ИСТРУКЦИЯ ДЛЯ ПИГМАЛИОНОВ И ПУГАЛ
Прекрасновыпуклая дева, я сказал бы
Послать тебе такое предложенье
Каких в печать цензура не допустит
Я нежность высказать тебе хотел бы в форме
Такого предложенья что цензура
В таких метафорах
В печать не пропускает никогда
Хотя грамматика с цензурой не в ладу
И одобряет их осмысленность а точность
Особенная в них
Так приезжай Сапфо на святки к нам на Лесбос
Узнать, что именно хотел сказать я
Девичьим любопытством не утерпишь
***
В раю вращаются вокруг звезды полярной
Мирокрутители
В раю где ангелы роятся над звездами
Серебряными пчелами
Густой и золотистый мед
Который ангелы сбирают в виде света
Они претерпевают в красоте
Для человека просто нестерпимой
Как тот божественный оргазм, в котором
Сгорела Дионисова мамаша
Семела, нимфа смелая настолько
Что красота
Ее серебряная нагота
Блестит по всем пустым пространствам
Взрывались звери, огненные звезды
И ангел на оранжевой звезде
Живой метафорой метался перед нами
***
Почто у Евы древовидная фигура
Развильчатая этакая плоть
Зигзагообразы конечностей у ней
Под нежной кожей
Костяной кирасой
Владел любой из нас когда-то
Как птицы панцири из перьев носят
Но поредела наша арматура
И вместо панциря носить грудную клетку
Решетку реберную плен для сердца
Когда Адам еще не знал охоты
Ни к пахоте охоты не имел
А для того чтобы Адам-астроном не скучал
Творец ему подругу произвел от сердца
Прорежив ребра в панцире, которым
Как скорлупой сперва одето было сердце
***
Я прежде видел формы амфор- нимф
Пьянеют девы от амброзий
Танцуют с ними пьяные кувшины и от них
Рожают нимфы черт их знает что такое
Рождают кукловидных бесенят
И в это вдруг врываются вакханки
Нахальные похабные девчонки
Они как нимфы-анонимки в большинстве
Нисходят анонимно, не умея
Остановить перебирание имен
Прекрасное мгновенье на лету прервать
Опять как это было у Гогена
Где лис ночной обнюхивает нимфу таитянку
Он снится нимфе Нимфа вместе с ним
И без стесненья она обняться с ним и стать
Из двух существ одной такой химерой
Воображеньем стать навек химерой так
Заснувшею среди поляны лунной
А лисами зализанные луны
Лежат на дне зеленого сиянья
Лежит текучее- с луны как бы слюной
Гогена достигает особой выразительности лис
Сомнамбуле нагой, приснившейся при свете
Луны блуждающей лесной поляной
Дарящей призрачное освещенье.
***
***
Пигмалионов,
Преобразивших каменность рассудка
В упругость Галатеи златотелой
В упругости голышек Галатей
Голышек от подмышек до лодыжек
Полна ужимок и усмешек эта плоть
На отопление подобной плоти
На золочение поверхностей ее
Сияют в небе солнце и луна
Голышек Галатей нежнейше оголенных
Преобразивши камень в красоту и в доброту
Преобразивших красоту и доброту друг в друга
И доброту обратно в красоту преобразивших
Восславим сладостную обратимость
Красот добротностей и доброты – в красоты
Добраться б до обратностей ее
Неуловимая резвушка Галатея
И как бы ни мала и как бы ни была неуловима
Шагнет внезапно Галатея в камне
И улыбнется девочка внезапно скользко
Внезапно улыбнется в камне скользком
Еще до воплощенья своего неумолимой
Должна бы каменная дева к небу
Держать открытыми свои ладошки
***
***
В былое время очень кроткая девица
В былые времена обремененный
Заботами о том, о сем, совсем
А мы беснемся при одном холодном
Пронзительном зеленоватом свете
Над горизонтом
Силимся проснуться
А не беснуться ли? – подруга говорит
В иные времена кротчайшая девица
Беснуться в самый раз бы объяснимся
***
Во мне амур мурлычет как тот
Крылатый, пойманный в грудную клетку смех
Реанимирует меня который
Птенец-восторг на волю рвется враг
Ему понадобится скоро
Любить на ощупь женщин, различать их
Как говорили древние – cum tacem
Так может только он – в реакциях тактильных
***
О Ваше милое луноподобье
Шевелится ли что у Вас под сердцем
Дитя недолговечного общенья
Дитя воображения, любовь
Эрот воображаемый как Вы
Воображаемая Афродита
Сцепление
Рекомендуемых к запечатленью
К увековеченью среди мгновений
Которые хотели бы мы все
Переживать как это только съемка
Замедленная может позволять
Прочувствовать
И самоуглубленья интеллекта в недрах духа
Как говорится или говорилось нам когда-то
Луновысочество твоих высоких грудей
Любой из нас бывает в детстве Актеоном
Кто в детстве не был Актеоном хоть бы раз
***
Ложбинка нежная, той формы дельтевидной
Той формы треугольной уголка
Который так зовется по его
Подобью треугольной букве греков
А мы бы тильдою могли б еще назвать
Такую форму
Жизнь ежедневно досаждает духу
И неожиданностей жаждет инженю
Здесь инженерное искусство обольщенья
Воображенья женского подкопы
Эффекты ослепительные вспышки
Эмоций цирки образуют здесь
Игру иллюзиями до галлюцинаций
В том ежедневном небреженье к жизни
Обыденной – обидно было бы
Но инженерное воображенье
Необходимо даже мифотворцу
Чтоб миф держаться мог хотя бы как
Фантом какой-нибудь фантоматично
На самых тонких тонкостях
Во избежание движенья лжи
***
Любезнейшую – там, где было бы уместней
Себе по вкусу выбрать ту из них в которой
Сок аппетитнее представился ему бы
Чьи губы были бы упрямей и упругость
По вертикальней по ее оси
По всей оси ее телосложенья
От носа до венерина бугра
Игра в ней происходит острая игра
Какой никто не знает даже в спорте
Такой Корделия предстала б нам во всем
Своем телосложении и в духе
И всей душевности своей девичьей
***
Цветы собой рисуют схемы тела
Девического – в многоцветных нимфах
Подобным образом как лепестки
В цветах собою образуют схемы
Телосложения прекрасных нимф
Такие заострения сюжетов
Их эротическим истолкованьем
Внесенье в геометрию небес
Особой остроты
Творенье божье радость бытия
Как наги таитянки у Гогена
Как у Гогена бог лисообразный
С луной приходит по ночам лизать нагое тело
Гогеновской мечтательницы томной
Лесную Леду красным языком
Ей безразлично Лебедь Лис или еще
Другой какой-то
Звериный бог приемлет образ Лиса
Сегодня завтра облик лебедя
Лежит под ним разнеженная нимфа в неглиже
Как бы на пляже
И вот вульгарный ангел из Анголы
Влагает наглые персты в нагое тело
На груди голые кладет ладони
***
Издох осел согласно Жану Буридану
В попытках выбрать мотивацию: куда бы
Пойти ему налево ли, направо
А мы пойдем промежду всех дилемм
Как поступали трубадуры а не так как
Вийон – поклонник Жана Буридана
Дилеммы надо бы описывать отнюдь
Не как рога на голове у мудреца
Уподобляемого этим самым зверю
А как коленки девичьи – разжать их
Задача джентльменская
Достойная
***
Стасуем карты и опять начнем игру
С той самой перекличкой разных смыслов
И главную свою поставим ставку
На эту самую поставим рифму «нежность»
«Промежность»- «нежность» – и на что еще?
Чудовище
Игра с той самой маленькой флейтисткой
Сидящей на египетском рельефе так удобно
На корточках почти поджавши пятки
Под худенькую попку
Кокетливо поджавши под себя малютку-пятку
Тут позавидуешь ее же пятке
Поджатой ею в качестве подушки
Малюсенькой
Попавшей ей под попку в роли как бы
Подушки-дзабутону по-японски
Так называется подкладываемый под
Предмет пригодный
Служить опорой мягкой, там где мы
Довольствуемся мебелью и позой
Сидячей
Игра с той маленькой флейтисткой-египтянкой
Сидящей на египетском рельефе так легко
Под попку пятку поместив
Почти на корточках сидит поджавши пятку под себя
Наигрывая песенку почти
Почти на корточках сидит на пятке
Наружу выставленной так
Забравши икры глубоко под ляжки
Наружу пятка смотрит из-под попки
Особенно кокетливо
***
Одни голышками должны входить в колоду
В разнообразии сидячих поз я их изобразил бы
Изобразил бы целиком, как мастера
Эпохи Возрожденья рисовали
На звездных картах образы созвездий
Так называемые знаки Зодиака
По именам созвездий – в позах дев
Сидящих в образах четверок и пятерок
Танцующими – двойку или тройку
Семерку или же девятку-деву
***
С желаньем осязаньем распознать какой-то в ней
Повсюду обозначенный секрет
Прозрачно сложенной культуры
Подобие богини Афродиты
Ладошкой акцентирующей суть
Вниманью акцентирующей то что
Не во фригидности ее очарованье, а напротив
***
Высоко задрано одно колено
Какие длинные у ней однако ноги
Как это впишется в абракадабру
Из всяких забракованных уже
Или одобренных когда-то мной стихов
***
Как фотопленка негативна в отношенье
К оригиналу и к тому что глазу
Должно предстать конечным результатом
Работы фото-аппарата и всего
Что составляет ситуацию игры
Запечатления мгновения навеки
Как замораживанья звука в пустоте
В морозном воздухе – в романе у Рабле
***
Планета женственно испытывает ужас
Который, как и все что гибелью грозит
Для сердца девичьего означает
Перерождение метемпсихоз
Преображение полет без всяких там
Усилий мысли
Вещает сердцу девичью залог
Неизъяснимых наслаждений так что
Бессмертью
***
И просто отпечатки пяток их и ягодиц
Тут пятки Пятниц отпечатались в песке
Как бы распутному Пигмалиону
В Соблазн образовать в прозрачности пространства
Сперва бесплотную скульптуру – женский образ
Из памяти до яви уплотнив
До осязаемости красоты
Но Робинзон а не Пигмалион
Увидев отпечатки чьих-то пальцев или пяток
Легко бегущих чьих-то женских стоп
Испытывает ужас а не похоть
Он – пуританин Даниэль Дефо
Он вынужденный островной отшельник
И ни к чему ему соблазны длинных ляжек
Он даже не додумается до
Того чтоб Пятницею – девой Параскевой
(По-русски говоря) изобразить
Читателю дикарку приподнесть
Нет, вместо соблазнительной подруги из дикарской
Какой-нибудь красоточки карибской
Свирепый пуританин вводит в грех
Позднейших почитателей своих
А не примыслить ли ему простой
Вкус гомосексуальный идиотам
Оригиналам то есть свойственный столь часто
Как то в Двадцатом веке наблюдать
Нас приучают Фрейд и все его
Соавторы по современным мифам
Психоанализа – до горизонта
Пространство наши занимают манекены
Сальватором Дали рисованные столь
Маниакально. Манекены женщин
Психоанализированных так что
Их вместо мебели бы расставлять
Из них бы мебель надо создавать
По их дизайнам мебель бы могла
Весь рынок мировой завоевать
***
и вот красотка в абажуре
На мощных бедрах носит образ сладкой жизни
Пресладкой жизни слитки солнечного золота из-под
Прозрачной кожи ярко блещут вам в глаза
Негодницы мулатки ягодицы
Насколько слаще их тугие слитки плоти
На солнце обгоревшей
Она просвечиваема как рентгеном изнутри
Просвечивает тайное вниманье
Весь круп ее сияет мощной лампой
И ягодицы в виде порноламп
Притрагиваясь лапами до них
Посвечивают из-под абажуров
Того, что прежде называлось бы бельем
Исподним платьем называлось так недавно
Подобных миниюбок было много
Навешено пониже животов
Такой была Сильвана Пампанини, например
В средине века
***
Cenabis bene mi fabule
(Гораций)
Она высоко носит на лице – глаза и брови
Глаза и брови в виде бабочек, приникших
Глаза и брови у нее похожи
На бабочек, садящихся на кожу
Мед источающих и запах
Тонко-медовый
Ширококрылое такое украшенье
Широкие глазницы и размах
Ее бровей рисуют на лице
Крылатый образ бабочки: там тельце птицы
На нос присевшей или вместо носа
Для оживленья чуть не мертвенного лика
Как в роли маски в качестве такой
Двусмыслицы какой-то птицы – вроде бы забрало
Душой взирая сквозь прозрачные крыла
Сквозь эти жесткокрылья презирая
Воображением она глядится
Навстречу Вам невозмутимо, словно
Свое же быстрое отображенье
У зеркала все та же жесткокрылость
Вокруг прослеживая на вещах
Приветливых к ее вниманью – взгляд
Ее просвечивает – как бы полумаску
По образу каких-то жесткокрылых
Существ летучих, брови и глаза прикрывших ей
Приди non sine candida puella
Тащи с собой приятельницу-Музу – Веди сюда
И даже сколько хочешь их на ужин приведи
И сколько хочешь всяких
Я обещаю, счастье залучивший,
Дела умеющий свои блюсти
Мы быстро замуж выдадим всех муз
Однако, нужен каждой музе разве нет
Развязный баловень воображенья
Сверхмуж, обделывать умеющий дела
Я развлеку их всех, простоволосых
Широкоглазых, острогубых змей
Я обещаю день и ночь – и мы до самой
Зари рассветной досидим с тобой
***
Крутиться сердцу – как земному шару
На шарме женском
На оси круговращенья
На острие амуровой стрелы
Торчащей из кустарника-шиповника-терновника
Из прочих диких роз, как спящая Принцесса
Спит в ожиданье пробужденья с той поры
Как наколола пальчик на иглу
Подслеповатой бабушки своей
В послеполуденных досугах фавнов
***
Какой глубокий взгляд у них однако в эти дни
Когда растянутые по небу фигуры
Змеятся в виде облаков, а ночью - звезд
Какая выездка и что за стати
У лошадей у этих конных
***
Шутил же некогда Пигмалион
Что прежде вытесал себе жену из камня
Копируя мифическую нимфу
А после вымолил чтобы в обнимку с ним она
Живой - пружинистой и гибкой становилась
К какому только богу обращался
С такими просьбами Пигмалион
Задорный малый из каменотесов
В поэты выросший в каком-то веке
***
ДАКТИЛЬ
Антирусалки в густых волосах побережья
То в камышах голышом, нагишом шевелятся
Антирусалки такие: до талии девы, но лицами рыбы
Антирусалки – девицы от пяток до плеч, выше горла однако
Рыбные головы носят как шлемы они в чешуе
Будто им страшные шлемы на шеи сверху навешаны были
Антирусалки с девическим телом
Рыбоголовы по типу бойцов шлемоносцев
Рыбоголовые вроде того, как гоплиты под шлемами
Издали выглядят страшно
Антирусалка, любить человека рыбка охочая очень
Странны их рыбные головы только по первому взгляду
Так холодны и визгливы на ощупь тела их
Так удивительно скользки
Антирусалки, одежд никогда не носившие девы,
Женщина в образе рыбного блюда живым натюрмортом
Перед тобой возлежит как на блюде на лоне воды забавляется, брызги
Жемчугом лунному свету навстречу бросая
Антирусалки в густых волосах золотисто-зеленых
В стиле берез нарядились они
И в полосатых своих длиннотравных повязках гуляющих между
Двоякодышащих женщин-русалок
В стиле берез, нарумяненных ветром на зорьке
***
Пока Офелия в психиатричке
Учись, Офелия, у фей длинноволосых
Начни, Офелия, ночной порой
Очистив сердце, чествовать
Зачем
Офелии причуды – очевидства
Как хорошо одетые коровы
Зачем Офелии длинноволосой
Следить кочующие караваны
В пространство брошенных светил
В разведки отряжать веселые отряды
Из хорошо ухоженных терситов
Весь карнавал веселый обновляя
Крылова вывернувши наизнанку
Зверь басенный здесь не из Лафонтена
Он здесь туземный совершенно зверь
***
как на пирах у олимпийцев
Из этих амфор разливают юмор
И мажут морды жирным кремом обезьянам
Как в нимфах умиляет длиннобедрость
Как радость жизнью обретает бодрость
Как не пьянеет от вина бутылка
Как женщина от мудрости умнее
Счастливей не становится, пожалуй
Хотя кого-нибудь и может осчастливить
Пусть женщину переполняет мудрость
Ее телосложенье или нежность
И нежность даже ей самой не в радость
И как бутылка не пьянеет, наполняясь
Не отличает от воды вина
Так женщину не умудряет мудрость
В ней нами находимая обрядность
От формы требуется только герметичность
Устойчивость и ловкость в обращенье
Для глаз или объятий
Как виноградники не бредят от вина
В них зачинаемого провиденьем как бы
Но глупой бабе вечно быть пустой бутылкой
При том стандартной – чуть сорвете этикетку
И вы ее уже никак не отличите
От остальных
Но на пирах у олимпийцев
Пьянели даже амфоры с нектаром может быть
Раблезианствовали под Аристофана
Петроний с Лукианом извлекали
Из женских разговоров для Сократа соль
Там философии имели вкус богини
Или амброзии – и на столах танцуют
Как нимфы-новобранки из народа
Среды вербуемые для богов – в усладу зренью
И чувству юмора
Еще не изнуренные игрой во взрослых женщин
Она в улыбочках как рыба в чешуе
От головы до самого хвоста (или до пяток)
Такое тонкое дольчевитанье
Девичьи эти лица-леденцы
Привычные, с ленцой и томной негой
Улыбкой отделившись от лица
С мычанием беззвучным
***
В царе Ассирии – кокетства бездна
Восторг по поводу своей особы достигает
Ассаргадоновых высот. В сонете Брюсов
Отлично транскрибировал его –
Ассаргадонов манифест на камне
Когда-то высеченный самым крупным шрифтом
Абсурдно обсуждать Ассаргадонов
Доклад Истории о том, что натворил он
В Передней Азии, пройдя ее огнем, мечем и
Ничем другим аргументировать еще не догадавшись
«Едва я принял власть – на нас восстал Сидон»
В осенний день как царь Ассаргадон
Вокруг свирепствует природа: осажден
Неистовством горячих красок лес
Он оседлал свою досаду и Сидона
Достигнув в десять дней остановился осадить
И ниспровергнуть в море камни града
И удостоил страшный судный день сравненья с тем что
В иной красотке самолюбованья
Достало бы на всех Ассаргадонов
На все династии свирепых ассирийских
Царей ассаргадонов это Брюсов
Заметил некогда Сидон в осаде у Ассаргадона
В абсурдной надписи, переведенной нам
В любом
Эгоцентристе
Триста ватт
***
голышки
Они без оперенья замерзают
И жаждут светового обогрева, жизни в свете
Как говорится – но всего сильней
В гостях на сумрачной земле России
Они гостят в российских холодах
И там, где прочие бы просто очумели
Они сумели прикрываться ложью
Ладошкой лжи не удержать от любопытства
Их ложь смешна, как плоская ладошка
Приложенная именно туда, где
Куда вниманье привлекать не надо было б
***
Из падших ангелов теперь без оперенья
Они как в опере – нагие голоса
В одеждах нежных держат телеса
И в наго-красоте как наго-мудрецы
Гимнософические голоса
В браминской кастовой традиции ходили
Не то чтоб босиком как боконисты
Нагой душой гуляя вне одежды
Прикрывшей только телеса
Обнажена моя душа пред вами
От разодетых примадонн голосованье
От них исходят голоса
Исходят от пышноодетых баб
И в этих голосах как в оперенье
Полет пернатых душ ты слышишь над собой
Нагие голоса среди пернатых
Души и тела: их преображенья
В метампсихозах наших восприятий
Взаимовосприятий человеков
Осталось оперное что-то в травестии
Бесполых ангелов в игривых девок
Судил же бог им всем такое наказанье
Не раскаленные лизать жаровни
С кошачьей похотью, когда их в давке
Автобусной или в трамвайной прижимают
Бог весть какая травестия без полостей внутри их
Вмещать способных чувства или что там
Помыслить можно было бы для них
Бесполый ангел станет вдруг игривой девкой
К тебе прижатой в тесноте трамвайной
Вдвоем с тобой играет в эту давку
***
***
А дева нежная цветет как на стебле
На ожидании блаженно
Качается и корчится. Par bleu
И вся, как паруса на корабле
Наполнена порывистым восторгом
Как божество на ростре корабля
Она свои выпячивает груди
На острие безумного блаженства – blanc mange
Я полюбил пробелы у Рабле
Я отыскал те самые проблемы
В истории о славном корабле
Пантагрюэля как бы новых аргонавтов
Однако аргонавты веселы
И дева юная в экстазе на стебле
***
Из фабулы о яблоках, которыми Адам
Был якобы введен во искушение и чувство
Что тело Евы по частям из яблок в целом
Составлено
Из этих яблок явный возникает образ
Округлостей девического тела – всяких персей
Ланит и ягодиц, румяных плеч округлых
Мы еле-еле знаем миф о Еве и яблоках ее
О небо в яблоках как в яблоках кобыла голубая
Что знаем мы о голой крошке Еве
В преданьях древности мы не найдем ни слова
О том что пил Адам, что ела Ева
В густом тропическом раю, где божья слава
Им сияла отовсюду
***
***
Восходят к раннему матриархату
Мотивы приручения зверей
Собаки диких псов кокетством женским
Осла, барана и козла она же так же
Таким же образом привадила к жилью
Древнейшая из всех профессий женских
Колдуньи приручительницы зверя
Первоначально обольщением мужчины
Потом заигрываньем с прочим зверем диким
И наконец в скота преобразила
А зверю было страшно с человеком –
С тем от природы лысым существом
За исключеньем головы – длинноволосой
Страшилищем для всех зверей, стыдясь
Своей плешивости, он наготу свою
Прикрыть одеждой тщился
Стыдясь гулянья в лысых телесах
В бесстыдной коже, не прикрытой шерстью
***
Висят по всей России чудеса
Висят на ней гусары и русалки
Как на березе веточки в листочках
Кричит повсюду о себе на всю Россию
О том, что он как будто зверь обвешенный суями
Мужик российский так себя воображает
Зазорным, сплошь обвешенным суями
Себя страшилищем, гигантом многосуйным
Навроде великана Бриарея, сотню рук
Имевшего для драки, так мужик
У нас себя воображает в сто суев вооруженным
Идет и матерится так себе на страх Европе
Он многосуен как индийская скульптура
***
Адам в себе самом имея змея
Внушал малютке лютые завидки
В малютке лютой зависти причина
Похоже, что Адам ужа имеет
На вид такого же ужа имеет
И потому высоко писает Адам
Хохочут в чаще какаду
***
Природа женственна и мужественность духа
Ее манит вместить хотя б отчасти
Хотя б фаллическую часть его вместить в свое нутро
Как нимфа нежная Каллипсо отпускает Одиссея
Так отпускает дух душа живого тела
Так плоть прощается с в нее забредшим духом
Дух – вроде Одиссея-Робинзона
Попавши на живые острова
Одушевимой плоти – обитатель
Покуда ностальгия не потащит
Его в скитания в родные небеса
***
Я в мире женщин вдруг почувствовал свое
Сплошное оребренье. Зарябило вдруг в глазах
От вспышек света или ярких чувств во мне
От зыбких и упруго-гибких форм
В ребристых волнах женственное море
Разбрасывает брызгами восторги
***
Откуда сыновья Адама выбирали
По самым либеральным представленьям
Красавиц в жены – если не сестер
Тот род Адамов при посредстве женщин
Имеет множество далеких предков
Глубоко в нас разнообразивших природу
Чем оставляются широкие возможности
Домысливать
Кто сыновьям Адама выбран в жены был
Годятся, если не апсары и не ракшаси, то кто
По самым либеральным представленьям
Легко представить, как сыны небес
Сыны господни, ангелы входили
В пастушеские кущи к дочерям людским
Не менее настойчива идея
О божьих дочерях в таких же ангелицах
В таких же ангелических обличиях летящих
Слетающих с небес к Эндимионам
Луной представиться, присниться в солнце
Одетой девой, женщиной-чудовищем.
Род Адама
Во избежание извечного инцеста
Не мог не породниться с диким миром
Теперь наверно вымерших пород
Подобных обезьянам или ланям
Подобных козочкам и диким ламам
Адам иначе поступить не мог, как только породниться
***
Где сыновья Адама выбирали
Себе невест, чтобы не впасть в инцест
Нам неизвестно, из каких невест
Сыны Адама выбирали жен
Возможно ангелиц живородящих
Им подсылали небеса
У нас должно было быть множество предкинь
В различностях развития природы
Когда на свете не было так тесно
Чтоб сыновья Адама без инцеста
Могли бы обходиться – брать невесту
Себя обязан был любой из них среди чудесных
Зверей когда-то наверно населявших злую землю
Те вымершие ныне существа,
Которые в посредствующих звеньях
Сумели родословную свою
В ее начальной части сохранить
И донести до нас
***
По праотцам мы братья, но по женским
Своим родствам, по женам наших предков
Мы все принадлежим по разным царствам
Природы, некогда настолько гибкой
Что мог мужчина, обольщая ланей
Газелей, змей и коз, воспитывая самок
Различнейших пород, из них себе подруг
Выдумывать
***
В зеркальных виноградинах-глазах
И от прикосновений голых взглядов
И от попыток потрепать по попке
Носительницу округленных глаз
Держательниц глазообразных персей
В грудях навыкате как в двух больших глазах
Они свои абстракции лелеют
Принцессы снятся принцам безупречным
***
Увеселенье сердца и души
Когда садится солнце в камыши
Бросай пейзажи если зажило уже
***
Пусть Тот, кто видит миллионом звезд
А не как тот Пигмалион двумя глазами
Да не прогневается и на нас
Кто созерцает миллионоглазо
За неуклюжие уподобленья
Которые я здесь себе позволил
***
Спеленутая в белые туманы да снега
В сплошных пеленах голубого неба
Обернутая небом голубым
Ночь-Эвридика выйдет из темнот
Как из Аида голубая дева утром выйдет
***
Поименованный Пигмалионом
У древних эллинов творец, влюбленный
В свое создание – предвосхищал
Еврейское мышленье о Творце вселенной всей
***
Медовый месяц в дольке-четвертинке
Достался нам с небес, - какой-то бог
Послал мне, ворону, кусочек сыру
Медового, в голубизне как в луже
Послал вороне месяц в виде сыра
Медвяного – медовый месяц счастья
Развеселись – я шлю напоминанья
Оранжевую дольку новолунья
Луна просвечивает через корку
Веселья, нежности и всяких изумлений
Не беспокойся нам с небес
Кусочек сыру будет – это месяц
Замешанный на меде в круге новолунном
Прими на память с губ моих, с ладоней
Нас вовлекает в новолунье месяц
Невероятных радостей любовных
На нас такие странные явленья -
Влюбленность, нежность – будьте наготове
Сыроподобный ломтик новолунья
Полупрозрачный плоский слой луны
Добрейшее из дел Творца Вселенной –
Оставить нам луну, какой она
Одна способна быть на небе, полном звезд
***
Ты не мое, ты вся моя – мгновенье
Как снег, в стихах моих меняя пол и род
Девичествуешь, женствуешь, минуя
Вниманье
Я буду в этом спорить даже с языком
Язык неправ, не отмечая женских сущностей в вещах
Таких как время или снег, или мгновенье
И забывая мягкость окончанья
В таких словах как время или пламя
Ту женственную мягкость или гибкость этих слов
Ты вся – мое мгновенье
Но много ли ему, мгновенью, надо?
***
Еще один такой кровосмешитель
На самом деле мог бы кровью насмешить
Наотмашь – на смех мечет нас устройство игровое
Нас до истерики сначала насмешив
Такой Театр Вселенная собой сейчас являет
В кровосмешителя играет Эрос
Когда смеется кровь по каждой жиле
Хохочет кровь
Гоняясь с хохотом за осязаньем
Кровосмесителя
***
Мифологизм отъявленный от Евы:
В раю благоустройства не имевшем
Втроем с Адамом и со змеем Ева
В сознанье встроила себе фантазм
О сотворившем совокупно все вокруг
В столь неблагоустроенном раю
***
***
Вели-колепно жить как у Калипсо
На островке своем, как Робинзон
Имея вместо Пятницы – красотку
На роли Пятницы – Калипсо
Нимфетку вместо дикаря эфеба
Здесь только не хватало бы, чтоб вдруг
Явился юный Телемак, застав
В награду негра чёрно - голубого
Но этот робинзон уже разубежден
В том, что нуждается в общении с еще
Людьми другими
Калипсование гомеровских сюжетов
Едва ли не милейшая забава
Позднейшей классики
***
Как если б о Калипсо было сложно говорить
В присутствии детей
Какая околесица, однако – Одиссею
***
Калейдоскоп Калипсиных красот
В коленях у Калипсо щекотанье
Калейдоскоп различных чувствий обращая
Вокруг осей продольных наших Я
Самосознаний, оси симметрии
Всему переживаемому нами
Определяющих калейдоскоп различных чувствий
До ужасу подобных содроганий
С каким количеством таких Калипсо
Перекликается твоя поэма
С какой Калипсой перехожей
С каким эпизодическим калекой Одиссеем
Как Одиссей Лаэртович когда-то
Утратил
***
Нам нимфа мнимая разнимет губы
Разнимет губы для улыбки нимфа
Разнимет нежные ладони нимфа
Покуда нимфа нежная в коленки
Меня в коленки заключив, колдует
Прилипнет нежными губами к сердцу
Из-под туники выставляя ляжки
***
Но до чего калипсованье девок
У нас в России проходило славно
До самого Двадцатого столетья
Калипсопсихия казалась сутью
Самой девической души
У Алкиноя, феакийского царя
Фиалкокудрая такая ж дочка
С фиалкокудрой дочкой Навзикаей
Не возникало ли возможности романа?
Принцессам, царским дочерям уместно
По нашим представленьям выезжать
В каретах или же ландо по крайней мере
Из города поутру для забав на берега
Подобным образом и на Кавказе
Носили статные Тамары воду
На головах своих в кувшинах как-то
Чтоб культивировать в своих фигурах
И соразмерности движений то что
У нас зовется статность, грацией от Бога
Ниспосылаемая благодать –
Вот что такое грация сперва
Да лучше вспомним песню, как девица
У нас ходила по воду к тому
Ей нужно было это делать с коромыслом
Или как юная княжна Тамара –
Ходить к Арагве и кувшин на голове
Носить для воспитанья статности в фигуре
И представленья об опасностях у них
Ушло куда-то – как в условном наклоненье
В каком-то сослагательном контексте
В контексте сослагательности чувств не только мыслей
В какой-то сослагательный контекст
И ускакала память
Ушло схерийское воображенье
И слеп остался город к перспективе
Что Посейдон запрет его скалой
И по сей день останется запретен
Для нас к феакам доступ
***
Но совместимо ли с любовью к Пенелопе
Существованье с Пенелопой поневоле
Уместны были б в доме Пенелопы
И Навсикая и Калипсо, чем вот так
Здесь не хватило бы им брата- близнеца
Покуда нимфа нежная Калипсо не ревнует
Не возникает Навсикая на ролях
Блюстительницы нравов, пусть сама
Наметит нам, кому делить с ней ложе
Неделикатно этак было бы шутить
И героически понесть затем расплату
За озорство свое
***
И вот Калипсо крутит колесо все выше-выше
Сперва почти с колен, по бедрам вверх до живота
До талии – закручивая – чудо
Вращения такого нам прекрасно
Танцуется и видится – Калипсо
Рисуется при том на фоне моря и песка
Прибрежного, из раковин-жемчужниц
Цветных и переливчатых
***
***
Но что за рифмы нынче в моде – словно груди
Девические: только лишь намеки
Улыбчивые, выпуклые. Щеки
Напротив даже впалые у них
Конечно, в этом эксцентричность музы
Скандальность даже – если дева-муза
Нам с вами выставит нагой язык наруж
На обозренье выставит язык, бросая вызов
Язык эротики присутствует в любом
Движенье с выставленьем части тела
Обычно скрытой под одеждой, а тем боле –
Губами прикрываемый язык
Скандализирует воображенье
Такое заголенье языка
Заводит в грех и агрессивность
Такое дело провоцирует мужчин на
Превосходящую все ожиданья женщин
А выставленье кукиша – всего лишь
Наивный эвфемизм той самой семантемы
Которую собой являет голый
Нагой и скользкий язычок красотки
Торчащий между губ девичий язычок
Наружу выставленный между губ
А дон Гуан, как дегустатор
***
***
Длинные стройные смуглые ноги моей недотроги
Резво бегут по путям, по дорогам судьбы
Топчут сандалии тернии, острой щебенки крупицы
Будьте вы к ней снисходительны так же, ревнивые строгие боги
Будьте к ней так же улыбчивы, так же нестроги как были ко мне самому
Как вы суровые строгие боги бывали ко мне незлобивы
Ибо когда мы слагаемся вместе одежды слагая
К ложу склоняемся, и чувства и мысли спрягая
Телом упругим, одним на двоих становясь, двоедушье утратив
Вместе сжимаемся, силясь втесниться друг в друга как смерть не умеет
Мы перед вами вдвоем как одна к вам летящая птица
В бездне летящая к вам двоетело себя сознавая
***
Жена, причесанная под березку
Покажется тебе зеленовласой
я был занят
Обратным превращением любви
В очарованье
***
Баллада о джинсовом поколенье
Джинсовая мне высунет язык
И подмигнет и пошевелит грудью
Подмигивая, пожимает попкой
Как некогда пожатье плеч – кокетством
Могло бы обнаруживать в девице
И честный Яго щиплет ягодицы
И рассыпает свой солдатский юмор
Прямой и честный – эти мадригалы
Заставят дрыгать их когда-нибудь.
Так, походя, заигрывает Яго
С Офелиями, сохраняя вид
***
Когда разняв твои двойняшки-груди
Как две державы нежные и глядя
В твое лицо бледнеющее
С губ-голубков воркующих согнав
Улыбку легкую
Как мне с тобою предстоит срастаться!
Я как привой, зажатый в расщепленье
Твоем, расту в тебе, пускаю корни
Голышка-Галатея
Когда по городу пустили сплетню
О том, что сделана была сперва из камня
Но силою любви создателя ее
Пигмалиона, так сказать Пигмалиона
Оживлена и стала женским телом - душой
Ей служит только лишь его любовь
Ведущая как жесты дирижера
Всю жизнь ее – как музыку оркестра
Составленного из стихийных духов
Живого мрамора, преображенного
Воображением творца в те формы
Которые к покою не способны
И в силу математики тех форм
Они не могут не ходить и не дышать
Их математика сама преобразует
И делает движенье неизбежным
Они у нас как куклы-неваляшки
Как ваньки-встаньки – вечные игрушки
В них вечный двигатель, из всей своей среды
Движенье отнимающий берущий
Как ветренная мельница, она
Несет в себе несложный механизм
Слетающее дать ему блаженство
Со спутника какой-нибудь звезды
Достаточно далекой
***
На зависть завтра назовется новизной
И это называется нежнянкой
Желанная как рифма, вожделенно
Во сне преследуема обнаженной снова
Ты не кори меня как рифма, вожделеньем
И то что видится нам новизной
У нумизматов вызвало бы зависть
Лица божественного и движений плавность
Душа в своем существованье снежном
У ней вся вывернута наизнанку
И телом названа, поскольку светом
Непроницаема почти и отражает
И потому нежнянкою зовется поутру
Нежнянкою снаружи называется, вовнутрь же
Приняв свою недавнюю наружность
Зовется ангелом мне с ней тревожный
И снежный шорох ляжет с нами в сны
Душа к ребру присохла сон приснился
О том адамов сон, что у него
Ребро отторгнуто, а у меня душа присохла
К ребру последнему, что у меня осталось
Ты взята где-то по соседству с сердцем
Изваяна, сотворена из самого ребра
Любой из женщин рано или поздно
Узнать приходится свое происхожденье из ребра
Не из родного матерного чрева
***
Грести губам по всей волнистой глади
Ладоням, пятивесельным ладьям грести по всей
Волнистой глади ненаглядной
Паллада морем подставляла груди
Так для тонувшего уже Улисса-Одиссея
Паллада морем пролегла до горизонта
***
Ты улетаешь на воспоминаньях как
Ремедиос на простынях по ветру улетела
В романе Маркеса – когда на простыне
Она подхвачена была порывом ветра
Нас перевернуло
Наверно все из-за привычки
Гулять по дому нагишом
Столетье одиночества
С Ремедиос! – рыдающий восторг
Душа и плоть обернутые как
В бутонах и цветах в тугие лепестки
Спеленутая будущая завязь
У Маркеса в романе
Об одиночестве, на сотню лет
Объявшем
Затянутом
***
Растут воспоминания как стрелы под стопы
Ходить босым в полях воспоминаний по стерне
По свежескошенной траве-осоке
Я изучил в науке расставанья
Ту истязательную дисциплину
Здесь свежескошенный тростник
Роскошный здесь орешник скошен вскоре
Болотным лугом памяти блуждать при лунном
Холодном свете
Входить в белесые туманы
И звезды-астры остролепестковы
Растут нам под стопы как остролисты
И прячут травы змеек ядовитых
Под пятки Ахиллеса, Эвридики и других
Таких же странноуязвимых, запугать
Те травы прячут змей
***
Изобретения моей островитянки
Для босоногого воображенья
Островитянки-Пятницы: в пяту
Уязвлена она подобно Эвридике
Не смерть, однако, а любовь теперь
Их ахиллесова пята в ХХ веке
Их пятки впечатлительны как сердце
В пятнистых бликах солнца и в цветочной
В пыльце цветочной так по целым дням
Семь пятниц на неделе объявив
Сплошная именинница
Гуляет в наготе весь день везде
Воздев ладони к деревам, в своей цветочной
В пыльце пятниста, как в татуировках
Меняющихся, как в тигровых шкурах
Цветочная под тигровую вязь
В пыльце цветочной как в тигровой шкуре
Оранжево и черная раскраска
***
А дева издевается как ведомо над ним
Непринужденно раздеваясь перед ним
Застигнувший девицу за раздеваньем над ручьём
Ручным становится оленем
Оцепеневший Актеон
Становится оленем
***
Бегут богини, в небе беготня
Ватага артемидок афродиток
Затравлен был желаньями своими
Меня мои желанья за оленя
Внезапно принимают и терзают
Мое мятущееся сердце, а себя
За псов охотничьих. И мы с тобой бежим
Бежим, моя божественная лань
По кругу, все по кругу. Ты, подруга
Так заоленили меня мои желанья
Псы черных чаяний залаяли в ночи
Готовы растерзать меня теперь
***
Многоимённая моя любовь к самой Калипсо
Она же Навзикая, Эвридика
Здесь нет потешного греха – прелюбодейства
Одна и та ж любовь их делает единой
Живой из мрамора выходит Галатея
И угли ревности глотает, им не даст
В своих мирах существовать
Им не дано в своих мирах встречаться
Друг друга видя издали хотя бы
Чтоб со-существовать как бы в химера
Не предстают они друг другу никогда
Не многогрудыми девицами в химерах
С единым женским ликом в целой грозди
Грудей, круглящихся на все лады
The that Euridice, sheis they
foreveyday, for ever
Et madame Euridice deviendra ton infer
Повседневность да всегневность
***
И нюхает лиса всех этих нимф
С какой-то веточкой в губах одну из них
Изобразил и обособил Ботичелли
И непостыдной делается их
Сиятельная нагота камней
Когда приемлют формы женской красоты
И от беспамятности хаоса струятся
В упругие девические формы
Тех самых мускулистых с маскулинной
С тяжелой плотью несопоставимых
Когда из камня вытеснит ваятель
Каменотесное такое тело
И раздевать из-под жестких граней
Легко скользящие поверхности фигур
Когда б так каменная Галатея
К нам возвращалась из небытия
Неосвещенным лабиринтом смерти
Пигмалион превозмогает камень
Как семантическую слепоту
Подобно нетерпению Орфея
Не оборачиваться – можно ли ему
Не любопытствовать
***
Десяток толстых торсов галатей
Собой наметивших слегка одну и ту же
Резвобегущую как Навзикая
Играющую с морем , проглотив
Восторженное обращенье к Зевсу
Завешан Зевс сейчас массивом серых туч
***
***
Надглазные крыла ее бровей
От плеч взметнувшись по ветру летят
Оставив голову летят ее глаза зияют сквозь
Ночную тьму
***
***
Коры с березы Гайявата просит
Берет себе в сообщницы березу, в оборот
Берет в любовный оборот саму березу, не одну
Бересту тонкую, а всю березовую жизнь
А ветер северный, Кабибонека
Забот не оберешься, потому что утром
Порывисто проснувшись, увидать
Вдруг луг покрытый белыми цветами
Как море, где витают корабли-стрекозы-пчелы
И плоскопарусные тоже существа такие
Как бабочки
Луга, покрытые низкорастущей флорой
Местами убеленными цветами
***
Чем ты оплатишь появленье во плоти
Красотки в платье из тончайшей смуглой кожи
Из тонкой кожи и чистейшего загара
Что источает из тончайшей смуглоты
Облегшей плотно чистую душевность
Столь элегантную душевность – как чулки
Или колготки облегают бедра ей
Любого вида явленная Вам в обличье Евы – Вы
В обличье Евы красота
***
Давай пойдем, порадуемся вместе
Находчивости нашей
Твоей втеснимости в часы моей свободы
В твои упругости
В конфигурацию твоих упругих
***
Как некий небосвод вокруг тебя
Висит мое воображенье, четко
Вертится бедное мое воображенье
Высвечивая разные созвездья
Как бы татуировку наколов
Под грубостями всевозможных тканей
У них поверхностях такая нежность
До странности чувствительны и нервны
И так разборчивы по части осязаний
***
***
Но к сожалению жена жила в дикарках слишком долго
Вороны каркают во все воронье горло
Жену дикаркой сохраняет образ жизни
Такой неблагодарный ядовитец – сей цветок
Их ядовидчество – таинственное свойство
Как и высочество сочиться ядом
Яд источающее
Душа устало обрастает телом
И счастье обращается к нам тылом
Мы видим вдруг вместо лица затылок
Болезни духа обретают темы
В болезнях тела
В 16 лет она была душою только
Когда одной лишь видимостью плоти
Как платье, облегающее плотно
Конфигурации колен и бедер
Вот эпитафия на смерть души в подруге
Неподражаемой моей
***
Пускай песок блестящий со слюдой
На белизне снегов такого не бывает
Для русской речи идиоматично
О белом свете говорить
У нас привычно говорить о белом свете
Таков у русской речи идиом
Присуща русским речь о белом свете
В стране, где красота как белизна
Переживается: «Мой белый лебедь»
Лепечет Леде уподобясь, дева
Из сельских песен взятая поэтом
В стране, где говорить о красоте
Как петь о белизне ее снегов
Привычно говорить о выпаданье
И набегании снегов и вообще
О набегании белых ее снегов
О выпадании других осадков: дождь
Допустим тоже так красив
Белых снегов и белок и сорок о сорока различных видов белизны
Вокруг огромный снежный белый свет
В безрифменных стихах – белЫх снегов
Присутствие как фон и чистый сон
Вертится каждая снежинка – так же
Как всякая отдельная звезда ершится каждая
Народы свет дневной определяют
Как белый цвет одни, другие
Не то как золотой, не то совсем бесцветный
Прозрачный то есть чистый свет дневной
Прозрачен свет дневной для всех народов
Но бел для некоторых сверх того
Для нас он бел как снег и бинт на лбу планеты
По глобусу белеет белый снег – вверху и снизу
Поверх обледенений хрупковатых
Брильянтовой присыпкой белизна снегов сверкает
Не то как седина на голове
Поговорим еще давай о белом снеге
О снеговании поверхности земной
О снегованье всей страны до горизонта
И далее за ним – до анонимной Страны Небытия
Там анонимная страна Небытия
За синим небом дальше звезд за черным небом
На ветках изморозь и блеск сухого снега на
На иглистых снежинках разноцветен
Дрейфующие льды блефуют будто бы
Они недвижны и тверды до горизонта
За кем-то посланный наверно – с неба ангел
Над нами медлит в виде снега целый день и день за днем
Как если б врубелевский ангел –демон - разметал
Такие перистые крылья
Здесь разметал пластинчатые ледяные перья из металла
Изо дня в день виденья изо льда
Встают, одно другого грандиозней
Зрелища одно другого горделивей
Тогда в безделье ледяного наважденья тождества
Тогда наверно врубелевский белый
Пернатый ангел
Альтернатива ангелу – орел
Бесстыдно раскоряченная птица
Нам выставляющая напоказ
Наружу брюхо как нутро
По морю перед нами разметал свои крыла
Не то металл, не то ментальный лед
Повсюду белизну огромных крыл
За кем-то посланный из поднебесья
В сусальных бликах солнца горизонт
Закат
***
а эти ноги
Восходят словно нежные стебли или колонны
Как стебли нежные или колонны
Они восходят прямо в капители
Попарно – между ними силуэты
Готических проемов между ними
Еще не отвердевшие, с трудом
Вмещаемые в ткани тесных джинсов
Вмещенные в тугие оболочки
Джинсовых брюк
Как дирижабли напрягая ткани джинсов,
В их джинсовые оболочки джоп их
Тугой материей повязанные дочки
Пускай бы созданы экспериментом
Совокупления космического гостя и земной
Вертлявой обезьянки в результате
Потомства от плешивого пришельца
Из Космоса – всадившего ей в плоть
Не только фаллос ангельский, но также
Наследственное облысенье тела
И тяга к небу в наших душах заблестела
***
уподобясь
Пигмалиону, умоляющему бога, чтобы тот
Его Скульптурную работу довершил
Преображеньем мрамора
В совсем живое тело удостоил
Своим вниманием – и довершил
Преображенье камня в человеческую плоть
Преображенье мрамора в живую
Органику – и женственной фактуры
Дал человечную способность мыслить
И чувственность, - способность откликаться
В любом философе такой Пигмалион
Животворением абстрактных форм
Старается Творца Вселенной обольстить
Чтобы Творец работу довершил
Животворением абстрактных форм
Одушевлением скульптурных масс
И вразумленьем мастеров рукотворящих формы
***
Растрепы-розы громоздят прически
Причем тут впрочем
Кочан капустный – преувеличенье
С иронией в бледно-зеленой гамме
Легко угадываешь о помыслах поэтов
Всего себя губами сделать для
Сплошного поцелуйствованья
((см. Маяковского: «Всего себя вывернуть можете,
чтоб были одни сплошные губы))
Здесь поцелуйствуют любые краски
Напоцелуйствовали живописцы
Всего себя на губы расщепить-загубить
У Маяковского такое в самом деле
Чтобы остались только губы от всего чем
Вы были прежде?Он сделать это может
Чтобы от Вас одни сплошные губы
Остались только – в образе цветка
Огромной розы – вероятно это
***
В любом общенье что-то от стриптиза
Стриптиза избегает стрекоза
В прозрачных крылышках
Как и в стриптизе трепыхается душа
От одновременности страха и восторга – от стыда
Так бьются наши речи при общенье
***
Уже затратив половину жизни
На изученье мимики у нимф, у этих самых нимф
У них у нимф такое естество
Уменье нимфам нравится
И мыслеподражанию у женщин
От ржавчин рыжие у них волосья
И чувство голода у них над голой
Ему порученной девической душой
Духовный голод ангелов
***
И если мы с тобой сейчас составим снова
Двуглавого двурадостного зверя
Как выразился как-то разве тот же
Вильям Шекспир
Чудовище с зелеными глазами
О двух спинах, о четырех руках
***
Итак, в лесах природа-душеедка
Карга прекрасная, охотница на духов
Разваривает дух в своих пейзажах
И растворяет дух в своих стихиях
Мир идеальный омывают ветры
И воды океанов, растворяя
В наглядных формах воспроизводя
Тончайшие структуры математики
И экзотические теоремы
И в женских формах, в обольщеньях плоти
С Тревогой в нас запрятанного зверя
Перекликаются их озорные игры
Вплетаются мотивы теорем
Где столько эротических соблазнов
Сказать не просто в этой ли красотке
Похожей на Мерлин Монро
Или в такой системе теорем
Кристаллизация
***
Иное тело светится душой
Насквозь совсем как лампа Алладина и любовь
Чувствительность (волшебство этих тел
Достаточно коснуться, потереть
С поверхности – и наступает власть
Очаровательней любого обладанья
Сокровищами индий
***
Поговорим о странностях устройства
Вселенной и о странностях любви
Под вечер подвернется многотемье
От ветра не укроешься за дюной
Но тише будет несколько, спокойней
Поговорим о странностях устройства
Души у человека о коварстве
Так называемых психических законов
Законов психики, психизмов и всего
Что до души касается
На берег волны, выгибая бедра
Набрасывались, в ревности к тебе
Выбрасывались с ревностью с разбегу
Обрызгивая нас с тобой соленой
Своей блевотиной – холодной пеной
Холодной пеной обдавая
о коварстве
Любовной психологии
Души у человека – мне вовек
Не разобраться в противоречивой
Динамике своих переживаний
Odi et amo – как спросил Катул
Quera id faciem
non scio, sed sentio
Et excrucior
***
Скольженье женских тел зовут любовью
В расхожести сожмемся воедино
Для приживления друг другу ран
Такая хирургия Филоктета
Привычным острием в себе возобновлять
Пронзительный озноб тех самых чувствий
Которыми была порождена
Поражена была душа неисцелимо
Возобновление того прикосновенья
Точней сказать, вторженья в нашу плоть
Того, чем ранена она была заране
Еще до уплотнения ее, души, дающей ей
Стремленье жить и двигаться и в чем-то
Соотличаться от себе подобных
В добрососедстве пребывавшими в пустотах
Небытия
Единорадостные наши жизни
Единобедственные наши муки
Взаимопрорастанья через раны
Вегетативное сопородненье
Срастаются друг с другом силой боли
В совместных ранах – силой состраданья
Еще до уплотнения души
Идея уплотнившегося в плоть
Вполне русалочьей фигуры
В комле раздвоенного деревца-русалки
Бродячего растения дриады
Эльфического облака.. Дыханье
Пространственные контуры внезапно
Обретшие определенность тела
Пластичность тела, анатомию его
***
Вдруг обнаруживаешь там как раз
Такую неожиданную нежность
Жена, как девочка душа – довольно дико
Для человека на исходе века
Двадцатого
***
А кое-кто из нас в подарок получил (ДЮС)
Причудливую душу-иностранку
И обзавелся множеством любовниц
И в качестве любовницы завел
Прозрачную такую невидимку
Капризную девицу невидимку
Прозрачницу и призрачницу-душу
Душа шумит
И этим образом завел себе любовниц
Невидимых, не имущих стыда
На счет хожденья нагишом по свету
Стыда не имущих и оттого что
Превозмогать приходится им голод
С тобою вместе и гуляя голой
К себе внимания не привлекая
Поскольку привлечение вниманья
Не нагота душевная внушает
И не вкушенье впечатлений
А вызывает интерес и на себя
Вниманье выкликает только внешний
Вещественный поверх души надетый
Атрибутивный так сказать наряд
От мод идущий – от косметики, одежд
То бишь футляр от haut couture до самых
Банальных тряпок и духов – душе
Внушаемых рекламой на предмет
Совоплощения совместно телу
***
То бишь не кудри, а две груди золотистого
Оттенка с нежно карими кругами
Вокруг сосков
О нежно карие и розовые возле
Сосков круги
***
В одетости я не терплю эмоций
Что за эмоции в одетом человек
Когда ходила Ева нагишом перед Адамом
А он был гол, как лягушонок
Среди зверей косматых, разноцветных
Среди деревьев разодетых в зелень листьев
Когда единственными существами
Ходившими без всяческих покровов были люди
Ева в наготе
Ступала по земле босой стопой как Эвридика много позже
Едва сминая травы, пела Ева
Божественная девочка когда
Друг перед другом были правы все
И слушали себя и не перебивали
И если собеседница взволнована, я тотчас
Ей предлагаю раздеваться, чтобы ей
Понятней сделать чувства предъявить
Естественнейшим образом
В одетости я не терплю эмоций
В любой эмоции свои костюмы
И маски представления эмоций
С одежды начинается рассудок
Рассядемся по креслам как театр-рассадник
Рассудочной веселости – рассорил
Меня с самим собой. О милосердный
Мой бог, зеленоглазый мой, расторгни
Уста мои от немоты моей.
В эмоции, размоченной слезой
С веселым интеллектом не тягалось и тогда
Когда Адам пахал, а Ева стала прясть
Чтоб от него порою прятать наготу
И наготове быть к тому, чтоб ангел падший
Ее увидел бы и ею обольстился
Приняв ее за самку
Обыкновенной разновидности животных
Уже успешно заселивших Землю
Итак Адам пахал, и опахалом
Им по утрам распахивалось небо
Еще в безоблачной голубизне, поскольку
Грехи людские были пустяковы
В сравненье с тем, что натворили наши
По истечение тысячелетий
Тысячелистым древом разрослась
Генеалогия людского рода
В течение шести тысячелетий
И небо было вроде опахала
Цветочного. Как на хвосте павлиньем
Глазообразные на нем горели звезды по ночам
И перистые радуги тянулись
Затейливей тогда все было
И каждый сон стоял в глазах закрытых
С веселым интеллектом не тягались
Не тяготились совестью греховной
А интеллект не знал казенных интересов
И чувствам не был в тягость интеллект
И рядом с чувствами не ведал тесноты
Наш интеллект. Он с ними был на ты
Свой интерес к нему оправдывали чувства
Итак, когда Адам и Ева были голы
Вдвоем владея всей землей, и бедноты
Тогда не означала нагота
Я побывал с тобой в далеких временах
Когда Адам пахал, а Ева стала прясть
Изобретая для себя метаморфозы
Единственно чтобы метаморфозы
Себе приписывать при переодеваньях
С тобой опять провал во времена
Когда с тобой что ночь, то вновь во временах
Мы побывали в тех далеких
***
Не менее пяти различных Пятниц
Пусть будет пялиться потупясь
За красоту ее девичьих пяток
Прозвали Пятницей, по-гречески Прасковьей
Не менее пяти различных Пятниц
В течение седьмицы – семерых
Недельных дней в пятнашках
Все в пятнах от поцелуев от пяток и до щёк
А пятки у нее не подлежат
Разглядыванью в качестве объекта
И публичной самостоятельной детали плоти
Которая оценке подлежит
В абстракции от остальных достоинств
Самодовлеющей какой-то части
Существованья нашего, доступной
Не то чтоб отчуждению от нас подобно носу
Который как-то оторвался от лица
Майора Ковалева, чтобы стать
Вполне самостоятельным лицом по праву
Майору заявляющим – вы сами по себе
Подобно мне: сам по себе я тоже
Поеду в Ригу, взяв билет на дилижанс
**
***
Как говорил
Советовал когда-то Бомарше:
Откупорить любимую девчонку
И перечесть с ней прелести ее
И перебрать с ней радости ее
По ребрышку себя перебирая
Среди во сне изъятых женщин
Вдруг приобретших наяву существованье
От нас обычно независимое чудо
***
Перебирая ребра словно струны
Многоголовой арфы этой женской
Разноголосой
По видимости только многотелой
И многосердой
Своей живой многоголовой арфы
Сей инструмент всегда любили эльфы
По скандинавским северным морям
***
