ЗАМЕТКИ  О ПОЭЗИИ-2.

 

 

« ...У меня страсть ко всему далёкому, неопределённому, ласкающему.Абстрактное слово вызывает во мне какое-то особое волнение. Когда говорят «день»,я чувствую, как он молчаливо выплывает между двумя ночами, словно лебедь с чёрными крыльями...

   Я отчётливо видел « времена года»,»добродетели». Гуляющими толпой, спящими в дортуарах,  ко всему миру у меня была нежность и снисходительность, которую внушают мне аллегории.

    С другой стороны, правда, после внимательного изучения моих друзей, вселенная казалась мне населённой марионетками. Нервные тики и странные мании терзали их и отдаляли от них меня...

    Я знал также поэтов, которые почтительно носили свои длинные волосы и широкие галстуки...

    Они группируются в маленькие ложи, и каждая создаёт специально для себя большое крестное знамение для радости и печали. Если они не получили циркуляров- мир может погибнуть от горя или от ликования, а они и не заметят этого.И, однако, их малейший жест претендует на раскрытие тайного смысла земли...

    У меня нет такого честолюбия.

Я нахожу достаточно глубины и на поверхности мира. Для меня каждое существо, каждая вещь находит больше опоры в своей окраске, чем в своём скелете.

    Великие подобия рассекают мир и проливают то здесь, то там свой свет. Они сближают, они сортируют то, что мелко, и  то, что огромно. Они одни могут породить всякую тоску по родине, всякий дух, всякое чувство.

    Поэт? Я должен им быть: метафоры одни поражают меня. Я вижу в Jardin  des Plantes,

Мимо которого мы проходили, на вершинах пальм листья мелко нарезаны, как перья страуса. Я вижу выдолбленную тень кипариса как зонтик, после прогулки в воскресенье наполненный фиалками до самой ручки.....»

 

      Это  Жан Жироду.  Школа равнодушных.

 

Текст из тех, что стали как бы эпиграфами к моему, скажем так, сочинительству, да и внутреннему  психологическому устройству. Когда я в те давние годы погружался в литературу французов довоенных- того же Жироду, и особенно в неоконченного изданием Пруста- я даже думать начинал такими плавными убаюкивающими периодами. Не зря в предисловии к Прусту Луначарский назвал его стиль медовым.

     Кстати, Прустовский метод воскрешения прошедшего переживания через  повторную встречу с вещью, ситуацией, малозначительной подробностью , тем не менее приводящую за собой весь вновь оживший для него  момент утраченного времени- этот метод, в сущности, применим в первую очередь к поэзии, и впервые в полную силу заработал в стихах  акмеистов.

      Вещественность, плотность их стихов в сравнении  с  символистами  делала стихи последних для меня бесплотными, водянистыми,  так же , как и   унылые стихи их предшественников- Надсона, Минского.

    Ранние стихи Блока мне, не знакомому с философией и теологией, казались пустыми,  разве что приятными на слух.

 Ветер принёс издалёка

Песни весенней намёк.

Где-то тепло и глубоко

Неба открылся клочок.

В этой небесной лазури,

В сумраке близкой весны

Плакали зимние бури,

Реяли звёздные сны.

Робко, темно и глубоко

Плакали струны мои,

Ветер принёс издалёка

Звучные песни твои.

 

Музыка  завораживает, и по сей день.

 

А вот Ахматовское ,его  как будто спеть невозможно, совсем другое, хотя с «музыки» начинается:

 

Звенела музыка в саду

Таким невыразимым горем.

Свежо и остро пахли морем

На блюде устрицы во льду...

 

Не прямое высказывание, плач, надрыв, а спокойный как бы рассказ, который позволяет читателю самому войти в резонанс с автором. Напор эмоциональный может отпугнуть, как напугала как-то Цветаева Рильке.

 

« К вам всем ( что мне, ни в чём не знавшей меры-

чужие и свои?)

Я обращаюсь с требованьем веры

И с просьбой о любви...

...За быстроту стремительных событий,

за правду, за игру,

-послушайте, ещё меня любите

за то, что я умру!»                              Такая она была с молодости. Мастер великий, впрочем

 

 Возвращаясь к Бальмонту, хочу загладить ошибку- карлик с ананасом вовсе принадлежит Белому, а не Бальмонту.

 

Вот  стихотворение, написанное в 1894 году из сб. В БЕЗБРЕЖНОСТИ. Оно меня поразило неслышанной до того музыкой:

 

Я мечтою ловил уходящие тени,

Уходящие тени погасавшего дня,

Я на башню всходил, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня.

И чем выше я шёл, тем ясней рисовались,

Тем ясней рисовались очертанья вдали,

И какие-то звуки вокруг раздавались,

Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.

Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,

Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,

И сияньем прощальным как будто ласкали,

Словно нежно ласкали отуманенный взор.

А внизу подо мною уж ночь наступила,

Уже ночь наступила для уснувшей Земли,

Для меня же блистало дневное светило,

Огневое светило догорало вдали.

Я узнал, как ловить уходящие тени,

Уходящие тени потускневшего дня,

И всё выше я шёл, и дрожали ступени,

И дрожали ступени под ногой у меня.

 

Прекрасно!  По этому стихотворению можно понять суть символизма. Стихотворение- само символ, многозначность и неоткрытость для рационального истолкования. Такое «своими словами» не перескажешь.

        Хотя мне ситуация подъёма напомнила случай, когда я  один  тащился по степи холмистой от одной деревни к другой, где была почта, домой позвонить. Нас тогда гоняли на уборку . Быстро  садилось солнце, вот уже совсем скрылось за горизонтом. Я подпрыгнул и на мгновение снова увидел его краешек.

 

А вот второе знаменитое стихотворение Бальмонта.» Чёлн томления. «

 

Ветер.Взморье.Вздохи ветра.

Величавый возглас волн.

Близко буря. В берег бьётся

Чуждый чарам чёрный чёлн...

 

И ещё:

 

Ландыши, лютики. Ласки любовные.

Ласточки лепет.Лобзанье лучей.

Луг зеленеющий, луг расцветающий,

Светлый свободный журчащий ручей...

...Ветра вечернего вздох замирающий.

Полной луны переменчивый лик.

Радость безумная.Грусть непонятная.

Миг невозможного. Счастия миг.

 

Звукопись, по-моему, здесь неудачна. Чу- ЧА- ЧЁ- ЧЁ  - вроде паровоз трогается.

А Лютики- типичные слова для романса. Здесь происходит игра называнием слов- общепринятых символов , которые сами по себе , даже безсвязную речь превращают в ключ для отпирания  дверцы в сердца , готовые к  чувству, связанному со своим...

 

А переводы Бальмонтовские , в частности, Эдкгара По, великолепны!

Это именно про них мог сказать Мандельштам «..когда фонетика- служанка серафима,.».

 

Великим экспериментатором был Брюсов. Он сделал из себя замечательного поэта, вполне сознательно работая, «делал стихи». Мне запомнился стишок без особой выделки, простой, но с утешительной лирической нотой:

 

Усни и не думай,

Прошедшего нет.

С приветственным шумом

Врывается свет.

Уснувши, ты умер

И утром воскрес,

Смотри же без думы

На дали небес.

Что вечно- желанно,

Что горько- умрёт.

Иди неустанно

Вперёд и вперёд.

 

Много шума наделала его поэма, состоящая из одной строки:

«-О, закрой свои бледные ноги!»

 

И о творчестве Брюсов писал:

 

-Я знаю: всё в мире лишь средство

для ярко-певучих стихов,

и ты с беспечального детства

ищи сочетания слов!

 

Знаменитое «Творчество».

 

Тень несозданных созданий

Колыхается во мне,

Словно лопасти латаний

На эмалевой стене.

Фиолетовые руки

На эмалевой стене

Полусонно чертят звуки

В звонко-звучной тишине...

...Всходит месяц обнажённый

при лазоревой луне...

Звуки реют полусонно,

Звуки ластятся ко мне.

Тайны созданных созданий

С лаской ластятся ко мне.

И трепещет тень латаний

На эмалевой стене.

 

 

Брюсов многотемен и формально разнообразен, всякому серьёзному сочинителю надо его прочесть. И проза у него великолепная, например, «Огненный ангел».

 

Андрей Белый. Для меня он показался недоступным в то время, да и теперь, пожалуй, его стихопрозу не осилить. Я прочёл «Петербург», в обалдении. Остаюсь с полным уважением к его титаническому труду по стиховедению.

 

Приведу стихотворение, которое мне попалось в 80-е годы и поразившее.

Написано в 1908 году, посвящено З.Гиппиус.

 

Отчаянье.

Довольно: не жди, не надейся-

Рассейся, мой бедный народ!

В пространство пади и разбейся

За годом мучительный год!

Века нищеты и безволья.

Позволь же, о родина-мать,

В сырое, в пустое раздолье,

В раздолье твоё прорыдать:-

Туда, на равнине горбатой,-

Где стая зелёных дубов

Волнуется купой, подъятой

В косматый свинец облаков,

Где по полю Оторопь рыщет,

Восстав сухоруким кустом,

И в ветер пронзительно свищет

Ветвистым своим лоскутом,

Где в душу мне смотрят из ночи,

Поднявшись над сетью бугров,

Жестокие, жёлтые очи

Безумных твоих кабаков,-

Туда, где смертей и болезней

Лихая прошла колея,-

Исчезни в пространство, исчезни,

Россия, Россия моя!

 

Страшное стихотворение. Не дай бог, пророческое.

 

А вот написанное в 17 году:

 

... Приемлю молча жребий свой,

поняв душою безглагольной

и моря рокот роковой,

и жизни подвиг подневольный.

 

*   *   *

В  молодости я любил отыскивать в букинистических магазинах старые учебники, почему-то там было интересно читать изложение физических истин, описания опытов, математические задачи с аршинами сукна, и т.д. Попалась мне и хрестоматия по литературе для  гимназии. По ней я, в сущности, познакомился с русской поэзией, которую в школе только «прошёл». Там было обращено внимание и на своеобразие каждого поэта. Например, давалось подряд несколько описаний водопада. Оттуда красивое стихотворение Полонского, которое, несомнено, научило меня прислушиваться к звучанию:

-Погляди, какая мгла

в глубине долин легла!...

 

У Фета, который, в общем, меня не очень задел, я помню прекрасную картинку ночного костра в лесу:

 

...затрещит на огне можжевельник,

и как пьяных гигантов столпившийся хор,

покраснев, закачается ельник.

 

А вот о позёмке:

..опять серебряные змеи

через дороги поползли...

 

 

 

Вот пара строчек Случевского:

 

Ходит ветер  избочась

Вдоль Невы широкой..

 

Можно говорить о некоей избирательности в восприятии поэзии. Что-то запоминается, что-то пропускается вниманием. Что формирует наш алгоритм узнавания «своего» в море разнообразия? Может быть, и что-то врождённое, и впитанное в полусознательном детстве со считалками и колыбельными, что-то полученное научением.

     Я, к стыду своему, до сих пор определяю ямб по «Мой дядя самых честных правил», а хорей по « Тятя, тятя, наши сети».Но заранее форму для стихов я не выбирал, это в основном экспромты, что и изобличает во мне дилетанта. Профессионал пишет то, что хочет или должен, любитель- то, что само напишется. И думает, что это ему диктует Муза. И злобствует по поводу профессионала:

                -Я вам скажу, что значит тот

                 профессионализм:

                 -Уменье вдохновляться от

                 руководящих клизм.

 

Но вот самоутешение дилетанта:

                 

                 О скольких навеки забыли,

                 И ты о судьбе позабудь!

                 Частицей космической пыли

                  Пускайся в неведомый путь.

                 Частица, незримая зренью,

                  Летит меж вселенских пустот,

                  Но Звёзды своим тяготеньем

                  Её направляют полёт.

 

Это и к вопросу об обучении мастерству.

 

*   *   *



Hosted by uCoz