ЗАМЕТКИ О ПОЭЗИИ-2.
« ...У меня страсть ко всему далёкому, неопределённому, ласкающему.Абстрактное слово вызывает во мне какое-то особое волнение. Когда говорят «день»,я чувствую, как он молчаливо выплывает между двумя ночами, словно лебедь с чёрными крыльями...
Я отчётливо видел « времена года»,»добродетели». Гуляющими толпой, спящими в дортуарах, ко всему миру у меня была нежность и снисходительность, которую внушают мне аллегории.
С другой стороны, правда, после внимательного изучения моих друзей, вселенная казалась мне населённой марионетками. Нервные тики и странные мании терзали их и отдаляли от них меня...
Я знал также поэтов, которые почтительно носили свои длинные волосы и широкие галстуки...
Они группируются в маленькие ложи, и каждая создаёт специально для себя большое крестное знамение для радости и печали. Если они не получили циркуляров- мир может погибнуть от горя или от ликования, а они и не заметят этого.И, однако, их малейший жест претендует на раскрытие тайного смысла земли...
У меня нет такого честолюбия.
Я нахожу достаточно глубины и на поверхности мира. Для меня каждое существо, каждая вещь находит больше опоры в своей окраске, чем в своём скелете.
Великие подобия рассекают мир и проливают то здесь, то там свой свет. Они сближают, они сортируют то, что мелко, и то, что огромно. Они одни могут породить всякую тоску по родине, всякий дух, всякое чувство.
Поэт? Я должен им быть: метафоры одни поражают меня. Я вижу в Jardin des Plantes,
Мимо которого мы проходили, на вершинах пальм листья мелко нарезаны, как перья страуса. Я вижу выдолбленную тень кипариса как зонтик, после прогулки в воскресенье наполненный фиалками до самой ручки.....»
Это Жан Жироду. Школа равнодушных.
Текст из тех, что стали как бы эпиграфами к моему, скажем так, сочинительству, да и внутреннему психологическому устройству. Когда я в те давние годы погружался в литературу французов довоенных- того же Жироду, и особенно в неоконченного изданием Пруста- я даже думать начинал такими плавными убаюкивающими периодами. Не зря в предисловии к Прусту Луначарский назвал его стиль медовым.
Кстати, Прустовский метод воскрешения прошедшего переживания через повторную встречу с вещью, ситуацией, малозначительной подробностью , тем не менее приводящую за собой весь вновь оживший для него момент утраченного времени- этот метод, в сущности, применим в первую очередь к поэзии, и впервые в полную силу заработал в стихах акмеистов.
Вещественность, плотность их стихов в сравнении с символистами делала стихи последних для меня бесплотными, водянистыми, так же , как и унылые стихи их предшественников- Надсона, Минского.
Ранние стихи Блока мне, не знакомому с философией и теологией, казались пустыми, разве что приятными на слух.
Ветер принёс издалёка
Песни весенней намёк.
Где-то тепло и глубоко
Неба открылся клочок.
В этой небесной лазури,
В сумраке близкой весны
Плакали зимние бури,
Реяли звёздные сны.
Робко, темно и глубоко
Плакали струны мои,
Ветер принёс издалёка
Звучные песни твои.
Музыка завораживает, и по сей день.
А вот Ахматовское ,его как будто спеть невозможно, совсем другое, хотя с «музыки» начинается:
Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду...
Не прямое высказывание, плач, надрыв, а спокойный как бы рассказ, который позволяет читателю самому войти в резонанс с автором. Напор эмоциональный может отпугнуть, как напугала как-то Цветаева Рильке.
« К вам всем ( что мне, ни в чём не знавшей меры-
чужие и свои?)
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви...
...За быстроту стремительных событий,
за правду, за игру,
-послушайте, ещё меня любите
за то, что я умру!» Такая она была с молодости. Мастер великий, впрочем
Возвращаясь к Бальмонту, хочу загладить ошибку- карлик с ананасом вовсе принадлежит Белому, а не Бальмонту.
Вот стихотворение, написанное в 1894 году из сб. В БЕЗБРЕЖНОСТИ. Оно меня поразило неслышанной до того музыкой:
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
И чем выше я шёл, тем ясней рисовались,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие-то звуки вокруг раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.
Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,
И сияньем прощальным как будто ласкали,
Словно нежно ласкали отуманенный взор.
А внизу подо мною уж ночь наступила,
Уже ночь наступила для уснувшей Земли,
Для меня же блистало дневное светило,
Огневое светило догорало вдали.
Я узнал, как ловить уходящие тени,
Уходящие тени потускневшего дня,
И всё выше я шёл, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
Прекрасно! По этому стихотворению можно понять суть символизма. Стихотворение- само символ, многозначность и неоткрытость для рационального истолкования. Такое «своими словами» не перескажешь.
Хотя мне ситуация подъёма напомнила случай, когда я один тащился по степи холмистой от одной деревни к другой, где была почта, домой позвонить. Нас тогда гоняли на уборку . Быстро садилось солнце, вот уже совсем скрылось за горизонтом. Я подпрыгнул и на мгновение снова увидел его краешек.
А вот второе знаменитое стихотворение Бальмонта.» Чёлн томления. «
Ветер.Взморье.Вздохи ветра.
Величавый возглас волн.
Близко буря. В берег бьётся
Чуждый чарам чёрный чёлн...
И ещё:
Ландыши, лютики. Ласки любовные.
Ласточки лепет.Лобзанье лучей.
Луг зеленеющий, луг расцветающий,
Светлый свободный журчащий ручей...
...Ветра вечернего вздох замирающий.
Полной луны переменчивый лик.
Радость безумная.Грусть непонятная.
Миг невозможного. Счастия миг.
Звукопись, по-моему, здесь неудачна. Чу- ЧА- ЧЁ- ЧЁ - вроде паровоз трогается.
А Лютики- типичные слова для романса. Здесь происходит игра называнием слов- общепринятых символов , которые сами по себе , даже безсвязную речь превращают в ключ для отпирания дверцы в сердца , готовые к чувству, связанному со своим...
А переводы Бальмонтовские , в частности, Эдкгара По, великолепны!
Это именно про них мог сказать Мандельштам «..когда фонетика- служанка серафима,.».
Великим экспериментатором был Брюсов. Он сделал из себя замечательного поэта, вполне сознательно работая, «делал стихи». Мне запомнился стишок без особой выделки, простой, но с утешительной лирической нотой:
Усни и не думай,
Прошедшего нет.
С приветственным шумом
Врывается свет.
Уснувши, ты умер
И утром воскрес,
Смотри же без думы
На дали небес.
Что вечно- желанно,
Что горько- умрёт.
Иди неустанно
Вперёд и вперёд.
Много шума наделала его поэма, состоящая из одной строки:
«-О, закрой свои бледные ноги!»
И о творчестве Брюсов писал:
-Я знаю: всё в мире лишь средство
для ярко-певучих стихов,
и ты с беспечального детства
ищи сочетания слов!
Знаменитое «Творчество».
Тень несозданных созданий
Колыхается во мне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене.
Фиолетовые руки
На эмалевой стене
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине...
...Всходит месяц обнажённый
при лазоревой луне...
Звуки реют полусонно,
Звуки ластятся ко мне.
Тайны созданных созданий
С лаской ластятся ко мне.
И трепещет тень латаний
На эмалевой стене.
Брюсов многотемен и формально разнообразен, всякому серьёзному сочинителю надо его прочесть. И проза у него великолепная, например, «Огненный ангел».
Андрей Белый. Для меня он показался недоступным в то время, да и теперь, пожалуй, его стихопрозу не осилить. Я прочёл «Петербург», в обалдении. Остаюсь с полным уважением к его титаническому труду по стиховедению.
Приведу стихотворение, которое мне попалось в 80-е годы и поразившее.
Написано в 1908 году, посвящено З.Гиппиус.
Отчаянье.
Довольно: не жди, не надейся-
Рассейся, мой бедный народ!
В пространство пади и разбейся
За годом мучительный год!
Века нищеты и безволья.
Позволь же, о родина-мать,
В сырое, в пустое раздолье,
В раздолье твоё прорыдать:-
Туда, на равнине горбатой,-
Где стая зелёных дубов
Волнуется купой, подъятой
В косматый свинец облаков,
Где по полю Оторопь рыщет,
Восстав сухоруким кустом,
И в ветер пронзительно свищет
Ветвистым своим лоскутом,
Где в душу мне смотрят из ночи,
Поднявшись над сетью бугров,
Жестокие, жёлтые очи
Безумных твоих кабаков,-
Туда, где смертей и болезней
Лихая прошла колея,-
Исчезни в пространство, исчезни,
Россия, Россия моя!
Страшное стихотворение. Не дай бог, пророческое.
А вот написанное в 17 году:
... Приемлю молча жребий свой,
поняв душою безглагольной
и моря рокот роковой,
и жизни подвиг подневольный.
* * *
В молодости я любил отыскивать в букинистических магазинах старые учебники, почему-то там было интересно читать изложение физических истин, описания опытов, математические задачи с аршинами сукна, и т.д. Попалась мне и хрестоматия по литературе для гимназии. По ней я, в сущности, познакомился с русской поэзией, которую в школе только «прошёл». Там было обращено внимание и на своеобразие каждого поэта. Например, давалось подряд несколько описаний водопада. Оттуда красивое стихотворение Полонского, которое, несомнено, научило меня прислушиваться к звучанию:
-Погляди, какая мгла
в глубине долин легла!...
У Фета, который, в общем, меня не очень задел, я помню прекрасную картинку ночного костра в лесу:
...затрещит на огне можжевельник,
и как пьяных гигантов столпившийся хор,
покраснев, закачается ельник.
А вот о позёмке:
..опять серебряные змеи
через дороги поползли...
Вот пара строчек Случевского:
Ходит ветер избочась
Вдоль Невы широкой..
Можно говорить о некоей избирательности в восприятии поэзии. Что-то запоминается, что-то пропускается вниманием. Что формирует наш алгоритм узнавания «своего» в море разнообразия? Может быть, и что-то врождённое, и впитанное в полусознательном детстве со считалками и колыбельными, что-то полученное научением.
Я, к стыду своему, до сих пор определяю ямб по «Мой дядя самых честных правил», а хорей по « Тятя, тятя, наши сети».Но заранее форму для стихов я не выбирал, это в основном экспромты, что и изобличает во мне дилетанта. Профессионал пишет то, что хочет или должен, любитель- то, что само напишется. И думает, что это ему диктует Муза. И злобствует по поводу профессионала:
-Я вам скажу, что значит тот
профессионализм:
-Уменье вдохновляться от
руководящих клизм.
Но вот самоутешение дилетанта:
О скольких навеки забыли,
И ты о судьбе позабудь!
Частицей космической пыли
Пускайся в неведомый путь.
Частица, незримая зренью,
Летит меж вселенских пустот,
Но Звёзды своим тяготеньем
Её направляют полёт.
Это и к вопросу об обучении мастерству.
* * *
