы,

и в них на чёрном дне – как тень -лицо моё.

Мосты разведены, и я забыл кварталы,

где долгая зима парадными поёт.

 

И днесь поёт. Во сне.

                           Приближусь - и знакомо

столичной синевы торжественный разлёт

откроет за окном очнувшегося дома

немых случайных птиц осенний перелёт.

 

И грустная вдали сквозь сумерки Садовой

ты тихо шепчешь мне : - Теперь-то навсегда?!...

И словно бы тебе в ответ скупой обновой

плывёт в мой  дом пустой последняя звезда.

 

 

*             *          *

 

И снова, как в прежние годы, распита

бутылка вина и разбит

стакан бесполезный.

                           Прощай, Аэлита!

В плену у различных орбит

 

ныряем в вагоны различных маршрутов.

Привычно расправился век,

нас в дымку своих расстояний укутав.

Маячит за окнами снег.

 

От ветра пальто раскрывается настежь.

Ты там на перроне - одна...

Прощай, невзначай налетевшее счастье!

Качается снега стена.

 

Ночь падает ниц на вагонные крыши.

И ветер дыханьем твоим

меня настигает в полуночи: - Слышишь?

Я - рядом. Мы вместе летим…

 

 

Две ночи

 

Две ночи - одна за другой:

Тугое качанье вагона,

полоска ночного перрона:

сейчас мы столкнёмся с тобой.

 

То - первая ночь. По стеклу

сбегает звезда дождевая.

Ей к нашему льнётся теплу,

как будто дождинка - живая

 

Колёса, вагонная тишь,

синь окон и снег занавески,

и в темень летят перелески,

и ты им вдогонку глядишь.

 

О, где же бегущих огней

живое, былое молчанье?..

Та ночь  целой жизни длинней,

дороже, чем всё мирозданье.

 

Две ночи! - вот эта и та.

Одна воскрешает другую,

как зеркало. Эта - пуста,

мрачна, но люблю и такую.

 

В вагоне стою у окна,

свой путь на земле вспоминаю.

Что было? Не ночь ли одна,

в которой,  не ведая сна,

встречаю тебя и: теряю?

 

 

 

*             *          *

 

Что слышно, Яуза?.. Опять зима идёт?!

Опять ты хмуришься, устало замирая?!

А помнишь, Яуза, была зима другая?

Снег плыл медлительно, как мёд течёт из сот.

 

Нас белый мир надеждами поил,

манил мечтой, посулами дурачил...

Ты помнишь, Яуза, как свет Москвы маячил

всех крыш превыше, ярче всех светил?

 

Слова относит ветер. Ты молчишь.

Или тогда повязка ледяная

глазам твоим одну ночную тишь

являла, память сладко усыпляя?

 

Ты помнишь, Яуза, ту, что я так любил?

Я приносил к тебе её ладони.

Но у надежды не хватило сил -

и не достать тех лет огнём погони.

 

И - хватит, Яуза. Спасибо, что молчишь,

что о зиме иной не говоришь.

Спасибо, что не памятью жива.

И я сейчас умолкну. Ты права.

 

*             *          *

 

Как много памятью беспомощной забыто!

Вчера наследница всего, чем был богат,

сегодня - подле ног разбитое корыто,

забвенной отмели осипший перекат.

 

А годы полнятся привычными дождями.

К рассвету тянешься, как птица - на манок,

но ранней осенью просватанный восток

дрожит предательски промокшими лучами.

 

И всё настойчивей пустеет за плечами,

и разбредаются без привязи слова,

лишь мельницы недель над вечерами

вращают времени пустые жернова.

 

Но тем отчаянней, что, может быть, права

от прежних сумерек спасающая память,

в мой день сегодняшний, как медленное пламя,

вползает рук твоих текучая трава.

 

*             *          *

 

В глухие ночи сентябрей

заходит прошлое всё реже,

и не дежурит у дверей

надежда, грусть не спросит: - где же

 

пропала та, что всех нужней?..

Лишь сон листвы опавшей тише,
как свет вдали, как дождь по крыше,

взывает: - Ночь, пройди скорей!

 

Но время крутит колесо

своих часов и просьб не слышит.

Октябрь из золотых лесов

безжизненным туманом дышит,

 

да странной дрожью по стеклу

звонки трамвайные мелькают,

и тени веток на полу

листвой мятежной обрастают.

 

 

 

* *          *

  

Сгорает небесное тело.

Как яростно светит оно!

Наверно ему надоело

в столетьях движенье одно -

 

одно - в темноте бесконечной...

И вот обрывается ночь

весной, как беда, быстротечной.

Осталось лишь миг превозмочь.

 

Смотри! - отпылало, истлело.

Остался лишь робкий дымок.

На землю упал уголёк.

А было - Небесное тело.

 

 

   Мост

 

Мороз по коже – мост!.. Закрыть глаза –

и, темноту дневную рассекая,

сорваться вниз, где юная лоза

в тугой воде купается нагая!

 

Мороз по коже – мост. Закрыть глаза –

и, темноту дневную рассекая,

взмыть в тишину, где мира голоса

сплошным дождём восходят к кущам рая…

 

Но – не могу. Качаясь на ветру,

гляжу в чужой костёр.… Не отплясала

душа огня.… И кланяюсь костру,

как будто в жизни солнца не хватало.

 

Мост! Не могу! Болящей муки нить

ещё жива. Любви скупая кара

пьянит, как встарь, и не спешить дарить

последний дар – короткий путь Икара.

 

 

 

Поздний гость

 

Приходит, говорит, что улицы пусты,

что высохло вино в окрестных магазинах
и нечем подогреть радение мечты,
мелькающей в дожде, асфальте и витринах,

и нечем отвести от глаз водоворот,
несущий бредни сна… А было – снилось море,
и табуны коней на лунном плоскогорье,
которыми владел ребёнок – звездочёт.

 

А нынче не черёд ни морю, ни луне.

Он смотрит за окно и видит, как сожжённый
карельский высит лес обугленные кроны,
швыряя искры птиц в кромешной тишине.

 

Ушли все поезда, и женщина вдали –
уже не тень, но – тлен, травы ночной виденье,
и нет нигде вина, как будто воскресенье
похмельем разлилось по всем углам земли.

 

Но поздно лить слова! Довольно и дождя…

Он смотрит на часы и подаёт мне руку…

Прости мне эту ночь, и этот дым, и скуку…

Берёт со стула плащ и мокрый плащ с гвоздя.

 

В окне всё та же ночь, и ветер, и фонарь,

и клёнов  смутный строй, и путник одинокий.

Прогрохотал трамвай и смолк – уже далёкий.

И слышно, как часы грызут стены сухарь.

 

 

 

*             *          *

 

Свет лампы медленный, задумчивая грусть,

хрустит за окнами весенняя дорога.

Всё за ночь вызубрено наизусть –

от подоконника до зябкого порога.

 

Всё взято на учёт: от мелочей,

попавших в поле зренья, до рожденья
морозных знаков на стекле, до мленья
блаженных волн из радиоморей.

 

Всё из глубин на свет извлечено.

Но память тянется, как ручеёк бесшумный,
как мёртвым кораблям стекает в трюмы
далёких солнц посмертное вино.

 

И вот ветвями зреющей весны
в моё окно постукивая глухо
холодный дождь осенней тишины
течёт в сосуд встревоженного слуха.

 

И каждым облачком, бегущим за луной,
подчёркивая неуютность бденья,
весна и память длятся надо мной
покорным отзвуком сердцебиенья.

 

*             *          *

 

Я этой ночью слушал ветер.

Горели звёзды, город  спал,
и всех, кто прежде жил на свете,
он к новой жизни выкликал.

 

Так возникали дни былые,
и лица тех, иных, былых,
чьи голоса, ещё живые
витали в небесах моих.

 

Легко, печально и свободно
о наших травах и цветах
они грустили безысходно,
как о своих последних днях.

 

Я пальцами листка коснулся,
как бы решив  сберечь его
для тех, кто в этот мир тянулся,
о нём не зная ничего.

 

И улетая в высь, далече,
где замирает жизни шквал,
я спал, а рядом реял ветер
и небу звёзды возвращал.

 

Путь к Вершине

 

Ещё вершина жизни далека,
и сил – запас не меряный. Лети,

не размышляя! Легче, дальше, выше!

Вдыхай озон назначенных высот.

 

Всё ближе высь. Вот мёртвые снега
вонзили пики в тело вечной сини,
а позади две преданные ивы,
дрожа листвой, тебе вослед глядят.

 

Пусть он ещё далёк – тот миг, когда
тропа прервёт свой бег и скажет: дальше
дороги нет, и долгой скукой спуска

продлятся жизни быстрые года…

 

Ещё далёк он.… Веруй и гордись!

Жизнь бесконечна. Солнце без обмана
сияет в грудь. Но близится Вершина.

Спокойней. Тише. Видишь – выси гор

 

приникли к гордой вечности. Быть может,

пора вернуться, бросить всё, сначала
начать – с тех ив?! Но – стоп! Молчи, молчанье!

Попутный ветер слышит всё и хмуро

земные дни торопит, а Вершина
холодным  взглядом изучает нас. 

 

 

 

*             *          *

 

Без долгих слов его похоронили.

Он мирно спал и думал о былом.

Безветрие вздымало над селом
вдогон толпе беззвучный голос пыли.

 

И облака по волнам сопок плыли,
а ниже их последняя в году
сияла верба, наклонясь к пруду,
и люди молча о земном грустили.

 

И не тревожил быстрых похорон
ни плач трубы, ни колокольный звон.

На горсть земли другая горсть легла –
мирская дань со щедрого стола.

 

Был в мире полдень. На краю села
сверкал погост, черёмуха цвела,
и сиротливо по дороге лет
катилось солнце за людьми вослед.

 

 

*             *          *

 

Дни сентября всех летних дней теплей.

Засохших трав задумчивые лики
внимают лёгкому дыханью моря
и ночью долго шепчутся с луной.

 

Синь глубока, Стручки акаций ждут
порыва ветра, чтобы в мире листьев
рассыпать дробный рокот, томный шепот
вдогонку тем двоим…

                           Она смугла

 

и молода, и цвет её загара
сливается с закатом, ветром, песней.

Они смеются и по узкой тропке
сбегают вниз.

               Оставим их вдвоём.

 

О море, сколько неба над тобой!

В нём растворилось всё: и этот берег,
и даль немая… Небо, возврати мне
моё другое море!.. И в ответ

 

я вижу, как неслышная кайма
припала к  тёмным скалам, а чуть дальше,
где волны спят, плывут неспешно двое,

и это – мы, и даль скрывает нас.

 

 

Как облака…

 

Как быстро мчатся эти облака!

Студёный май. Сирень цвести пыталась,
но севера холодная щека
прижалась к ней – она пугливо сжалась.

 

А наверху свободно, как рассказ
о мимолётной прихоти природы,
спешат, летят, не замечая нас,
не облака уже, а – наши годы.

 

 

*             *          *

 

Мне случай дарован был свыше:
в лесу, наклонясь до земли,
я голос родимый услышал -
и радуга в росной пыли

приветной улыбкой сверкнула,
и сонная лапа сосны
к плечу прикоснулась, и гулом  
наполнился мир  тишины.

 

Но- грустно – не тронут годами
тот голос напомнил года,
оставшиеся за горами,
где весело скачет вода,

 

живут и не блекнут надежды,
горят и не гаснут мечты…

И он говорил мне: - Ну где ж ты?..

И глох от моей немоты.

 

 

Пилигримы

 

Сминая межи пустырей,
через завалы и траншеи,
минуя горы и пустыни
в Китай потянемся пешком.

 

Аргунь вдогонку нам плеснёт
заката заревом далёким,

Хинган глазами ледяными
отметит и забудет нас.

 

Песок набьётся в сапоги,
устанут плечи под ремнями,
глаза померкнут от разлуки
со снежной родиной земной.

 

А к той поре, когда придём,
к стене обетованной цели,
нас не пожалует приветом
к ногам упавшая звезда.

 

Лишь где-нибудь среди камней
щемящим, горьким флажолетом
всплакнёт кулик - и дрогнет сердце,
как  в юности  на Иртыше.

 

 

*             *          *

памяти космонавта

В. Комарова

 

Я – человек, стоящий на дороге,
подняв лицо к необъяснимым звёздам,
которые, минуя всё пространства,

вверяют нам дыхание своё.

 

Я – человек, остановивший память
на хрупком часе дремлющего века,
чьи тополя ещё не облетели
за белый горизонт небытия.

 

Я – человек, стоящий на дороге,
забыв века тревог, тоски, мечтаний.
Я отряхнул земных одежд оковы
и шумом крыльев небо разбудил.

 

Сейчас волной, разбившейся о берег,
мне Млечный Путь ударит по коленям,
и я увижу на Земле далёкой
своей последней тени тонкий крест.

 

 

*             *          *

 

Как тихо жалится пичуга!

Её полночная мольба
в тумане над уснувшим лугом
в плену у замкнутого круга
скрипит, как время и судьба.

 

Закрою окна все, усну,
но в сон войдёт железо плуга.

Ах, снова этот сон, подруга!

Проснусь без гнева и испуга.

Теперь страшнее тишина.

Ну где ты? Отзовись, пичуга!

 

*             *          *

 

Мне, горе-страннику, назло
в том давнем городе волшебном
все дни из серых туч текло,
и солнце пламенем целебным

не торопилось исцелить
судьбы  недужную основу,
чтоб разучившемуся жить
вручить дыханье, как обнову.

 

Увы, вокзалы и метро,
кино, подъезды и квартиры -
всё было сыро, были сиры
все дни, и горизонт мертво

 

поблёскивал металлом туч,

и только раз в окне высоком
мне улыбнулся лёгкий луч,
как сон в младенчестве глубоком.

 

И только раз, взойдя на мост,
я увидал, как жизнь иная
скользнула стайкой быстрых звёзд,
неволю туч превозмогая.

 

И только раз, презрев, как сон,
немую поступь непогоды,
я заглянул за небосклон –
и вечные увидел своды.

 

Так мне откликнулась душа,
сквозь даль молившая о встрече.
И, время косное круша,
я к ней явился в тот же вечер.

 

Я капли мокрые дождя
убрал с её лица губами.

Но память хлынула меж нами,
мосты ночные разводя.

 

И я очнулся в темноте.

Венера надо землёй сверкала
в невозмутимой пустоте
осколком мёртвого кристалла

 

 

 

Беседа

 

Осенний вечер, тихие слова,
воспоминанья о дождях июля,
спокойный стук часов, хмельной, медовый,
дымок крутого чая, и слова,
витающие средь веков, и этот –
в окне к стеклу прильнувший, неотвязный,
почти  совсем забытый мотылёк…

 

 

Пленники луны

      А. Тихомирову

 

День уничтожен. Радуйся! - взошло

твоё светило и уже забыто

сиянье солнца, торных троп тепло.

Всё в чёрный омут ночи  перелито.

 

Горит луна. Как белые стихи,

звучат шаги пленённого громадой

сквозного света. Тише! Слов не надо.

Оставь земле подённые грехи.

 

Наполни  нежным светом до краёв

глаза и душу, напои дыханье

прозрачной свежестью иных миров!

Не торопи  безмолвное свиданье.

 

Не торопись! Не простирай руки

к её лицу. Остановись... Светает.

Луна глазами, полными тоски,
к перрону дня безумцев провожает.

 

 

 

Если говорить...

 

О, если говорить о том, что стоит слов,

то назовите горе быть забытым,

докуку чахнуть кладом неоткрытым,

обиду под дождём истлевших дров.

 

Нет, если говорить о том, сто стоит слов,

то это - счастье быть всегда открытым,

для женских глаз и птичьих голосов,

которыми мы с детства были сыты.

 

О, если говорить о том, что стоит слов,

то назовите свод январской ночи,

который сердцу праздному пророчит

тоску и холода иных миров.

 

Уж если  говорить, то мой резон не нов.

Но душу страх берёт, она немеет,

и ей сподручней отмечать без слов,

как жёлтый лист  в июле с ветки реет.

                            

 

 

 

 

* *          *

 

Снег. Тишина.

Прозрачный, юный, нежный,
неистовый, забытый холодок,
нагая нежность…

                    Как давно я не пил
весёлого напитка снегопада,
прозрачного дыханья хлопьев, листьев,
уже  уснувших, высохшей травы,
спустившегося к самым крышам неба,
дней детства, пробежавших долгий круг
и возвратившихся …

                           Чего дыханье
я пригубил, открыв окно?.. Глоток
достал до дна и выше неба взмыл…

О снежный миг!

Припасть, прильнуть, прижаться
к стеклу! Вдыхать и видеть!

                                       Снег внезапно
вдруг останавливается -  и я
сам начинаю плавно подниматься
всё выше, выше, выше - в беспредельность,
в ту высоту, где только снег и память,
да! только снег и память,
сон и снег.

 

 

*             *          *

 

Этот берег… Этот песок…

Бесконечные километры мирозданья
голубеют над нами,
ничего не скрывая от нас.

 

Этот берег… Эта вода…

В каждой капле – полуденный светоч,
мириады неуловимых созданий,
космос непререкаемых душ.

 

Эта вода… Это небо…

Беспредельное окатывает простотой и покоем,
земное – опьяняет трезвоном,
жаждой, трепетом, теснотой…

 

 

Итоги торжеств

 

Сыт впечатленьями. Устал от удовольствий.

Суставы ломит праздная истома.

Привычно медлит: некуда спешить ей,
она-то знает,
что придётся долго,
потеть.  Садится прочно,
приглядываясь, как портной.

Итак, привал окончен.

Грязная посуда
ждёт понедельника.

Дыхание духов капризных
разорвано и разошлось по миру…

Здесь, где вчера ещё сверкала радость,
плясали стены, музыка звучала,
сегодня

   старуха-пыль

               с метёлочкой полынной

разыскивает что-то… Не меня ли?!

Я отпираю дверь. Холодный ветер
мне бьёт в лицо и сразу объявляет
свой приговор, заламывает руки,
толкает в спину, сквозь большие зубы
ругается в злорадном счастье. 

 

 

 

Будничный день

 

Ясно, триумфа не будет.

Не сбудутся честолюбивые мечтанья.

Не пройду с отрешенной улыбкой
по аллее неизбежных похвал,
проникающих всюду неумолимых признаний…

 

Дудки! Не будет!

В гипсовой трухе минувшего
не отыскать ни одной безделушки,
в дорожной пыли

не разглядеть тугой кошелёк.

 

Добреду до конца
и прислонюсь к сосне,
на которой сидит моё райское диво –
желтогрудая иволга,
и подносит к губам поочерёдно
печальную флейту надежды
и дикий кошачий манок

неутолённой боли.

              

 

 

В плену

 

Ты обманут.

Тебя обманула лень.

Изворотливость развращённого сердца
поманила с дороги в праздные кущи
к  тропкам  лукавым, дебрям уютным.

 

И вот лежишь в гамаке вверх ногами,
пробуешь думать, что шагаешь по небу,
и – засыпаешь.

Ты паучку забвенья преданно служишь,
вздохами, храпом платишь ему за труд,
и просыпаешься затканный сетью
цепкой, бесплотной.
Силишься сквозь неё и не можешь
имя вспомнить своё.

И лень тебе усмехнуться,
и очнуться нет силы.

 

 

Музыка сфер…

 

Музыка подлетит
на крыльях бесплотных,
обнимет, с нежностью женской
приласкает бесталанную голову,
поцелует слезу умиленья,
вернёт сокровища прошлого,
наобещает счастья,
поклонится низко,
и, как дыханье последнее,
мир твой покинет,
оставит тебя
в недоуменья счастья,
в неприкаянности молчанья.

 

 

 

Кукушка

 

Когда последние птицы
растают в небе закатном,
вдруг на ели высокой
кукушка очнётся.

 

И покачнёт затишье
колокол странный.

Мелколесье утонет
в сером тумане.

 

Без поводырей помчатся
тридцать ударов в небо -
тридцать часов

                         каких-то           

невероятных суток.

 

 

Дорога

 

Перехожу железную дорогу,
переступаю рельс.
        Как пахнет степью!
Мазутом! Морем!

               И пчела мне вторит,
что правда – морем.

            Поднимаю взгляд –

 

и вижу путь, струящийся туда,
где грузят лес, поют, смеются, курят,
и точно так же, как и я, однажды,
ступив на рельс, вдруг видят эту даль,
как знойный день, застывшую меж нами.

 

 

 

 

 

 

 

*             *          *

 

Всегда ты будешь объектом подозрений.

Не тщись внушить им веру в себя,
не убеждай их в усердии –

                                       говорю я себе,
вспоминая своих хозяев.

Бери, что ищешь, и не смущайся взглядов,
которым явно одно лишь – обман,
венчающий все твои поступки
и возвышающий непрерывно
их почти неземное величие и прозорливость.

 

 

*             *          *

 

Какой я воз влеку из настоящего в былое!

Там – чисто и просто, здесь – сложно и пошло.

Не могу от былого отречься,
забыть его не могу, не хочу.

Потеряй я лишь каплю –

и последние отблески смысла угаснут.

Жизнь настоящая, жизнь будущая
станут тенями несуществующей жизни моей.

Разладится машина, лишённая даже жалкого скрипа,
который сейчас провожает
каждую мысль мою – в былое.

 

Зенит зимы

 

Улетели
в самый холодный угол
земной орбиты.

Полнолунье и снег.

Солнце светит не нам.

Шарят замёрзшие пальцы в карманах –
счастья ни крошки.

Ветер навстречу.

Лязгают голые ветви.

Хрустом шагов окликаем друг друга:
сколько нас в этой ночи?

Впрочем, до ночи далёко.

Просто вечер такой пустой.

Захватило дыханье,
как на вираже.

Прощай же скорей,
ледяная околица неба!

Колется терпкой иглой

Новогодняя ёлка,
воробьи замерзают.

Дальше некуда.

Скрипом железным
нам очнуться велит
безграничного мира
справедливая ось.

 

 

 

 

 

*             *          *

 

Там, где на ветках развешена музыка,

были вы счастливы. Помните ? – были.

С кем!? Не имеет значения. Важно -
были… Когда!? Да вчера ещё, кажется,

в самой недавности… Помните, падали
листья?.. – Не листья -, вы скажете – звёзды!
Это не важно. А важно, что – было.

В волосы, в губы, в слова расставания

листья врывались прозрачнее терций…

Как же! Но только не листья, а – звёзды…

Ну хорошо! Но ведь были же, были –
лёгкие, жёлтые, с тонкими жилками.

 

Помните, там, где тропинка маячила,
на повороте, холодное небо,
словно весны запоздалая щедрость,
лес заливала, и вас, и хотело бы –

мир… А вдали голубела и таяла
станция детской железной дороги…

Вспомнили!?.. Вы на перила присели,
чтобы увидеть былые прощания…

 

Слышите? – снова по  рельсам простукана
весть о прибытии поезда…

–        Бросьте!

В этом году его больше не будет,
поезда детской дороги железной…

 

Где это было? Вы помните? Можете
мне подсказать?..

                           Отрешенно и глухо
вы говорите: - Не помню… Должно быть,
там, где на ветках развешена музыка…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

 

       1.В отраженном свете

      

     Поэзия...........................................……………

     Марта праздник световой ............................

     Море…………………………………………..

     И в самом деле, чем он был.........................

     Счастье весны................................................

     Все прочла на ладони твоей........................

     Все в прошлое ушли..............................……

     Легче звука, свободнее сна..........................

     Слова.........................................………...

     Ночного города громада............................

     Большой водой накрыты берега.................

     Старинный дом....................................…….     

     Чердак...........................................…………

     Окончилась лета запарка...........................

     Наивен думающий впрок............................

     Лай собак на уснувшей земле………………    

     Ударит гром - и сразу ты проснешься........

     Тебе кусок и мне - краюха...........................

  Ты не принес мне счастья, камень..............      

  Пели врозь и хором…………………………

     Эфемериды………………………………….

     Счастье длиться две жизни не может.........

     Ветераны общежитий

     Белым снегом накрыты поля………………

     Как в море, входим в бурую траву…………

     Снег лижет мира зябкие бока………………

     Свеча горит и снег идёт……………………

     Случайной записки хиельное питьё……….

     Какой теперь резон……………………………

     Скорее снег, чем иней... Гол и пуст …………

     Сверчок-полуночник. Стена…………………

     Клочок травы - волшебной мяты -…………

     Темный поезд. Даль немая,…….……………

     Старые дома…………………………………..

     Родительский день……….…………………..

     Остановился - и увидел дом,………………..

     Старуха……………………………………….

     Каждая встреча - последняя встреча………

     Иду опять своей былой дорогой…………...

     Наша судьба - ожиданье и дело……………

     Ночная метель……………………………….

     Поднимая колесами вьюгу,.........................

     Крещенский вечер........................................

     Забираешься в дальнюю даль.....................

     Мы в полдень жизни встретились с тобой…

     Снег сошел, и листья побежали...................

      Захолустный, солнечный, сухой…...........…  

      В опале……………………………………….

      Последние годы……………………………..

      Дождливое утро……………………………..

     Протянуты к земле дождя тугие нити,..

     Большие тополя. Великий шум...................

     Сухая степь. Как времени поток,................

     Вернёшься из гостей – чужая, молодая….

     Прощанья. Письма. Лёгкие, сквозные…....

     Остыло сердце. Не першит..........................

     Не соберется кактус, не успеет….................

     Все больше нераскрытых книг….................

     Ты выгод не искал…....................................

     Я одеждами жизни оседлой….....................

     Боги ссорятся - море кипит…......................

     Кастрополь, Симеиз…………………………

     Мы повторим судьбу отцов…....................

     Отчего так светло и легко.......................….

     Белой ночи широкий разлет,.......................

     Только растаяло, только весной...............…

     Несбыточных желаний перехлест.............…

     Вот и день пролетел, не задев………………

     Когда ты спишь, приходит он, ................…

      Черёмуха цветёт, её ознобом………………

     Разжечь костер, присесть к сосне..............…

     Тихо. Уютно. Часы за стеной....................…

     Наивны вы, веков минувших дети............….

     Подойдет машина, прогудит....................…..

      Была луна, дул ветер, шум ветвей………….

     Как это больно - жить............................... …

     Этот ветер для сушки белья................……...

     Сломать порядок, разомкнуть часы.........…..

     Сушь, как в 46-ом…  В столбняке............….

     Глядел в окно... и словно бы не видел..........

     Случайной записки хмельное питьё…………

     В замирающем гуле прибоя........................…

     Сняты рельсы, шпалы заросли.......................

     Вот и все. Теперь пиши пропало...................

     Утром призрачным, прозрачным маем...........

     Наше краткое, робкое лето.........................…

     Журавли пролетят над тобой…………………

     Ночному городу чужда.............................…..

     Далекий тральщик дремлет  поплавком .........

     Здравствуй, шум уцелевшей листвы! ............

     Угасает моя сигарета…………………………..

     Песок............................................……………

     Хмель дорог улетучился весь………………….

     Отец-одиночка....................................……….

     В старом поселке.................................………

     На берегу Оби………………………………….

     В дымке улицы.....................................……..

     Проходящий поезд..................................……

     Надоели скитанья. Не жду.............................

     Хмель дорог улетучился весь…………………

    

     2.По старым следам

    

     Когда вокруг - огни далеких звезд....................

     Под большими тополями……………………….     

     Руке приказано молчать..............................

     Сказка сумерек....................................……..

     Юность............................................………...

     Разбуженный шумом дождя.............................

     Легкая лодка........................................

     Цветение яблонь.....................................

     Стою на мосту.......................................

     Почта...............................................

     Солнечная пластинка.................................

     Херсонес............................................

     Начало мая..........................................

     Сбылась мечта! Живу, не зная слов.....................

     На Литейном мосту...................................

     Зимнее утро в Крыму.................................

     Крик птицы..........................................

     Трамвай, попутчик, подожди! ...........................

     Ночь за окном светает долго, тихо.................

     В саду..............................................

     Мир детских лет: полынь, пустырь, закат................

     И к нам поземка долетит.............................

     Журавля приручили: журавля приучили..................

     Млечный Путь........................................

     На берегу...........................................

     Я выключаю свет -  и слышу ветер…………

     Так уютно, почти одиноко..................………  

     Не отступайся! Дверь не заперта......................

     В ожидании лета...................................……..

     Ранняя осень......................................………..

     В девятом круге...................................………

     Места знакомые......................................

     Ветер разлук........................................

     Там, среди сосен,  ждет меня зима.....................

     К тебе дорога - белый снег............................

     Последнее письмо.....................................

     Ночь просторна, пуста и светла.......................

     В родительском доме.......................................

     Ночная гроза........................................

     Новый круг........................................………

     Часы..............................................………….

     По старым следам..................................……

     От моря не уйти: оно придет..........................

     Весенняя ночь.......................................

     Издалека............................................

     И снова, как в прежние годы, распита..................

     Две ночи............................................

     Что слышно, Яуза? Опять зима идет?! ...................

     Как много памятью беспомощной забыто! ...............

     В глухие ночи сентябрей……………………….

      Как дождь...........................................

     Сгорает небесное тело...............................

     Мост................................................

     Поздний гость.......................................

     Свет лампы медленный, задумчивая грусть..............

     Я этой ночью слушал ветер...........................

     Путь к Вершине......................................

     Без долгих слов его похоронили……………...     

     Дни сентября всех летних дней теплей................

     Как облака..........................................

     Мне случай дарован был свыше........................

     Пилигримы...........................................

     Памяти космонавта В. Комарова........................

     Как тихо жалится пичуга.............................

     Мне горе-страннику назло............................

     Беседа..............................................

     Пленники луны........................................     

     Если говорить…………………………………

     Снег. Тишина.........................................

     Этот берег! Этот песок! ..............................

     Итоги торжеств......................................

     Будничный день......................................

     В плену…………………………………….  

     Музыка сфер.........................................

     Кукушка.............................................

     Дорога..............................................

     Всегда ты будешь объектом для подозрений… 

     Какой я воз влеку…………………………….     

     Зенит зимы…………………………………….       

     Там, где на ветках развешена музыка..................